При этих наших разъяснениях боец встает и ведет нас по широкому коридору к столу, что у стены слева. Объясняет старшему, что сидит за столом, ситуацию. Тот же выходит на нашего взводного и докладывает о нашем прибытии.
– Ну, все… располагайтесь здесь. Ждите пока, – обращается старший к нам.
Мы с пулеметчиком садимся на ящики, что стоят чуть дальше этого стола к входу. Мы рады, что добрались. У стола старшего бойцы продолжают разговор, прерванный нашими делами. Гляжу, знакомый по ротации цыган метет пол в коридоре. Этот цыган тогда не желал ни в какую на посту стоять. Кстати, коридор-то широкий, метра четыре. Скорее всего, это не просто контора была, здесь еще и какое-то производство, наверное, размещалось. Слишком коридор большой. Из этого коридора в комнаты бойцы заходят и выходят… Да, этот цыган… Он метет пол. Старший встает со своего места из-за стола, подходит к нему и так злобно ему говорит:
– Я сказал лучше мети… Вон смотри у тебя грязь, отскребай!
При этих словах цыган начинает с еще большей энергией мести пол и что-то там скрести скребком. Старший на этом не успокаивается и берет цыгана за шкирку.
– Ты если не будешь нормально работать, я тебя в контейнер отправлю к особистам. Ты понял?!
Цыган кивает испуганно и пятится от старшего. Старший отпускает ворот одежды цыгана, и тот падает задницей на рюкзаки, стоящие тут же у стены, закрывается от старшего руками, прячет лицо. Старший, выплеснув из себя еще несколько угроз, с чувством выполненного долга удаляется и снова садится за свой стол. Я по этому поводу задумался: «Да, уж, этого цыгана на ротации в бункере жалели, но здесь, видимо, он так отметился, что всех против себя настроил. Воевать – это все же не тогда, когда тебе патрончики подносят, а ты эти патрончики только расстреливаешь по врагу. Воевать – это нечто большее часто, чем стрелять во врага, это еще и работа с окопами, это переноска тяжестей, и многое-многое другое, чего не понимает этот вот представитель свободного кочующего народа. Воевать и не каждый русский может. А цыгане… Цыгане по определению не могут быть воинами, и было большой ошибкой их набирать даже из мест лишения свободы. Хотя, может быть, и есть исключения, но ведь любые исключения только подтверждают само правило». Прервали мои размышления бойцы, которые вошли в коридор, неся в руках коробки с пайками. Они прошли мимо меня, и я встал, разминая ноги и решив пройтись по коридору. Дошел до печки, что стояла возле стены слева в конце коридора. Заглянул в комнаты, что здесь были. Да, все так же, спальники, матрацы лежали или на настилах из досок, или же на полу. У всех все одинаково, где я ни бывал. Достал сигарету, что у меня была в пачке, закурил… Сигарет осталось совсем ничего в пачке… «Э-эх, где ты, Сухов, сейчас со своими запасами ВСУ? Где твое немецкое “Мальборо”?» – подумал я с юмором. Пошел снова к ящикам и уселся там. Пулеметчик наш также рядом стоял и что-то там разглядывал на стене.
– А вы что отдыхать не идете? – раздался голос со стороны стола дежурного, где сидел старший. – Идите отдыхать, вон там на матрацах поспите.
– Там можно лечь? – спрашиваю я бойца, стоящего около стола. – Думали, места там чьи-то, занято.
– Нет, не занято, отдыхайте, – объясняют нам.
– Пошли спать. Поспим хоть немного, пока за нами не пришли. Спать охота, – говорю я пулеметчику.
Нашли матрацы, рядом с которыми не было вещей. Улеглись. Я даже не стал снимать с себя бронежилет с разгрузкой, понимая, что и здесь у нас времени не будет высыпаться долго. Повернулся на правый бок, положил себе руку под голову и ушел в полусонное состояние, когда человек вроде бы спит, а вроде бы и нет, находится на границе яви и сна. Полностью уйти в сон я не мог, так как сознание мое почему-то требовало сохранять внимание к происходящему вокруг. Спать хотелось, но расслабиться полностью не стоило. Думаю, что не прошло и получаса, как я был в таком состоянии, пока не услышал со стороны дежурного стола голос:
– Где они у вас здесь?
– Отдыхают, – отвечает голос дежурного.
– Вы представляете, ушли на штурм к тамбовским без разрешения командира… Ушли, не предупредив никакого, – поясняет голос вызывающим и негодующим тоном.
«Ага, ушли на штурм, или, лучше сказать, сбежали с позиции на штурм. Вот мы спятисотились, чтобы сбежать на штурм к тамбовским, – думаю я, возмущаясь сказанному где-то там. – Оказывается, мы с пулеметчиком самовольно покинули позиции, чтобы атаковать противника, хрен ты собачий!» – размышляю я, отходя от своего полусонного состояния.
– Вон там, на матрацах спят, – говорит дежурный тому, кто пришел за нами.
Встаю, сажусь на матрац. Пулеметчик тоже поднимается. К нам подходит боец, на котором зеленая шерстяная шапочка, обычный, как у всех, зеленый бронежилет и разгрузка под натовский цвет.
– Слушайте, вас всю ночь искали, думали, что вы сбежали, – говорит нам этот боец.
При этих словах я просто недоумеваю и отвечать что-либо по поводу такой глупости не считаю нужным. А вот пулеметчик начинает объяснять ситуацию:
– Нам всем сказали выдвигаться к тамбовским. Командир 155-й нам сказал, что с нашими старшими вопрос решен. А когда назад возвращались, стемнело уже, и мы заблудились. Переждали ночь на переезде на заброшенном складе. Попали под обстрел.
– Собирайтесь, мне сказали вас доставить в школу, к Белому.
Выходим на улицу, идем друг за другом. Впереди деловой боец, который за нами пришел и говорил возмутительные слова в наш адрес. «Что у них там такое творится, черт его знает, ведь понятно же было, что в ночь не дойдем», – размышляю я.
– Белого чуть не обнулили из-за вас. Сказали, если вы не найдетесь, его расстреляют, – объясняет нам по дороге этот посыльный или сопровождающий. Идем далее, а сопровождающий все гудит о своем. Видимо, растит свое самомнение о себе в собственных глазах, так как в наших-то глазах он не растет, а в своих глазах растет, когда пытается нас глупенько ругать. Несет всякую чепуху, как будто в ситуациях разных не бывал, а может быть, и правда не бывал… Доходим до гаража, а у гаража ворота распахнуты, и видим мы, что там внутри гаража лежит боец. Боец лежит к выходу ногами. На правой ноге у него берц на месте, а на левой ступне обуви нет, стопа без носков и голая. Лежит прямо в каске, разгрузке. Или туда убитого в бою затащили, или расстреляли этого бойца там, я так подумал сразу Ну, лежит он и лежит, нам-то дальше надо идти. Однако ведь специально остановился у гаража этого сопровождающий и нас спрашивает:
– Ну, как вы могли потеряться? Вас ищут все.
– Мы вышли поздно, потому что на рацию Пепел поздно вышел, и не знали мы, что не должны были идти с ними. Старший точки приказал идти, – объясняет ему спокойно пулеметчик.
– Вы подчиняетесь Белому, – крутит все свою заезженную пластинку сопровождающий.
– Так у нас сколько командиров? Сколько у нас командиров в таком случае, если мы подчиняемся Белому, который в школе сидит, и подчиняемся старшему 155-й точки? Нам сказали выполнять приказы старшего 155-й! – говорю я ему. – Он велел идти к тамбовским на позиции и сказал нам, что разрешение получено от нашего старшего группы.
Здесь еще ему несколько фраз втер пулеметчик, а сопровождающий мотает головой и делает вид, что нас не понимает, хотя все он понимает, лицемер. И остановился-то он около гаража с двухсотым.
«Расстрелять нас у тебя полномочий не хватает и не решишься, и не успеешь, у нас автоматы в руках», – думаю я и стою, смотрю на убитого бойца без берца. И в голове крутятся только мысли о том, почему у него один ботинок надет… «Кому понадобился ботинок этого бойца… совсем охренели, – думаю я. – И этот тоже охренел, стоит и думает, что нас можно испугать трупом, мы этих трупов-то здесь десятки видели уже. Смешной какой-то».
И вот наконец-то тронулись дальше мы все втроем. Идем. По дороге видим сгоревшую БМП.
– Это украинская? – спрашиваю я у сопровождающего, так как понимаю, что не было вот на этом месте никакой сгоревшей БМП ранее, и вроде бы нашей техники тоже не предвиделось в виде пополнения.
– Нет. Это наша БМП. Ее подбили вчера, только прибыл, сразу подбили, – отвечает мне сопровождающий.
Рядом совсем, метров за пятнадцать от нас, разорвалась мина. Минометы бьют украинские. Пригнулись, но идем дальше, ускорили шаг. Затем вышли на улицу, по которой двигались вдоль частных домов по тропинке, что шла по правую сторону вдоль основной дороги. Доходим до пустыря, который, по-моему, служил когда-то школьной спортивной площадкой или, может быть, футбольным полем. Садимся на корточки. Сопровождающий, не вставая с корточек, поворачивается к нам:
– Мужики… Вы устали, понимаю. Но сейчас бежать придется, – и смотрит на нас с видом чуть не умоляющим, я аж удивился этой перемене в его поведении. Оказался нормальным человеком. Видимо, поругав нас вдоволь и попугав двухсотым, он настолько духовно вырос там внутри себя в собственных глазах, что даже проявлять стал чувства чуть ли не сострадания к ближнему своему, так сказать, стал этаким толстовцем. Бежать нам и впрямь не хотелось, и чувствовалась даже вялость во всем организме. Сонливость хоть и прошла, но усталость осталась. И так он смотрит на нас и продолжает:
– Понимаю, что устали, но надо. Надо сейчас бежать. Кроют они здесь. Мы возле школы не ходим даже. Следят. Птички. Ну, я как побегу, так и вы бегите.
Покивали мы ему головами и приготовились. Сопровождающий дернул вперед, а мы за ним. Бежим. Вот и школа, та самая, деревянная. Запрыгиваем на крыльцо, накрытое крышей. Там нас встречает боец из нашей группы. Со всеми поздоровался за руку и назвал нас «братьями». «Ну, ладно, хоть здороваются и братьями называют, иначе не ровен час на подходе к школе еще и пристрелят», – рассуждаю я так и думаю о встрече с командиром группы. Зашли. Встретил нас Белый.
– Вы куда потерялись? Знаете, меня тут чуть не расстрелял комбат. Сказал, что если вы не найдетесь, то он меня обнулит… – говорит нам взволнованно Белый, и видно, рад тому, что вернулись.