По ту сторону нашей лесополосы, ближе к открытке, за которой находился враг, возвышались столбы, которые некогда были цветущими деревьями. Минометы снесли не только листву, но и верхнюю часть этих деревьев вместе с ветками. Такие же серые столбы стояли и чуть в глубину нашей точки, такие же столбы стояли и дальше, если идти по лесополосе в наш тыл. Так, например, идешь по лесополосе и кругом зелень, и тут вдруг заходишь в нечто такое, что можно было бы назвать адовым местом, что ли… Вокруг тебя одни серые столбы с редкими ветками на них. Серая действительность окружает тебя в таких местах, и мозг сам выдает, что ад выглядит, наверное, именно так. Иначе, как же он еще может выглядеть, этот ад? Смерть и серость вокруг, уныние и опасность, и здесь, проходя по таким местам, невольно рассуждаешь о том, как же тебя угораздило в такие адовы места угодить: ведь ты добровольно выбрал свой путь. На нашей же стороне лесополосы, около нашего окопа, все же больше было листвы… А утро сегодняшнее мне явно не нравилось, так как небо несло темные тучи и обещало дождь. Хуже минометного обстрела этот дождь, заливающий окоп, и вроде бы и крыша ладная, а капли дождя все равно проникают внутрь нашего жилища в виде струек воды, которая скапливается на крыше. Если дождь сильный, то получается лужа на крыше, и эта лужа продавливает пленку и находит бороздки, по которым вода стекает в невесть откуда взявшиеся и затаившиеся от наших глаз дырочки. Мы их, эти дырочки в потолке, не замечаем тогда, когда дождя нет, и очень возмущаемся или даже удивляемся тому, когда из неведомых дырочек на потолке на нас течет струйка дождевой воды, и ведь не одна струйка. Вроде бы и крышу перекрывали недавно? Но часто это занятие бесполезное, ведь обстрелы нашей точки идут каждый день, и летит всякая всячина, и не только осколки, пробивая вроде бы ладное строение, которое мы так добросовестно сооружали над окопом. Однако я помню слова своего друга Сухова, которые он как-то сказал после сильного минометного обстрела нашей точки. Он сказал тогда:
– Пусть стреляют! Пусть… Да, опять крышу продырявили, опять черти все засыпали. Но мы снова все отстроим. Пусть каждый день гадят, а мы снова и снова отстраивать и вычищать будем. И крышу, если надо, будем каждый день чинить. Им нас не взять!
До обеда с Суховым опять углубляли окоп. Работа эта, выскребать глину с пола окопа, нудная, и ведь внимание нельзя терять за позициями противника. И часто команда звучит: «Птичка!» После такой команды всякие движения даже в самом окопе стараемся не производить. Потому зарываемся в землю или уже в глину очень долго. В день по полштыка или по штыку лопаты саперной выходит. Но зарываемся, так как каждые пять или десять сантиметров могут спасти нам жизнь. Бруствер, насколько толст он бы ни был, не спасет от мины, выпущенной из 120-го миномета противника. Да, вопьется осколок такой в бруствер, прошибет его насквозь и потеряет силу свою, остановившись на другом краю окопа, где такой же бруствер сделан. А потом, когда земля осыпается с бруствера или еще как, падают вместе с землей осколки в сам окоп. Мы не раз находили осколки от 120-го в окопе. Размером пять или даже восемь сантиметров такой осколок, и думаешь так, что, если такой влетит в тело или ногу, своим ходом до эвакуации не доберешься. Это еще в том случае, если выживешь после такого ранения, ведь Тиграну ноги переломало именно такими железками. Именно такие железки влетели Тиграну в живот.
И снова к обеду обстрел нашей точки начинается. Привыкли уже, ждем этого минометного удара противника по нам без каких-либо эмоций. И хорошо, что кладет мины их специалист подальше от нашего окопа. Разрывы мин там, где-нибудь за восемь или десять метров от нас, не воспринимаются остро организмом. Что поделаешь, если нам выпала честь жить во всем этом. Как-то слышал я разговор мужиков наших, которые рассуждали о войне. Один из них сказал тогда:
– Вот говорят, что здесь мясорубка и выжить трудно, а мы привыкли, и если правила войны соблюдаешь, то очень много шансов уйти домой живым. Адекватное поведение и опыт – все это сохраняет жизнь.
Тогда другие мужики, что рядом с ним стояли, покивали в ответ его словам. Да, все так. Соблюдай правила войны – если птичка, то замри и спрячь открытые части тела, не вылезай из окопа по пустякам, не шляйся по точке, передвигайся быстро, а в бою применяй знания, полученные от инструкторов, будь адекватен, прекрати внутренний диалог с самим собой и думай только о военной работе. На войне не должно быть мыслей о доме, родных, жене или о каких-то гражданских проблемах. И многое еще другое предполагают правила войны, и соблюдение этих правил сохраняет жизнь даже в самых порой сложных ситуациях.
На «Галине-29» мы с Суховым и два наших пулеметчика доработали до 27 октября. За это время мы вели беспокоящий огонь по позициям противника каждый день – через день, не давая им закрепиться в лесополосе за открытой местностью, которая была перед нашим с Суховым окопом. Если ранее еще с той стороны открытки огрызались на нас автоматы противника, то затем и это прекратилось. Большую роль здесь сыграли и наши пулеметчики. Казалось, что подтвердилось позже, противник ушел дальше по лесополосе, закрепившись в зеленке за полем. Получалось, что вэсэушники закрепились на оставшемся клочке зеленки, которую с одной стороны окружало долгое поле, а с другой активно обстреливаемый нами разросшийся лесной массив бывшей лесополосы. И это при том, что наш окоп автоматами доставал их точку, где они закрепились. Положение у них тоже было не из лучших. Но каждый день 120-й и 82-й минометы ВСУ посылали по нашей точке свои мины.
Война – это часто тоже рутина, и здесь у нас была рутина, но рутина особенная, так как мы не давали противнику расслабиться, а он нам не давал о себе забывать, тем более что всегда нам приходилось быть начеку, так как враг совсем рядом. Наш новый командир, руководивший несколькими точками здесь, нет-нет да приходил к нам, давая нам ценные указания. Он же нам рассказал, что где-то наши штурмовики захватили укрепления украинцев, проползя к этим укреплениям на животах целое заминированное поле. Частично мы были в курсе событий, которые идут не только на «талинах», но и на других направлениях рядом с нами, ведь у нас была рация. Хотя многое и по рации передавалось в не понятных для нас вариантах. Секретность была повышенная, и многие вещи шифровались под кодовыми названиями и паролями. Рядом с нами проходили такие направления, как «Светлана» и «Фаина», находящиеся также, разумеется, в лесополосах.
К бытовым же условиям на войне мы давно уже привыкли. Например, заброшенный окоп, находящийся чуть подальше от нас в глубь нашей точки, мы превратили в место для мусора. Сбрасывали туда коробки от пайков, консервные банки, бумагу и другой мусор, следя за тем, чтобы лишних предметов не валялось на нашей точке. Дело все в том, что остатки от пайков, разного рода коробки очень заметны с воздуха, и потому их нельзя разбрасывать вокруг себя. Все это сваливается в кучу, и все это маскируется ветками от деревьев и кустарников. В туалет ходили за свой окоп, чтобы в случае экстренной ситуации можно было быстро добежать до своего окопа и принять соответствующие меры: все что угодно могло произойти в любую минуту – атака противника, артиллерийский удар по нам и другое… К постоянному напряжению привыкаешь и живешь с этим напряжением как будто так и надо, не замечая уже его.
26 октября после минометного удара противника по нашей точке Сухова вызвали к командиру. Отсутствовал он порядка получаса. Наконец-то приходит и сразу говорит мне:
– Завтра на штурм идем, будем брать «Галину-30».
Начали готовиться. Убрали спальники и рюкзаки с продовольствием, нажитым за время стояния на точке, в укромное место, надеясь вернуться потом за всем этим «добром», если сможем. Одним словом, закопали все в том самом окопе, что служил у нас местом для скидывания мусора. Под хламом разным и закопали: под коробками, старой обувью, мокрыми спальниками и под жестяными банками из-под еды. С собой приготовили маленькие рюкзаки, в которые положили самое необходимое. А самым необходимым для такого дела являются такие вещи, как трусы и пара носков, да и самое главное – магазины к автомату. И вот, следующий день начался как обычно. То есть как обычно нас обстреляли из минометов, как обычно мы вели наблюдение, но уже не беспокоили противника своими автоматами и пулеметами, и как обычно мы с Суховым пообедали. Кстати, во время начала обеда Сухов мне заявил:
– Может, э-э-э, много есть не будем, иначе вдруг пуля попадет на штурме в живот? Говорят, нельзя есть перед боем?
– Много ты и не съешь. Не объедимся. А вот после штурма мы уж точно долго, скорее всего, есть не будем. И потом, характер ранений, сколько я видел здесь, это точно мало кого в живот на штурме, хотя, наверное, бывает, – отвечаю я ему.
Одним словом, поели. Сухова часам к двум вызвали к командиру. Не было его полчаса. И вот он приходит, спускается в окоп и говорит мне, что «сейчас пойдем на штурм».
– Минут через пятнадцать начнется все.
– Сколько идет нас? – спрашиваю.
– Две группы. Ведет Регби. Амбра тоже будет с нами. Знаешь, ты от меня не отходи, вместе будем в случае чего.
– Хорошо, – говорю я Сухову и вижу, что он немного беспокоится, хоть и виду не показывает. – Я тебя из виду постараюсь не потерять.
– Сейчас ждем пока, – поясняет Сухов.
– Как идем? – спрашиваю.
– Решили так, значит… – подтягивает ремни Сухов на разгрузке и объясняет мне: – Сначала Регби со своими идет, а мы с Амброй потом. Открытку бегом, группами преодолеваем до того леска. Главное, это открытку быстро пройти. Не беспокойся, – уверенным тоном говорит мне мой старший, – с нами ничего не случится, нас могут только легко ранить, а легкое ранение – это лишь госпиталь и все, убить они нас не могут, это по определению невозможно.
– Разумеется, – отвечаю я, кивая головой. – Магазинов у нас достаточно, возьмем их. Главное, чтобы нас на открытке не положили, а пройдем ее, значит, все хорошо будет.