– А что изменилось? Оружие и раненые. Вода еще нужна. Еще подвоз пайков и воды не организован, внизу новый состав еще не освоился.
Пайков и вправду не было. Пошел к соседям и попросил из пайка банку тушенки. Дали сразу, хотя сами голодали. Так принято там.
Ну, не успели подвезти пайки. Такое бывает, когда подразделение вгрызается в противника, прорывает его линию обороны. Там и пленных-то девать, бывает, некуда. Война штука жестокая, жестокость на войне зашкаливает, лишения и смерть – вот что такое война. Разумеется, затем новый командир, Якут, который заменил Гендольфа, решил все вопросы с обеспечением. А теперь о Якуте, который затем ко мне относился с уважением, но все произошло не сразу. Первая встреча с командиром батальона произошла случайно, вышло недопонимание, и я был чуть не расстрелян им же.
Рассказываю, как дело было. Итак, раз Лобзик сказал, что нужно продовольствие, значит, надо выполнять. Пошли мы за продовольствием снова на «Велосипед», это кодовое название места, куда продовольствие свозилось. Ходили наши туда все. Предупредив часового, мы выдвинулись с Самбо вниз с высоты на «Велосипед». Внизу высоты нашли много бесхозных банок тушенки и каши. Я обрадовался, а вот Самбо:
– Вода, вода!
– Ну, пошли, раз вода, – говорю ему.
Идем по обычной дороге, по которой ходили всегда. Люди новые стоят на постах, которые фишками у нас назывались. Ну, стоят и стоят. Нам-то что. Только вышли по прямой к «Велосипеду», а тут трое нам навстречу. Один в хорошей такой каске, модная разгрузка и АКС с глушителем. Остальные двое так, обычные бойцы на вид. Вот этот с АКС и был Якутом, и он, приблизившись к нам, говорит:
– Вы кто и куда?
– За водой и пайками. На высоте нет еды.
– Не может быть.
– Может. Нас Лобзик послал.
– Позывные ваши?
Отвечаем ему, что Самбо и Провиант. На это берет Якут рацию и вызывает Лобзика. Слушаем их разговор и понимаем, что эта собака Лобзик не может вспомнить наши позывные. Якут Лобзику и заявляет, что если он не вспомнит наши позывные, то «он нас валит». Тут, при этих словах, я и подумал, что как-то все глупо, вот пришел воевать, а меня ни за что и ни про что завалят свои же. И, слава богу, что Лобзик, собака, вспомнил именно мой позывной. Но все равно, оружие свое нам пришлось сдать и проследовать с ними в полевой штаб. Сидим у дерева. А ребята, которые там работают, говорят нам: «Есть хотите?» На это Самб» мотает головой, мол, еды не надо, только в живых оставьте. Я же попросил говядины и с удовольствием ее съел, при этом ребята из штаба еще и разогрели мне ее на сухом спирте, так как если уж умирать, так сытому. Глядя на меня, Самбо тоже еды запросил. Поели. А один из штабных сотрудников подбодрил нас: «Вы не арестованные, а задержанные до выяснения обстоятельств, и поверьте, что, сколько уж я этих командиров видел, да еще таких самодуров».
И тут является какой-то сотрудник и молвит:
– Где задержанные? – При этих словах мы поднимаемся и подходим к нему. Он продолжает: – Провиант и Самбо?
Киваем, то есть мы и есть. «Расстреливать будет или как…» – думаю, а он и говорит:
– Магазинов сколько у вас?
– У меня семь, – отвечаю я, а Самбо говорит: – Пять.
– Мало БК, – и, господи, вручает нам каждому еще по шесть магазинов.
– А автоматы? – спрашиваю.
– Автоматы им принесите!
Потом мы последовали за ним куда-то. Уходя, я дослал патрон в патронник, повернулся к ребятам, кормившим меня, и высоко руку поднял. Видел одно, что они рады исходу событий. Отвел нас сотрудник к Саратову в штаб. Саратов допросил нас и понял, что глупость вышла. Оставил пока у себя при штабе. Самара был хорошим командиром, и нам сказали, что под Артемовск нас приказали отправить. Жили мы при штабе у Самары великолепно. Там был мед, много пайков, и больше мы ходили на посты (фишки), чем что-то делали руками. Разве что разгрузкой прибывшего боеприпаса и продовольствия занимались. Машина, привозившая все это, долго стоять не могла, так как мы опасались украинских птичек. Нужно было быстро выбегать и очень быстро производить разгрузку оружия или продовольствия, затаскивая все это на склад. Да, кстати, штаб у Самары находился относительно недалеко от «Велосипеда» и представлял собой разбитый дом и подсобные помещения, где был постоянный бардак. Порядок в помещениях настоящий навести не представлялось возможным. И вот, настало время мне прощаться со штабом, в котором я был не более трех или четырех дней, а вернее на четвертый день я ушел оттуда.
А дело было так. В этот день мы с Самбо рыли окоп рядом со штабом, только по другую сторону дороги, в зеленке. И тут старшина у Самары, позывной его не помню и выдумывать не буду, так как это не важно, подбегает к нам и кричит:
– Собираемся. Провиант. Бронежилет и разгрузка, каска, и марш на позицию. Люди уже собраны. Там группа погибает. Быстрее!!!
Вбегаю на склад, где я и жил, собираюсь быстро, а каски нет. Мне быстро чужую выдают, на которой надпись «Гага». Надеваю. Вручают еще два гранатомета, и я выбегаю на дорогу, догонять уходящую группу. Впереди бежит шесть человек, у двоих тоже по гранатомету Стараюсь догнать, но те мчатся на всех парах, насколько это возможно делать в латах. Догнал наконец-то группу. Бежим, переходим на шаг и снова бежим. Завернули налево, проселочная дорога уходит куда-то вдаль. Останавливаемся у маленького строения, подходим, там подвал. Двое гранатометчиков из наших остаются здесь, оказывается. Мы, собравшись с силами, вчетвером продолжаем путь. Просека среди маленького лесного массива.
И тут началось – минометы стали хлестать по нам. Мы в зеленку. Лежим. Нужно продолжать движение, снова идем перебежками. Добегаем до дороги, разрывы мин усиливаются. Явно под птичку попали. Под дорогой две водосточные трубы, диаметром примерно метр или немного более. Наш старший в первую ныряет, а мы втроем во вторую. Обстрел сильный. Бьют около входа в трубы, а минут через пятнадцать прямо по дороге, и главное, в том месте, где наша труба проходит. Сомнений нет, по нам кроют, именно по нам. Пыль с поверхности трубы сыплется на нас. У меня еще гранатомет, второй я оставил по дороге сюда людям из подвала. Пробуем выйти с другого выхода, противоположного тому, в какой нырнули. У старшего нашей группы рация, а он в соседней трубе. Ну не выйти никак. То к одному входу лезем, то к другому, и удары минометов везде. И ведь кроме 82-го еще и 120-й не часто работает. А надо идти. Через час заглядывает к нам старший в проход трубы. Мы спрашиваем:
– По рации передал, что пробиться не можем?
– Передал, – отвечает. – Сидите. Еще свяжусь со своими.
Сидим далее, прошло два часа. Огонь не утихает, и ведь прицельно бьют, суки. Выйти не дают. Понимают, что на выручку к своим идем. Вдруг с противоположной стороны трубы заползают к нам ребята. Свои. Не свои под свой обстрел не пойдут. Оба раненые. Один перевязан жгутом – в руку ранен. У другого осколочное в ногу, но легкое. Жгута на нем нет. Начали они рассказывать… Тот, который в руку ранен, разговорчивее:
– Я больше не могу. Жгут давит. Сознание потеряю. Сниму жгут.
– Может не надо, кровью истечешь, вся повязка в крови, – отвечает ему один из нас.
– Не могу.
– А что там у вас, – спрашиваем.
– Не ходите туда, там конец. С трех сторон хохлы устроили перекрестный обстрел нашей точки.
– Если вернемся, то нас обнулят.
– Там все уже, – говорит нам другой раненый.
Я же сижу и слушаю все это. Беспокоит мой гранатомет, ведь с ним быстро не выпрыгнешь, а он сейчас на мне числится как бы, раз мне вручен. И думаю о командире, у него рация, и он решение принимает, исходя из решения высшего руководства. А это Саратов. Далее раненный в руку говорит:
– У вас, ребята, обезбол есть?
– Нет обезбола, – отвечаем, – уходите оба, иначе кровью истечете. Вам на эвакуацию надо. Как-нибудь уходите, хоть на карачках ползите.
Убедили. Раненный в руку все же снял жгут, и это понятно. Жгут еще тот, долго с ним не протерпишь, сознание потеряешь. Начали они выбираться с той стороны трубы, откуда мы влезали, – выбрались. Долго ли, коротко ли, но заглядывает снова наш старший:
– Мужики, связался с Саратовом. Выходим. Значит так. Как только разрыв мины будет, выбегайте и влево.
Так и решили. Опять жахает по дороге, и дрянь всякая снова с пылью сыплется с верха трубы на нас всех. Но начали, как и договорились, подбираться к выходу из трубы. Я за собой тащу гранатомет, неудобно, тесно, а ребята наши двое за мной ползут. Доползли. Теперь, думаю, надо после разрыва очередной мины выползти и быстро гранатомет вынуть из трубы и бежать. И вот!!! – разрыв мины – я быстро выползаю наружу, вытягиваю гранатомет, встаю, бегу налево, на себя надеваю на ходу гранатомет, автомат сбоку справа. Бегу!!! И слышу за спиной крик старшего:
– Беги, беги, беги, не останавливайся только, беги…
Старший меня обгоняет, я спотыкаюсь, падаю, встаю и снова бегу. Оглянулся: товарищи мои бегут так же. Нехотя бегут. Устали от всего, уже ничего не боятся. Страх потерян. Сзади где-то разрывы слышны, но уже не важно, надо до зеленки добраться… Там спасение. Вот и зеленка, вбегаем в нее. Движемся друг за другом. Птичка – садимся на корточки, опускаем голову, скрываем кисти рук и недвижимо сидим. Ждем, когда уйдет, когда жужжание вверху прекратится. Вроде все. Встаем и идем дальше. Вот и бункер из железобетона, наверное хозяйственное строение.
– Чи-чи, – подаем условный сигнал, и нам отвечают: – Чи-чи.
Это свои. Нам показали дорогу далее. Их двое, примерно лет за сорок. Идем по указанному маршруту. Вот окоп. Никого нет. Нет же, есть. К нам выходит боец с перевязанной рукой. Прыгаем все в окоп. Спрашивает старший незнакомца нашего:
– Где остальные?
– Нет никого, – отвечает он нам.
– Как нет?
– Перекрестный обстрел из пулеметов был. Семнадцать человек погибло. Раненых нет. Я один здесь.
– То есть ты хочешь сказать, – заглядываю я ему в глаза, – что все убиты и никого здесь нет?