– Да, никого, – кивает боец-незнакомец.
Старший аж опешил. Вижу, что на грани паники, ведь ему группу надо довести, и он опешил от того, что уже не знает, что делать. Начал выходить по рации на Саратова. Затем повернулся к нам и сказал:
– Идем дальше. Там есть еще одна наша точка.
Мы двинулись за ним. Нас встретили все тем же «чи-чи». Проводили занять позиции. Я пешком прошелся, и из одного окопа боец, по виду узбек, он и оказался узбеком, потянул мой ствол автомата на себя. Я с ходу залетел в его окоп.
– Ты знаешь, что ходить здесь нельзя? Птички. Обстрел будет. Найди себе место у нас. Рой окоп. Я замкомзвода.
Вылезаю из окопа и бегу вперед, так как хочу впереди быть. На самом передке. Занимаю место на передке. С ходу начинаю рыть себе окоп, попросив у соседа саперную лопатку. Хоть какое-то углубление. Оглядываюсь, а там, господи, Якут. То ли проверять пришел, то ли на месте обстановку посмотреть, а может быть, то и другое. Улыбается мне. Ну, думаю, хорошо хоть улыбается, а не расстреливает снова. Но мне сейчас некогда, так как необходимо очень быстро окопаться. Вот я и копаю. Корни, это же лесополоса. Перерубаю корни лопаткой. Работа еще та – в лесу копать окоп. Но надо! Сосед так же углубляет окоп.
– Птичка! – Крик прервал работу, и мы замерли.
Заметит если, то сбросит что-нибудь на нас или, того хуже, передаст данные на нас. И тогда будут арту украинскую координировать на нас, а это массированный удар. При таком ударе мертвых и раненых может быть уйма. Потому замерли. В том-то и дело, что эта война отличается от прошлых войн тем, что работают на этой бойне новейшие технические средства с воздуха, и эти средства проводят разведку, не рискуя людьми. У хохлов много птичек, они у них как расходники. Сбивать бесполезно. Постреляй по ней и выдашь себя, она же работает онлайн. Ладно. Ушла птичка, перестала жужжать где-то вверху. Снова окапываемся. Еды и воды здесь нет, кстати, так как сюда недавно наши врезались к ним, взяв их точку. А если врезались далеко, значит, подвоз продовольствия затруднен, а в общем никак с ним. Если только снова их штурмануть, у них-то еда имеется. Так вот, птичка снова и снова летала и затруднительно копать. Сколько смогли, столько и выкопали – сидячий окоп. Автоматы в их сторону – ждем.
Просто в полусидячих окопах сидим, наши тела с автоматами направлены в сторону противника. Ждем. Тихо ждем. Долго лежим. Тихо лежим. Уже темнеет. Наш командир – молодой человек, интеллигентный и, видимо, из города, это чувствуется. Он время от времени обходит нас. Окоп командирский, где и его зам, и старшина, позади нас относительно далеко. Там блиндаж.
Хочется уже есть и курить, но этого нет всего. И тут сосед кидает мне пакет украинский, что-то вроде молока. Делаю два глотка, вкусно и похоже даже сытно. Кидаю этот пакет дальше, вправо своему товарищу по оружию. Все делим пополам. Так несколько дней и провели. У командира я спрашивал, чтобы пойти на штурм, но он сказал, что нужен резерв и есть кому штурмовать. По ночам выставляли посты, фишки. Дежурили по часу. Затем спать. Укладываешься так в земляной яме и спишь. А если дождь, то все промокает, и под спальником ползают черви, но на червей внимания не обращаешь. Не до них. Ребята ходили на штурмы, на кровавые схватки. Однако брали участок не перед нами, а где-то слева, за дорогой, проходившей вдоль нашей лесополосы. Лесополоса была заросшая, и справа целый массив всяких деревцев. Это хорошо. Обычно лесополоса метров пятнадцать. После штурмов приносили хоть какую-то еду. Уже темно, лежим. В нас очередь из автомата. На это бьем очередями по ним. Так и перестреливались. Долго в этих мелких ямах не были. Отошли метров на десять.
В один из дней по нам пришел сильный минометный удар. Бил по нам 82-й миномет противника. Это не сильная модель миномета, но все же бил интенсивно, и, кажется, были где-то прилеты из 120-го. Кроют нас, и мина рядом разорвалась возле меня. Дерево спасло. Помню, как сверкнуло рядом, но испугаться не успел. Слышу крик сзади. На том конце точки кавказец был, а окоп у него сидячий. Поворачиваюсь и кричу:
– Кто рядом? Перевяжите. – Молчат все. Ну я и бросился к нему через всю точку. Меня всегда медицина интересовала. Я к нему в окоп, срезаю, сдираю форму с него, а у него шесть ранений от 82-го миномета. Ладно хоть от 82-го, – это не так сильно, но шесть. Он просит помочь:
– Братишки, вынесите меня отсюда. Вынесите. Я больше не могу…
– Держись! Сейчас перевяжу. Все отлично будет, и в госпиталь, – отвечаю я ему.
– Больно, сильно больно. Вынесите меня отсюда.
Я успокаиваю его. Подбадриваю и накладываю жгут, который, в общем-то, не нужен был. Кровотечений не было сильных. Кровоподтеки только. Но накладывал жгут на автопилоте, как учили в Молькино. Перевязываю… А он:
– Вынесите меня отсюда.
– Держись. Жена и дети ждут, жить будешь.
В это время обстрел еще продолжается. Бьют из 82-го. Всего перевязал. Весь он у меня в повязках был. Раны были на теле и одна на ноге. А он все свое:
– Братишки, пожалуйста, вынесите…
– Сейчас на эвакуацию. Госпиталь! Молодец. Все хорошо будет, – и тут обстрел прекратился, я даже не заметил как. Подбегает ко мне замкомандира и приглушенным, но настойчивым и угрожающим голосом мне говорит:
– Прекрати. Что ты кричишь. Прекрати кричать.
Я решил отшутиться и сказал ему, что у меня шок. Шока не было, сознание по-другому работало, восприятие эмоциональное еще с начала войны отключилось, когда я начал еще раненых и убитых таскать. И был интерес, так как обстрел-то я выдержал, да еще и раненого перевязал!
После обстрела группа «мигрантов» из Проекта «К», человек пять, которые находились в тылу точки нашей, вышли к командиру, построились. Я на это смотрел с удивлением. Командир наш ходил перед ними и весело что-то им объяснял. Мне стало интересно, и я вылез из своего окопа, если это можно было назвать окопом. Пошел к ним, и встал рядом с мигрантами из «К». Командир явно над ними издевался. Я спросил:
– А что происходит?
На это командир мне весело ответил:
– Вот эти люди контужены после обстрела и хотят в госпиталь. – При этом он улыбался и весело перед ними расхаживал. Затем подошел ко мне и сказал мне в лицо, показывая им на меня:
– Вот тоже человек контужен, – на это я ответил, что нет у меня никакой контузии, на что он мне ответил, показывая на мигрантов из «К». – Надо же людей поддержать.
Я все понял. Мигранты из «К» испугались и хотят в госпитале отсидеться. Стало уже не интересно, и я ушел в свой окоп. На следующий день снова были на той же позиции. Приказ командира: «Держать позицию, может быть накат[4] на нас». Сосед, метров на семь от меня правее сзади, вырыл окоп и жил там, но не замаскировался. Мы позицию держим. И вдруг крик из окопа того соседа. Первая мысль у меня – помочь человеку, броситься в его окоп, оказать помощь. Однако есть приказ и возможен на нас накат со стороны противника. Это меня удержало в моем неглубоком окопе. Однако сосед быстро замолчал, и это меня успокоило. Сказали потом, что погиб и нельзя было спасти вообще. Умер быстро. Но наши ночью пошли на штурм и взяли точку противника, которая находилась перед нашей позицией.
Далее нам приказали отойти немного назад. Я и переселился в окоп того самого недавно убитого. Двухсотый, когда я пришел, уже был вытащен из окопа и лежал с одеревеневшей поднятой в локте рукой около бруствера. Он мне не мешал почему-то, и я решил не тратить силы на то, чтобы его оттаскивать от моего нового жилища. В окопе нашел его магазины и автомат, решил оставить себе. Пригодится второй автомат. Каска, а на донышке каски кровь, смешанная с дождевой водой. Вылил кровь, а каску положил за левый край бруствера, который был защищен деревьями. Окоп хоть и не был глубоким, но все же похож на окоп, то есть он был мне по бедро. Это уже что-то. Откапывать, углубляться? Буду. Однако на дне окопа грязь, жижа грязная. Хуже нет копать жижу, но буду. Теперь его необходимо накрыть пленкой от дождя и летающих разведчиков.
Почему двухсотых часто не выносят сразу? Все просто. Эвакуационная команда, состоящая из медиков и штурмовиков, сбивается с ног. Здесь и там нужно быть. В первую очередь выносят раненых, а потом занимаются мертвыми, и потому двухсотый пролежать может и неделю, и две недели, и даже три. Работа в эвакуационной команде требует психического и физического сверхнапряжения. У моего мертвого друга я сам потом срезал жетон с буквой и номером. Это необходимо для того, чтобы его могли наши вагнеровцы зарегистрировать как убитого, для того, чтобы родственникам героя выплатить деньги за смерть и награды. Героя? А там все герои. Там негероев нет. Хотя мы и не считаем сами себя героями. Просто это наша работа. Есть такая работа – решать проблемы страны. Вот и все.
Я обустроил для окопа крышу. Бывало, что она и протекала, и тогда я ее латал. Но крыша нужна была от украинских птичек. Еще замкомандира нашей точки принес мне защитную сетку, которой я накрыл верх окопа и закрылся от двухсотого. Также зам приносил сам мне пайки и просил раздавать пряники или вкусности, которые доставались от штурмов, а также пайки, мужикам, которые рядом. А рядом с моим окопом, недалече, были командир взвода, два пулеметчика и еще автоматчики. Командир почему-то подходил ко мне поговорить бывало.
– Ну как ты здесь? Как дух? – спрашивает командир, подойдя к моему окопу.
– Дух высокий, командир. Выдержим.
– А я вот на войну пошел ради того, чтобы мозги поставить на место. Иначе живешь так, и все вокруг как мишура…
– Понятно, – улыбаюсь я. – Здесь все переворачивается в голове.
– Как думаешь, батя, а вот говорят, Донбасс к России присоединят. Что-нибудь изменится у нас с этим?
– Не изменится. Так и будем воевать, – отвечаю я ему.
Командир кивает головой. Иногда вот так подойдет ночью и по плечу меня своей рукой в кожаной перчатке постукает. Мол, не спи, батя, и вроде как по голосу улыбается. Ему приятно было, видимо, что я есть у него. А вид у меня был бравый, хоть и выглядел я уже как бы постаревшим. Понимаю их всех, ведь я не подведу. Это видно бывает по человеку. Потом, далее, я расскажу, как нашел настоящего друга, с позывным «Сухов», чем заслужил затем «за глаза» прозвище Абдула. Мой друг тоже был старый воин и тоже ничего не боялся, он просто работал. Вообще, русские мужики стойкие. Видел я, как пулеметчик, который подальше от меня был и ближе немного к передку, сидел в окопе, а поверх длинная очередь с той стороны обламывает ветки над ним – он не шелохнулся. Как занимался своими делами, так и занимался. Как-то на нашу точку, помню, вышел украинский военнослужащий с поднятыми руками. То ли потерялся, то ли сдаться решил. Его сразу взяли на стволы, положили брюхом на землю, целясь из автоматов в голову. Связали строительным пластиковым креплением, перемотав затем клейкой лентой. Быстрый допрос: звание, часть, командир его, где стоят? – он поднять пытался голову, за что получил пинок в бок и строгий приказ: «Лежать!» Отправили в штаб с сопровождающим, разумеется. Если есть возмо