Бывали в этом условном «тылу», по которому часто также падали мины или снаряды украинские, хоть и не так часто, как это было на самом передке, случаи очень даже смешные. Наш старший точки один раз, когда я стоял на посту (пост назывался «фишкой» в «Вагнере»), держа в руках саперную лопатку, подошел ко мне и спросил:
– Старый! Ты не знаешь, кто там на тропинке навалил?
– Не знаю, – отвечаю ему я.
– Так там навалил кто-то, и командир мне приказал разобраться с этим, – поясняет мне Ложка, показывая саперную лопатку и состроив недоумевающее лицо. – Значит, и не ты тоже, так ведь кто-то же навалил и никто не признается, а нас здесь всего-то восемь человек.
– Не знаю, – говорю ему я и уже откровенно хохочу.
– Так нет же, никто не признается. Это что же получается, с соседней точки к нам, что ли, в туалет ходят? Теперь сам пойду закапывать. А что делать? Вот люди! – на этом Ложка закончил возмущаться, встал и обреченно побрел к тропе. Я же еще долго улыбался насчет того, что виноватых по этому поводу никак не удалось найти среди восьми постояльцев на нашей точке.
Как-то раз, на второй день пребывания здесь, пришел за мной человек из полевого штаба. Мы с ним до штаба шли по витиеватым кабаньим тропинкам, пока не дошли до полуразрушенного здания из красного кирпича. Заходим внутрь… В помещении ящики зеленые стоят из-под снарядов у стены справа, а посередине ящики такие же в два ряда, а ближе к стене слева стол широкий. Вверху крыша скатом, а потолка нет. Здесь же вижу Юста и еще двух наших сотрудников, разговаривающих с бойцом. Боец, держа в руке купюру в пять тысяч рублей, спрашивает сотрудников:
– И что теперь я здесь в лесу делать с этими деньгами буду?
– Не знаю, – пожимает один из сотрудников плечами. – Пусть у тебя будут, нам сказали раздать, вот мы и раздаем. Твои деньги. Это же окопные, и ты их получить должен.
Здесь я поясню читателю. Дело все в том, что сотрудники «Вагнера» категорий «М», «Б», «А» и так далее, кроме категории «К», получали так называемые у нас «окопные» деньги. В армии скорее всего такие деньги зовутся пайковыми, а вот у нас они называются окопными. Такие деньги вручаются сотруднику в командировках на карманные расходы. Я не знаю, какие суммы и в какой валюте получали те сотрудники, кто был на дальнем зарубежье, но у нас получали в рублях по пять тысяч каждый месяц. Слышал только от «африканцев», что платили им окопные в каких-то там франках. Но не важно… Итак, дошла и до меня очередь. Получил я свои окопные, сунул в карман их подальше и подумал: «Если уж окопные выдавать в лесу стали, значит, скоро на ротацию уйдем, отдыхать нас отведут отсюда».
Однако прежде чем мы ушли на ротацию, случилось еще одно событие в моей жизни…
На четвертый день пребывания в тылу, когда я стоял на своем посту, приходит ко мне мой сменщик и говорит, что меня вызывает старший. Хорошо, вылезаю из своего окопа и направляюсь на точку по тропинке. Прихожу, и мне с ходу так объявляет Ложка:
– За тобой пришли, старый, – при этом указывает он рукой на человека из штаба.
Подхожу к штабисту, а он мне и выдает:
– Собирайся. Броник, разгрузка, каска, БК, идешь в разведку.
Я даже от таких слов приободрился, так как нора мне с этим постовым бездельем надоели изрядно, хоть и не успел еще привыкнуть к такой жизни тыловой. Быстро направляюсь к своей норе, ныряю в нее, заправляюсь магазинами из своего рюкзака, заправляю свой спальник, чтобы вид у него был аккуратный. Далее ставлю пустые коробки ровненько в угол, чтобы вид у помещения был приличный, и расставляю ровно в ряд коробки с недоеденными пайками на видное место справа у входа под крышу возле насыпи-бруствера – вдруг не вернусь с операции, так пусть все здесь будет прилично в помещении, в моей маленькой норе. Вылезаю наружу и направляюсь к штабисту. Снова идем витиеватыми дорожками к штабу, вот и то самое кирпичное красное здание с заколоченными окнами. Дверь в здание чуть приоткрыта. Входим.
В помещении семь человек. Узнаю Юста, Регби, сапера, который на «Галине-29» ставил нам противотанковые мины, и вижу Сухова, который сидит на стуле вполоборота от меня. Идет между мужиками какое-то обсуждение… Прохожу к столу, здороваюсь. Регби и Юст кивают мне головами. Один из сотрудников сразу подходит ко мне и инструктирует:
– Разведка. Сейчас идете вчетвером. Идти долго, и придется, скорее всего, ползти. Гранаты есть?
– Гранат у меня нет, оставил на старой позиции, – объясняю я.
– Хорошо, – вполголоса, приглушенным тоном говорит мне сотрудник. – Сейчас две гранаты дам.
– Давай, – киваю я ему.
– Вот гранаты, – достает он две гранаты оборонительные из ящика, что стоит под столом, и кладет их на стол. – Сейчас я тебе их сам пристегну.
– Провиант! – чуть не кричит мне Сухов, повернувшись ко мне. – А ты пришел и молчишь!
– Здравствуй, Сухов, – отвечаю я своему другу ровным голосом, чуть улыбаясь. – Так вы здесь все такие занятые…
– Вместе идем, значит, – констатирует ситуацию Сухов.
– Значит, идем вместе, – добавляю я.
Сотрудник-штабист подходит ко мне с двумя подсумками и бережно так начинает прикреплять подсумок на мой разгрузочный жилет. Потом другой крепит. Всовывает гранаты в подсумки. Молчим. Регби ходит вдоль ящиков и рассуждает о предстоящей операции:
– Значит, окоп.
– Окоп. Сколько их там? – спрашивает Юст, поправляя на груди ремень АКСа, который плотно у него прилегает к спине, и рассматривая свой РПК.
– Двое было, но я их из СВД снял, – отвечает Регби.
– Сня-ял? Так зачем туда идем тогда, скажи? Может быть, сразу туда группу штурмовую вызвать и пусть укрепляются… – предлагает Юст Регби.
– Нет. Там дорога, и возможно, что этих заменили уже, – объясняет ситуацию Регби, который и поведет нашу разведгруппу как командир. – Так что подходим и в случае, если там хохлы, убираем их тихо.
– По возможности, – утвердительно говорит Юст, вытаскивая из ножен, прикрепленных к его разгрузке, бандитский нож. Как бы в ответ ему Регби тоже вытаскивает свой боевой нож и смотрит на его лезвие. Глаза Юста и Регби встречаются, они понимают друг друга без слов. Итак, гранаты на мне, а боекомплекта в разгрузке и в маленьком рюкзаке, что у меня за спиной, достаточно, и я тоже, значит, готов. Сухов встает со стула – молчит. Подходит поближе к нам сапер, он тоже идет с нами. Они тоже готовы. Вот так стоим впятером и молчим.
– Задача: занять позицию хохлов и дождаться нашей штурмовой группы, – мягким голосом объясняет нам Регби. – Готовы? Тогда идем…
Мы направляемся к выходу, сотрудник штаба нам вдогонку:
– Возвращайтесь, ждем…
Выходим на улицу, в моей голове внутренний диалог снова прекращен от слова совсем, и весь организм направлен на выполнение поставленной задачи. В этот момент я знаю, что, возможно, предстоит бой, и пусть бой, я готов отобрать жизни у этих свиней. Только прямая, безапелляционная, жесткая установка на убийство врага дает тебе шанс выжить здесь… И здесь твоя установка на победу должна быть намного жестче, чем у твоего противника. Только агрессивность, хитрость, жестокость и непримиримость к врагу может принести тебе победу, и значит, все только это и сохранит тебе жизнь – таковы законы войны… Только к своим ты должен быть добр, а к чужим же бесконечно беспощаден…
«Вернусь лия? Не важно, вернусь, конечно», – проносится мысль в голове, и более никаких рассуждений мозг не допускает. Теперь мозг просто сканирует предметы, попадающиеся мне по дороге.
Выйдя на улицу и завернув сразу вправо за здание полевого штаба, мы идем по разбитому асфальту к зеленке. Здесь, видимо, раньше была маленькая деревенская площадь, а здание штаба, думается, было каким-то сельсоветом или колхозной конторой. Входим в зеленку – быстро идем между частыми кустарниками и высокими деревьями по плавно уходящей куда-то вправо тропе. Кстати, читатель, отвлекусь еще раз и скажу, что о природе на войне не думаешь, и если ты когда-нибудь читал книги о войне, в которых автор, «участник военных» событий», красочно описывает природу, то не верь ему – врет. Нагло лжет для красного словца. На войне нет для тебя природы, там есть только и только констатация факта жары, холода, снега или дождя, нормального состояния температуры, а о другом думать нет ни времени, ни интереса. Сама война сливается с любой действительностью, окружающей тебя, и мозг твой механически просто отмечает предметы, людей и события.
Доходим до края зеленки, здесь начинается асфальтированная проселочная дорога, ведущая вдаль. Там, вдали, эта дорога сливается с главной дорогой. Вдоль дороги по левую и правую сторону от нее растут часто высокие деревья, сосны, а между ними кустарники. Регби и Юст теперь пойдут по левую сторону дороги, а мы по правую. Регби знаком руки показывает нам – вперед, и мы бегом уходим к правой стороне дороги, к кустарникам. Впереди нас идет сапер. Стою на одном колене возле кустарника, Сухов сзади меня, сапер уходит вперед, а слева, через дорогу, параллельно нам, в стойке сидя для стрельбы уже находится Регби, на три шага сзади от него Юст также сидит у дерева и целится вперед из своего ручного пулемета. Вот Регби встает и делает перебежку метров на пять вперед, за ним следует Юст. Я быстро перебегаю, пригнувшись и весь сгруппировавшись, до нашего сапера. Сажусь в стойку для стрельбы. Сзади, шага на два от меня, садится Сухов. И так, от дерева к кустарнику, от кустарника к следующему дереву мы и наши мужики на той стороне дороги продвигаемся вперед. Бежим, садимся, ложимся, снова встаем и бежим, снова садимся, ждем, а затем бежим. И снова, и снова садимся, бежим, садимся, ложимся и ждем, и так, кажется, будет бесконечно. Сапер показывает нам руками, что дальше мы пойдем одни, а он уходит назад. Я киваю ему головой: «Понял тебя». Теперь мы идем с Суховым по этой стороне дороги, теперь я ведущий. Проходя каждый метр, занимая каждую позицию у дерева или кустарника, я готов принять бой, готов убить, я собран, и все мое сознание занято этой работой. Встречаем два брошенных окопа, обходим их – дорога все не заканчивается, а впереди на дороге лежит толстое дерево толщиной в обхват обеими руками. Ветки этого дерева не дают просмотреть, что там за ним, за этим деревом.