Вагнер – в пламени войны — страница 39 из 68

«Теперь все – ехать надо, – думаю. – Теперь пока все…»

Снова запрыгнули в кузов, стоим. Однако теперь я все же нашел себе сидячее место. Уселся на чей-то рюкзак. Да, кстати, мой-то рюкзак был очень мал, и в нем находились только самые необходимые вещи, так как после 29-й точки я решил вообще не таскать с собой ничего лишнего. Надоело возиться с барахлом, которое только мешает мне здесь. Я заметил, что барахло разное не раз оставалось у меня на точках, которые мне приходилось покидать по тем или иным описанным выше причинам. На войне с собой таскать надо только самое необходимое. Все остальное отвлекает от поставленных задач. Не обживаться мы сюда приехали, а воевать. Стояли еще минут семь или десять и вот наконец-то тронулись, поехали. Напротив меня сидел взводный, он смотрел в свой смартфон и водил по экрану смартфона пальцем. Частью я видел, что там, на экране смартфона командира. Он смотрел кино про ЧВК «Вагнер». Обычный фильм про стрелялки. Частью такие фильмы выпускались, как учебные пособия, а частью для пропаганды внутри нашей организации. Едем, дорога еще та, трясет. Но к этому «трясет» мы уже привыкли все, и как бы по-другому и не бывает. Кто-то закурил, начались разговоры ни о чем, люди довольны, так как за два месяца нахождения в окопах, в лесу или лесополосах все устали, и хочется всем простого отдыха, пусть даже без комфорта, но отдыха, чтобы без тревог и напряжения не в окопах засыпать и чтобы спать в теплых помещениях. Всем хочется в баню или под душ хотя бы, и чтобы, повторюсь, без напряжения и тревог засыпать.

Часть третья

Новым нашим местом дислокации на какое-то время стал город Дебальцево. Здесь мы встали на базе группы «Вагнер». База представляла собой большое двухэтажное здание, окруженное со всех сторон забором. Ворота базы выводили на улицу, банальную улицу, и если повернуть направо, выйдя из ворот, то можно было дойти до обычного маленького магазинчика за три минуты спокойным шагом. То есть стояли мы в самом городе. С другой стороны базы, сразу через узкую тропинку, начиналась школьная спортивная площадка, на которой часто играли дети в футбол и другие спортивные игры. А если зайти от спортивной площадки сразу вправо нашего здания, то можно было попасть в парк с ухоженными дорожками, фонарями и кустарниками. Забор нашей базы со стороны детской площадки и парка почти отсутствовал и представлял собой частично где-то металлическое сетчатое невысокое заграждение, или попросту конструкции из еле сбитых досок. Потому именно здесь и выставлялись наши посты. Дежурили мы и у ворот базы с внутренней стороны. Здание было когда-то, видимо, производственным предприятием. Основная масса наших бойцов поселилась на первом этаже в просторных помещениях, некогда бывших производственными цехами. Оборудования здесь никакого не было. Я и пулеметчик Агама расположились в одном из таких цехов, уложив свои карематы и спальники прямо на пол у стены. В этом помещении и Сухов расположился, только его спальник лежал слева у стены от входа. Обнаружив там друг друга, мы с Суховым снова сошлись, и он мне выдал новую порцию театрального представления.

– Провиант, о Провиант… Так хочется чего-нибудь сладкого, хоть сахарку. Может, когда пойдешь в магазин, возьмешь мне? Ну, вспомни… вспомни», – взывал наигранно Сухов. – Я же заботился о те-ебе-е, я поил те-ебя-я каждое утро горячим кофе…

– Так! Прекращай театр, Сухов, – твердо говорю я своему другу.

– Провиант, приходи кофе пить. Есть у меня хороший кофе. Сейчас заварю, – говорит Сухов уже серьезно и уходит к своему спальнику.

Мы же с Агамой, а с нами еще недалеко и Ложка расположился, решили закупиться продуктами в магазине. Нам нужны были сигареты получше, пряники, шоколад, кофе, ну и еще что-нибудь из сытных продуктов. Кашников в магазин отпускали только в сопровождении сотрудника категории «А» или «Б», и даже пусть «М», но категорию «М» я встретить смог только во второй командировке. В этот раз они мне не встречались вроде бы. Не помню такого. Одним словом, грубо говоря, если идут три кашника в магазин, то с ними в обязательном порядке должен идти и сотрудник, иначе их не выпустят. Так и ходили. Один раз я и еще три человека со мной пошли в этот маленький продуктовый магазинчик, что был у нас тут за углом, сразу направо от ворот наших. Приходим в магазин. Только хотели в очередь встать, как эта очередь сразу раздвинулась для нас, чтобы мы прошли к прилавку.

– Берите, берите, что вам надо. Мы успеем, а вам надо. Проходите, – слышим мы голоса покупателей в магазине. Наши мужики берут сигареты, кто колбасу, а кто и сало, кофе, чтобы не выходить потом снова сюда. Запасаются сразу на несколько человек. Я стою, жду, когда они все возьмут, а потом я брать буду. Разговорились с женщиной, лет сорока пяти, которая стояла в очереди прямо за мной.

– У меня свояк тоже воюет, он давно у нас воюет, – говорит мне женщина. – Сколько они нам беды принесли, пока здесь были.

– Не беспокойтесь, – отвечаю я ей, – теперь мы здесь стоим, и вас никто не тронет, если надо, мы весь мир победим.

Примерно в таком ракурсе происходил наш разговор с этой женщиной. И когда я брал продукты уже у прилавка, то краем глаза заметил то, как она тихонечко, чтобы я не заметил, крестит меня правой рукой на уровне моего пояса. Крестит, крестит так по-доброму, преданно и с любовью человеческой. Дело все в том, что если в Луганске насчет нас, может, были разные мнения у жителей города, то здесь, в Дебальцево, население явно за нас. Видимо, они никак простить не могли зверств тех мерзавцев из украинских народно-патриотических карательных организаций, которые устраивали в Дебальцево показательные расправы над его жителями прямо у всех на глазах. Эти подонки желали устрашить народ, но получили только лютую ненависть к себе от жителей этого города. Поэтому, если мы говорим о Дебальцево, то это всецело наши люди, и эти люди надеются на нас. Я заметил ту вещь, что, конечно, русские люди являются весьма жесткими, часто суровыми, но нет в нас этой жестокости, свойственной маленьким зверькам, готовым терзать раненую или плененную жертву. Многие сейчас говорят о русской справедливости и понимают ее неправильно. Якобы русский добряк Иван должен кого-то там освобождать, рискуя своей жизнью, а освободив, еще и облагодетельствовать из своего кармана. Такую конструкцию враги русского народа внушают русским, заставляя их верить в ложные истины, в иллюзию. Если же русский человек сможет сбросить с себя это наваждение, сбросить с себя навязанные ему ложные понятия о мире, то он станет поистине опасен для своих врагов и с помощью своего интеллекта, своей силы и своей природной жесткости отстоит границы «Русского мира».


Здесь же, на этой базе, в отдельной секции жил и наш командир батальона. Мы с ним кивком головы, бывало, здоровались, когда сталкивались в коридорчике, где складировали оружие. Из этого коридорчика также можно было попасть и к нам в большой зал, и в секцию, в которой жил комбат со своими заместителями. У них, комбата и командиров, и на ротации не прекращалась работа. Кстати, в этом же коридорчике стояло тяжелое оружие. Здесь было два «Корда», один «Утес», пулеметы, лежали минометы 82-е и АГС, помнится. Все это в одно время по прибытию сюда чистили те, кто заведовал всем этим оружием. Мы, кстати, штурмовики-стрелки, автоматы свои не сдавали, и оружие наше было всегда при нас, так же как и БК к нему. У меня, к примеру, в рюкзаке еще две гранаты лежали и, наверное, так было не только у меня, уверен в этом.

Я раза четыре выходил в магазины, так как мне надо было сопровождать группы кашников. Ко мне уже потом кашники подходили и предлагали с ними сходить до магазина. Поэтому немного смог увидеть этот город, Дебальцево. Краем глаза посмотрел на него, и мне хватило понять то, какая жизнь здесь. А жизнь там похожа очень на ту самую жизнь, которая у нас началась сразу после падения советской власти. Город замер после падения СССР. Так, проходя мимо домов и магазинов, с их картонными вывесками, на которых значились слова «Продукты», «Хлеб», «Магазин», я не мог избавиться от того ощущения, что я попал в город-призрак, или в «город воспоминаний». Вы смотрели когда-нибудь художественные фильмы, в которых герои попадают в советское прошлое. Здесь тоже было советское прошлое, но прошлое далеко не веселое. Сбиты уже давно советские лозунги со стен домов, нет красных полотнищ на зданиях, не звучит музыка времен СССР, но дома-то и вывески на магазинах все те же. Все те же серые дома, с их балконами, за которыми не видно окон, потому как там на веревочках висит белье.

Вот стоят кирпичные двухэтажные дома с деревянными рамами, у подъездов деревянные скамейки, а по бокам дорог – те самые советские столбы. Когда наступает ночь, город погружается в темноту, и только где-то еще виден свет в одиноком окне, и высокий фонарь освещает перекресток дорог. Здесь нет ярких витрин, из которых льет свет наружу, здесь нет этих самых «Пятерочек» и «Магнитов», здесь не увидишь торговых центров. Здесь все замерло как в усыпальнице фараона. Представьте себе усыпальницу фараона, его гробницу, стены которой несут изображения праздников и сидящую за столами знать, или плодородные поля, на которых мирные египтяне убирают урожай, или же какие другие события из жизни Древнего Египта. Представили? А подумайте только, что все эти картинки на стенах отлично сохранились спустя три тысячи лет, хотя цивилизации египетской давно уже нет. Нет ни ее религии, ни ее народа, ни ее фараонов, ничего нет, есть только картинки на стенах гробниц. Так вот здесь то же самое с этими городами на Донбассе. Такое чувство возникает, что вокруг тебя картины из прошлого, картины давно ушедшей советской цивилизации. Только картины живые. Наверное, поэтому сюда едут многие, чтобы встретиться со своей молодостью, которая отсюда еще не успела уйти. С другой стороны, жителям этих городков также представляется посмотреть на своих внуков, пришедших к ним из будущего. И если Киев завис в ельцинской действительности девяностых и выбраться уже оттуда не сможет без нашей помощи, то Донбасс еще только перешагнул черту исчезновения СССР и никуда более не двинулся, остановился во времени. Донбасс уже не в СССР, но и еще не в ельцинском разврате и угаре, там время остановилось. И может быть, это и не плохо сейчас. Именно сейчас пока…