– Не маленький окоп? – спрашиваю.
– Нет. Как раз, а ноги можно согнуть, когда спать буду, и осколки не попадут.
Да, окоп у него был в ширину метр, а в длину где-то… порядка метра с небольшим. Наверное, и полтора метра не было в этом окопе в длину, но вырыл он его по самое бедро. И сбоку ступенька в окоп. Именно сбоку. Все по правилам выкопал, и бруствер не столько высокий, сколько широкий. У нас-то окоп по бокам между деревьями и попадается много корней, а потому копать труднее. А окоп соседа не окружен деревьями, но и с воздуха его не видно, так как высокие кроны сосен раскинулись широко в небе и хорошо соседа укрывают от вражеских птичек. Я-то сам, понятное дело, простой сотрудник «Вагнера», и мне положено на передке быть, и окоп я рыть начал сразу на передке точки этой, а вот Сухову бы подальше уйти, ведь командир все же… Но ему, похоже, все равно, он уже привык на старой точке сидеть в передовом окопе, и как будто так и надо… Тоже бешеный, этот Сухов, бессмертным считает, видимо, себя.
Не успели мы до дождя все же выкопать окоп так, чтобы его накрыть. Полил сильный ливень, и черная мягкая земля превращаться начала в нечто вроде теста. Мокрая такая стала, сочная, и ступи на нее, и сразу нога твоя в это тесто уйдет. Наши спальники и рюкзаки рядом с окопом лежат, и мы с Суховым к ним. Присели радом с вещами. Сухов еще по делам ходил, а потом гляжу – сидит Сухов на бревне, чуть дальше нашего окопа метрах в пяти, лицом к точке и спиной к позиции вэсэушников. Я ему:
– Ты чего сидишь так? Там же хохлы недалеко?
– А мне похрен на хохлов!
– Сейчас одна очередь от балды с их стороны и убьют тебя, – говорю я ему и тут же понимаю, что человек устал, что человек теряет чувство самосохранения, что человек на грани этого и того мира находится. Да, это усталость, усталость от войны, от жизни на улице, от тревог и забот, и здесь дождь, это как последняя капля в психике человека. Капля, которая побуждает все на свете послать ко всем чертям…
«Ладно, – думаю. – Посидишь и придешь», – сам же я уселся возле рюкзаков и спальника на траву. Искать лучшее место для «отдыха» уже не имело смысла, так как сильная темень настала, а передвигаться в ночи опасно, так как у вэсэушников могут быть тепловизоры. Пришел и Сухов, рядом сел. Темно совсем стало, льет как из ведра. «Ну и пусть льет, дождь дождем, а поспать надо, – думаю я. Я, как ранее уже отмечал в книге, могу вырубать себя, если мне очень надо. – Кругом ничего нет, есть только я и мое сознание, которое сейчас, в эту минуту желает отдыха, сна», – и вот такая установка мой организм уводит в сон. Это я делаю на естественном уровне и потому засыпать могу при любом шуме и при любом свете. То есть, сидя около рюкзаков на траве и ощущая под собой то, как текут ручьи, я вошел в полусонное состояние, которое можно охарактеризовать как грань между сном и явью. В таком состоянии организм тоже отдыхает. И только временами я «просыпался» от подталкивания меня в руку Суховым – он не спит, уснуть не может, и нельзя ему, караул несет. Почему толкает меня в руку? А он в такой ситуации пытается согреться сигаретами, и они у него идут на поток, – сам курит и мне предлагает. Я не отказываюсь. Вот так посплю и просыпаюсь от прикосновения Сухова, зная, что он уже в кулаке, чтобы не замочить под дождем, тянет мне сигарету. Холодно ему, но ни стона, ни жалоб, ни недовольства не проявляет мой друг – понимает, война есть война, и мы обязаны выдержать все это. После очередной сигареты я ловлю себя на мысли, что до нитки уже промок, и никакие кроны деревьев не помогают укрыться от этой сатанинской погоды. Там, где-то за зарослями, сидят наши смертельные враги, и они тоже мучаются от дождя… А может быть, у них все обустроено там, под крышами сидят. Они люди расторопные, с крестьянской украинской ухваткой, ведь недаром же мы после штурмов находим на их точках пилы, топоры и другой инструмент, которым они обустраивают свой неприхотливый быт на войне. Это мы кочующие «бомжи», которые и могут-то только что прогонять этих крестьян с насиженных ими мест, штурмами выгоняя их из своих временных домов. И там, на «Галине-31» они, скорее всего, по-хозяйски обустроились, сидят под теплыми крышами и жуют свое сало. Однако ждите нас, не долго вам там жить припеваючи.
Дождь стих, утро. Уже светло. Сегодня 27 октября 2022 года. Утром сосед рассказал мне, как под дождем ночью заблудился и только благодаря тепловизору вышел на Сухова.
– Чуть к хохлам не ушел в темноте, – рассказывал мне сосед. Понятно, что он в темени ночной в «трех соснах» заблудился. Такое бывает, когда на незнакомой местности в ночи человек ходит вокруг своего окопа, тыкается в разные предметы – деревья, чужие окопы, старые остатки бетонных заборов или хозяйственных строений, а свой окоп найти не может, а окоп при этом у него под самым носом находится. Вот и блуждает он вокруг своего окопа. Кстати, если придется кому-то попасть в подобную ситуацию, то не нервничайте – успокойтесь, поднимите голову к небу, посмотрите на верхушки деревьев и по ним ищите свое место в лесу, ведь даже ночью часто фигуры строений или деревьев на фоне неба видны, и по ним можно ориентироваться в пространстве. Да, конечно, перед этим, днем, пока обустраиваетесь на новом месте, старайтесь запомнить и местность, и конфигурацию строений – крыши, верхушки деревьев, покалеченных осколками от крупных калибров мин и потому часто отличающихся от нетронутых войной деревьев. Запоминайте все, что вокруг вас. Это может все очень даже пригодиться. Также необходимо постараться запомнить отдельные предметы, которые вы на ощупь, руками сможете опознать в темноте и которые будут для вас ориентиром ночью: остатки от бетонных сооружений, деревянных строений или сломанное дерево – все может быть использовано в этом случае.
Одежда на теле высохла быстро, ведь тело лучше любой батареи сушит белье. Проверено. А вот окоп докопать так и не вышло у нас. Нас с Суховым и еще человека три, в том числе и нашего пулеметчика Агаму, сняли с «Галины-30», отправив всех в тыл. Ну, слово «тыл» здесь как бы только условность, так как то, что называется у штурмовика-вагнеровца тылом, у обычного министерского военного называется настоящей передовой. Да, отправили метров за триста от «Галины-30» в сторону тыла. Шли мы долго по тропе, что вела нас к назначенному нам месту по лесополосе, пока не дошли до заброшенного бетонного забора, высота которого достигала макушки человека среднего роста. Такие заборы обычно бывают вокруг каких-либо сельхозугодий или производственных предприятий. Местами забор этот был разрушен, а местами не только цел, но и видны на нем некие даже узоры, напоминавшие эпоху советской власти. Вот и шли мы сначала вдоль такого забора, а потом свернули в разрушенную часть, представляющую собой проход в какой-то иной, более спокойный мир, чем был у нас до этого. Пройдя шагов так десять, мы увидели блиндажи.
Здесь я и остался, а Сухов, Агама и другие бойцы были отправлены дальше. Выделили мне на этой точке земляной дом – то ли окопом его назвать, то ли блиндажом, не очень понятно. Выглядел он так: лаз, выкопанный в земле, вел вниз в помещение, а помещение же представляло собой норку, как у какого-нибудь барсука или хомячка, и нора эта была покрыта сверху бревнами и щитами из прессованной древесины. Стоять в помещении нельзя, только сидеть, и то пригнувшись. Однако места здесь хватало и чтобы вытянуть ноги полностью, поспать и поесть, а хорошая крыша защищала от дождя. Два на два метра – это уже квартира целая. Противоположной же стеной от входа служил тот самый забор бетонный, вдоль которого мы сюда и шли. Рядом с моей норой тоже были жилые помещения, представлявшие собой блиндажи. В этих блиндажах жили по два-три человека. Я же теперь был хозяином целого помещения, что меня даже очень радовало. Пайки нам доставляли вовремя и пачку сигарет на день выдавали, «Бонд» украинский, и этот «Бонд» можно было курить только иногда, так как дыхание от таких сигарет перехватывало. Плохие сигареты, но хоть что-то. Старший точки жил в соседнем блиндаже, их там три человека было. Старшему точки было примерно 23 или 24 года. Был он кашником, с Ростовской зоны. Видимо, на молодого все обязанности и взвалили. Позывной его был «Ложка». Однако этот молодой командир, или как у нас было принято называть такую должность, старший, выполнял свои обязанности по организации быта и работы точки очень даже прилично, старался. Назначен я был постовым по работе на точке. Шесть часов я находился с самого утра в окопе на краю лесополосы, а это от наших блиндажей с бетонным забором где-то примерно метров за двадцать пять. Пайки мне туда приносили бойцы. Здесь я у края лесополосы следил за полем, так как за полем находился в зеленке враг. Меня предупредили:
– Осторожнее, к краю не выходи, так как снайпер часто работает по нам. И сам знаешь, что птички.
Вечером же, к шести часам, меня сменяли, и я отдыхал. Балдел в своей норе, где варил чай и кофе в железной кружке, ел тушенку и размышлял о событиях войны, мечтая о том, как напишу обо всем этом мемуары. О жене и дочери я не думал, а вернее, приказал себе не думать: там дома все хорошо и баста на этом – такую установку я дал себе еще на спецподготовке в Молькино и выполнял ее и сейчас. Справа, за роскошными кустарниками и деревьями был также блиндаж. Жили там двое бойцов, и одного из них я даже научил мотать портянки, так как носки его совсем пришли, как он сказал, в негодность. Подошел ко мне этот боец, позывной которого был Смарт, и говорит:
– Батя… Ты вот в армии служил. У меня ноги совсем никакие, и носки не могу уже носить. Ноги сбил и обувь теперь трет. Ты можешь научить меня портянки мотать?
– А портянки-то есть? – спрашиваю.
– Есть, – отвечает он мне и показывает разноцветные лоскуты крепкой ткани, но не портяночной ткани. Лоскуты эти зеленые в цветочки красные. Я аж внутренне рассмеялся.
– Научу, конечно, – говорю я ему.
Кстати, этот Смарт потом героем стал и очень хорошим командиром. Но об этом далее будет речь…