ганизм чувствовал смертельную опасность. И тревога наша порождена была даже не угрозой от мин или снарядов противника, а неизвестностью, ведь по глупости или неосторожности ой как не хочется получить пулю.
Вот и лес закончился. Идем с пулеметчиком и, если нам не понятно что-то, начинаем советоваться друг с другом по поводу того, где мы сейчас и на каком месте, и куда повернуть, так как темно совсем стало и местность нам неизвестная. Я иду и вроде бы даже не нервничаю, но чувствую, что напряжен, ведь ситуация неординарная. «Потерялись, наверное, а может быть, и выйдем правильно, главное сориентироваться у главной дороги», – думаю я. Наконец-то дошли до дороги и начали двигаться по краю лесополосы, а справа от нас находится поле. Пулеметчик впереди шел и тут вдруг остановился, поворачивается ко мне вполоборота и давай копаться в своем пулемете. Ствол пулемета же у него наклонен к земле под углом тридцать градусов. Копается, стоит и озирается то по сторонам, а то и на поле смотрит. И вдруг выстрел одиночный из его пулемета. Видимо, непроизвольный выстрел произошел, и понятно было по вспышке из ствола, что сантиметрах так в двадцати от моей ноги пуля прошла. Не успел пулеметчик испугаться того, что сделал, как мы выход из миномета услышали и разрыв совсем рядом около нас, 82-й ударил на пулеметный выстрел. Быстро хохлы отреагировали.
Мы сразу с тропы и улеглись на животы. Еще один прилет по нам, и еще один метрах от нас в восьми.
– Здорово среагировали, не спят, – говорю я пулеметчику шепотом. Вроде все успокоилось. Быстро встаем, к тропе и продолжаем движение, чтобы уйти быстрее отсюда. Слышу, пулеметчик со своим оружием вроде управился на ходу, и понимаю, что ему очень неудобно от такой совершенной глупости. Видимо, напряжение внутреннее так у пулеметчика проявилось. Ошибка – это всегда напряжение или неадекватность, а пулеметчик человек адекватный по своим действиям и по виду, а значит, он просто нервничает. Нервничает, виду вроде не показывает, а вот все же чуть ногу мне не пробил пулей. Иду за ним и думаю: «Ну, если ты, Лев Владимирович, адекватный человек, то и молчи, замечаний по поводу выстрела не делай. Обстановка не та, и не хватало, чтобы он виноватым себя еще больше считал и чтобы вот эта виноватость его более нервным сделала… А нервные мне здесь не нужны, так как с нервными точно только в пакет черный отсюда. Пусть успокоится. Забыли».
Да, все верно, в группе, пусть нас и двое всего, не должно быть напряжения между людьми или недопонимания. Здесь мы в одной связке с пулеметчиком, да еще в какой связке. Одни… ночью… где-то хохлы здесь… дороги точно уже не знаем и только воображаем или надеемся, что правильно идем. Вот и дошли до крутой насыпи, что впереди нас возвышается. На насыпи железная дорога идет. А куда двигаться, вправо или влево, не понимаем. Темень, и только как-то небо еще дает надежду, что хоть какой-то свет на земле есть. Дело все в том, что мы после леса точно сбились с правильной дороги и не понимали сейчас того, в каком месте к железной дороге вышли.
– Ну и куда теперь? – спрашиваю то ли пулеметчика, то ли себя, а то ли это просто мысли вслух.
– Здесь столбы железнодорожные должны быть, черно-белые такие, – говорит пулеметчик.
– Точно столбы? – пытаюсь я больше информации узнать, чтобы выводы сделать хоть какие-то.
– Да, и сторожка у железной дороги была, это переезд, а от переезда нам направо получается, если мы от него налево уходили вчером. Но мы до переезда свернули, по нашу сторону здесь шли туда, параллельно насыпи. Мы вышли в правильном месте.
– Так, пойдем наших искать, кто-то здесь должен быть из наших, – говорю я ему.
Так и сделали. Пошли налево по тропинке вдоль насыпи. Тропинка шла по краю лесополосы, и нас от насыпи отделяла полоса земли, шириной так метров двадцать пять. Показались деревья на той стороне, где железка проходила, это зеленые насаждения. Вот там мы и услышали голос.
«Чи-чи, чи-чи», – слышалось на той стороне в лесополосе.
Причем это самое «чи-чи» раздавалось достаточно громко. Понятно было, что это наши. Почему не хохлы? А дело в том, что им кричать этот пароль не стоит ночью, так как их свои, вэсэушники, могут за наших принять и завалить. Потому они не кричат так, если только… не диверсионная группа, целенаправленно направляющаяся к нам в тыл для совершения операций. И самое интересное, и самое скверное во всем этом, что в этой темноте мы, вагнеровцы, и они, вэсэушники, находились рядом друг с другом, где-то близко. Они опасались на нас нарваться, а мы на них, так как столкновение такое ночью не сулило обеим сторонам ничего хорошего, кроме боевого хаоса.
– Чи-чи, – обозначил себя пулеметчик, и мы двинулись к лесополосе в сторону насыпи. Идем, пулеметчик сигналы подает, чтобы свои нас за противника не приняли. К нам навстречу из лесополосы вышло двое бойцов.
– Здорово, братья. Куда? – спрашивают. Поздоровались и спрашиваем:
– Как добраться до Курдюмовки, идем от тамбовских, дорогу найти не можем.
– Вам надо в ту сторону, – показывает рукой боец в ту сторону, с которой мы только что пришли сюда. – Прямо идете, там переезд железнодорожный, его перейдете и дальше направо. Только вот я не знаю, куда конкретно вы придете с той стороны, но в Курдюмовку-то точно.
– А еще наши здесь есть? – спрашиваю я их.
– Есть наши. Там дальше агээсники стоят. К ним подойдите, они по рации свяжутся.
– Понятно, – отвечаем.
Получалось, что наши здесь есть. Стоят. Однако искать агээсников не хотелось, так как время теряли только, нам надо было до «дома» быстрей добраться. Пошли в сторону, куда нам показали бойцы. В потемках шли долго. Или просто так показалось нам. Добрались до проселочной дороги, повернули налево.
– Вот они, столбы, – констатирую я факт наличия примет. Перебираемся за переезд и поворачиваем направо, как нам объяснили бойцы. Идем, попадаем через какое-то время на дорогу, уложенную из железобетонных плит. Идем по ней и что-то внутри гложет. «Ну, все не так», – думаю.
– Мы точно здесь шли? Плит не было, мы ведь шли по асфальтированной дорожке и рядом дороги такой не было, – размышляю я вслух, как бы приглашая к разговору пулеметчика.
– Сказали туда, и похоже, что там вон строения какие-то есть. Курдюмовка-то Курдюмовка, но какая она там, эта Курдюмовка, черт его знает, – полушепотом говорит мне пулеметчик.
– Ладно, но если не к своим придем, вот это номер будет, – отвечаю. Здесь мы остановились, начали оглядывать окрестность. Стоим и думаем, присматриваемся к блеклым строениям где-то там дальше за долгим-долгим полем, благо луна появилась.
– Неправильно идем, – твердо заключает пулеметчик. – Не было дороги такой.
– Раз неправильно, значит, вернуться и снова начать надо. Не найдем дорогу, есть вариант до агээсников дойти, – говорю я.
Так и решили вместе. Развернулись и пошли назад. Дошли опять до железнодорожного переезда.
– Надо посмотреть место, где можно ночь переждать, – Говорю я своему товарищу по такому военному счастью, и он вроде бы, чувствуется, согласен. Понятное дело, что дорогу можем и не найти, а шляться так не дело, нарвемся на кого-нибудь. Вот два маленьких здания на переезде. Одно похоже на обычный склад. Ничего другого не придумали, как только на этом складе, что был у переезда, и остановиться. Окна заколочены досками, и не пробраться внутрь, так как шума наделаем, если разбирать доски будем. Дойдя до конца здания, завернули направо к его торцу, здесь вход есть внутрь. Перед нами огромные ворота, они закрыты замком и частью забиты брусьями и досками. Однако слева имеется пролом в воротах, представляющий собой лаз высотой по грудь человека среднего роста и шириной с метр. Чтобы пролезть в этот лаз, нужно еще и ноги поднять, так как поперек лаза проходит длинный деревянный брусок на уровне голени. Брусок, похоже, был наглухо прибит гвоздями. Отдирать ничего нельзя, так как шуметь здесь смерти подобно. Пролезли в проем. Осмотрелись. Мебели никакой, кроме ящика, стоящего сразу справа от ворот у стены, а также у дальней стены, напротив ворот, лежали доски от длинного ящика из-под снарядов. Ширина помещения не превышала пяти метров, а длина метров восемь. Я уселся на ящик у стены, а пулеметчик занял место на досках.
– Здесь оставаться нельзя, – говорю я своему соседу по военному счастью. – Если что, то мы не сможем обороняться нормально.
– Нельзя, – повторяет пулеметчик. – В зеленке нас тоже видно, если туда уйти, у хохлов ночники имеются.
– И здесь нельзя, и в зеленке нельзя, – обдумываю я ситуацию.
Мы вышли и еще раз попробовали найти дорогу в Курдюмовку, но шум двигателя и громкие крики остановили наши поиски.
– Кричат, – говорю я пулеметчику.
– Наши не кричат, – отвечает он.
Понятно стало, что это не наши, и похоже, раз слышим гул двигателей передвигающейся техники, а также громкие окрики, то это противник. У вагнеровцев не принято не только кричать, но и разговаривать громко на позициях, и это правило соблюдалось свято. Это правило не нарушали. Да, и технике-то откуда взяться было здесь нашей… Двигатели машин не прекращали гудеть, как не прекращали громко друг с другом общаться где-то там, от нас метров за сто.
«Совсем рядом они», – проносится в голове. Пулеметчик снова лезет в неудобный пролом ворот. Решили, что будем здесь до утра. Не спали даже попеременно, так как каждый из нас понимал всю ответственность этого момента. «Если что, то у меня есть гранаты, и если метнуть гранату в пролом ворот, то затем надо быстро нырнуть в этот пролом. Затем зачистить справа за углом склада их, возможно, что там они будут. А слева? И слева они позицию занять могут за углом. А бить за угол справа придется, не пробежать расстояние до оврага, что у насыпи железки. Сдаваться, конечно, не будем, не такие мы герои и не такие мы храбрые, чтобы в плен сдаваться… – думал я так и иногда поглядывал на своего товарища. – Если крыть сразу будут через пролом, то тут как повезет. Нельзя пропустить шум у склада. Вот в пролом бросить гранату и быстро в него нырнуть, это единственный шанс на спасение, если обложат нас».