– Конечно! – кричит мне старший и убегает на улицу.
Утро. На мужиках лица нет. Сидят все, кроме нашей группы, в хозпостройках. Задумчивые. Один говорит другому:
– Если сейчас он себя ведет так, что дальше-то будет?
Боец, что сидит с ним рядом, кивает головой.
– А что будет? Совсем бешеный, и не спали даже.
– Так вы… – заикнулся я, было, обращаясь к мужикам.
– Так мы… Мы потом всю ночь сидели здесь в складах. Он спать нам не давал, – отвечают.
В этот же день Сухова перевели на другую точку. Пулеметчик был встроен опять в проем у забора, откуда вел в постоянном режиме беспокоящий огонь по противнику. Я успел побывать у Белого, к которому ходил за пайками для группы. Белый меня спросил тогда:
– Что у вас там происходит? Накат сильный был ночью?
– Не было наката. Стрелять старший своих заставил в темноту, – отвечаю я своему командиру.
– Как это… Там рация просто разрывалась. Он кричал, что хохлы накатывают со всех сторон, снайперы бьют, – говорит мне Белый.
– Не было этого. Наших отпустил спать, а своих стрелять заставил. Я ему говорил и цинк вскрыл с патронами, чтобы БК восполнили, так он и это выпустил, похоже. Надеюсь, сегодня они за боекомплектом пошлют людей.
– Ну, судя по рации вчера, я думал, что вам совсем конец там пришел. И снайперы, и хохлы со всех сторон. Он помощи еще просил у Пепла…
При этих словах Белого я понял, что Интер сумасшедший. И хорошо, что я рассказал все Белому, так я тогда думал. В хитрый ход командования по поводу всего этого ночного буйства я не верил, но более всего мне было интересно, как сами вэсэушники отреагировали на крики Интера в эфире, ведь радиоперехваты осуществляли в постоянном режиме и наши, и украинцы. Наверное, «обзванивали» своих и искали тех, кто решил где-то и в каком-то месте штурмануть нас ночью. Не знаю. Знаю одно, даже беспокоящий огонь надо вести по целям, а не в холм из земли и вести тогда, когда имеется в наличии БК. Ладно.
На следующую ночь мы все, и я тоже в том числе, сидели в хозпостройках нашей точки. Интер приказал всем не спать, а ждать наката. Как хохлы, по его мнению, преодолеют сетку железную, спустившись на наши автоматы с холма, только ему было, наверно, известно. О чем он там думал, можно лишь догадываться. Сижу около маленького окошка, смотрю в дерево, а рядом, у стены напротив меня, еще двое сидят. Там у них окон нет. Просто сидят. Наверное, Интер их про запас туда посадил, если меня убьют, то они будут попеременно заменяться у этого вот окошка. Я же говорю, что сумасшедший. Досидели так тихо до трех часов ночи. Потом Интер выходит во двор и говорит:
– Кто на посту, остается, а остальные могут идти спать.
Ушел я спать, а про себя думаю о том, что вот ведь как приятно человеку власть получить и будет ему что рассказать дома. Если, конечно, доживет, придурок. На следующий день, утром, один из бойцов засобирался к тамбовским на усиление их позиций, и не только его решили направить к тамбовским, но и услышал я от пулеметчика, с которым на переезде был, что туда идут и Белый со своим замом-армянином.
– Во как получилось-то, – думаю я. – Получается, что командиры наши к тамбовским уходят, а там ведь жарко у них. И, значит, к тому же наша группа фактически не существует теперь, раскидают нас всех.
В этот же день вернулся на 155-ю точку и Гена. Жив-здоров и весел этот Гена, хотя настроение его испортилось уже сразу после того, как он решил проверить свои припасы. А припасы его я давно скормил Сухову и еще бойцам другим. Гена ругался, клял всех, а я молчал и ничего не говорил никому. Стою вот и смотрю на Гену молча.
– Что же это за люди-то такие! – кричит Гена возмущенно. – Оставил ведь вот мясо я здесь, и все сожрали. Супа была целая кастрюля с мясом, и мяса в супе хоть отбавляй. Здоровенные куски были! Сожрали цыгане! Они ведь сами достать не могут ничего, им готовое подавай. Им подай, а они все сожрут, – сокрушается искренне Гена.
Я же стою молча и поддакиваю Гене, улыбаясь внутренне всему происходящему. Думаю о Сухове, что хорошо хоть славный человек Сухов успел мясца поесть, ему силы нужны, вдруг опять командиром станет, а командиру завсегда силы необходимы. Стою я так и размышляю, смотря на страдания Гены. И не просто смотрю, но и киваю его словам в такт, поддакиваю.
– Сволочи! И не говори даже, Геннадий, им бы только прийти и уйти, а вот чтобы самим что-то достать, то они никак не могут, – возмущаюсь я наигранно, и кажется мне, что Гена меня подозревает, однако же молчит насчет меня.
Гена и Интер нашли общий язык сразу, как будто с первого взгляда, родственные души. Один сумасшедший, а другой барыга законченный – славный союз. Но не долго мне на них смотреть пришлось, и может быть и к счастью… Уже днем, после обеда, пришли на точку нашу зам – армянин и с ним еще один боец из нашей группы. Подходят сразу ко мне и говорят:
– Жалуются на тебя, Провиант.
– Кто жалуется? – спрашиваю.
– Говорят, что ты старшему точки не подчиняешься… Но мы бы хотели выслушать версию твою, как дело было. Его версию выслушали уже, но хотелось бы и твою версию послушать, – говорит мне зам.
– Ах, вот оно что… Уже нажаловался на меня. Успел нажаловаться на меня вам, а ведь при мне молчал, ничего не говорил, не возражал. Версия моя? Во-первых, я подчиняюсь только вам, тебе и Белому, а во-вторых, дело-то было так… – говорю я им и только вот начал свой рассказ, как вбегает на веранду к нам Интер. И весь вид у Интера такой заинтересованный, и что-то там он сказать силится про пайки и про что-то еще такое несущественное, и понимаю я, что ему надо как-то сбить тему нашу, помешать мне рассказать о нем. Такие, как он, всегда ухо востро держат. Понимает Интер, хоть он и сумасшедший, что, если я про него всю правду сейчас расскажу, то его могут и снять с должности, ведь эти ребята доложат наверх, комбату. И про накаты, и про то, как Интер ночью со снайперами борется, и про тысячи хохлов, которые на него в полный рост наступают, и про то, как у него люди сидят до трех часов ночи во дворе, – я же обо всем расскажу. Он думал, что жалобу кинет моему руководству, и оно меня накажет. Ан нет, оно пришло еще и выслушать мою версию по поводу происходящего. Демократия, однако же… Ладно, сбил все же тему Интер, и заместитель командира группы говорит мне:
– На 220-й участок к кордисту человек нужен. Заменяем там человека. Выбрали тебя. Тебя пошлем.
– Может, Сухова? – спрашивает боец, который пришел с замом.
– Нет, у Сухова с сердцем что-то плохо, – отвечает зам. – Так что Провиант пойдет на 220-ю. Там у кордиста что-то не вяжется с его помощником. Характерами не сошлись, видимо, – объясняет зам ситуацию.
– Пойду, – говорю я им. – Когда собираться? Сейчас?
– Да, собирайся сейчас.
Я ушел собираться. Бронежилет, разгрузка, каска – все на мне теперь, и понятно, что и Беспалый, и командиры мои тоже уходят на самый передок. «Только вот этот хрен, Интер, остается здесь», – думаю я обо всем этом. Новая моя точка, к которой меня привел боец из нашей группы, находилась также в Курдюмовке на самом ее краю, но отличалась от моей прежней 155-й точки тем, что расположена была в достаточно активном, опасном месте, сразу напротив элеваторов. Дошли мы до новой моей точки, обозначенной как 220, днем. Эта точка представляла собой кирпичный частный одноэтажный дом с хозяйственными постройками, включающими в себя гараж, дровяник и складское помещение. Дом был окружен с улицы еще уцелевшим забором из не имеющей цвета железной мелкой сетки. Калитка из дерева. Как заходишь на территорию двора, справа сразу гараж, в котором стоит полупобитый мотоцикл. Слева во дворе два плодовых дерева, и под ними валяются металлические предметы, старая железная печь, здесь же, ближе к забору, сложены кирпичи в три ряда в высоту и четыре ряда в ширину. Дом с виду приличный. Все тот же желтый кирпич, все те же ладные хозяйственные постройки из того же кирпича. Далее, пройдя двор, вход под некое подобие летнего портика, накрытого сверху пластиком. Стенами для портика служит сам дом и стена хозяйственной постройки под склад. Здесь справа у стены дома стоит большой, длинный и широкий стол, на котором стоят трех– и двухлитровые банки с соленьями, вареньем, чайник железный и кружки. Далее, за этим крытым портиком вход на веранду, сделанную из того же кирпича и являющуюся как бы продолжением самого дома. На этой веранде у стены напротив входа стоит длинный диван, справа от двери с улицы маленький столик, а слева стол, на котором также соленья и кружки железные. В конце веранды видна лестница, ведущая, видимо, в дом. Если же не заходить на веранду, а пройти мимо ее вправо, то тут же мы увидим вход в погреб, или в подвал, каких много в каждом здесь хозяйстве. Вот в этом подвале и жил кордист со своим помощником. Встретили нас кордист и помощник кордиста у веранды. Поздоровались. Помощником кордиста оказался ашник, с которым мы познакомились еще на базе, на «Гайке». Пока кордист по делам ушел в подвал, мы разговорились с его помощником.
– Как здесь у вас? – спрашиваю я бойца.
– Нормально. Только вот он «Корд» уже давно выдал. Я ему говорил, что «Корд» работает против техники, а он постоянно из него палит по людям.
– То есть хохлы знают, что на точке «Корд» есть, – говорю я своему собеседнику и понимать начинаю причину конфликта между этим бойцом и самим кордистом.
– Да, знают, конечно. Как нас еще не разнесли – это непонятно.
– У нас на точке, в зеленке еще, «Утес» стоял, но командир тогда приказал даже не трогать его. Разносят сразу, как только выявляют такое оружие.
– В том-то и дело. Я ему уже объяснял, но он неисправим. Стреляет из «Корда», как из пулемета, и каждый день. Если они решат атаковать техникой здесь, то прежде нас разнесут минометами.
– Понятно это, – отвечаю я.
Затем, закончив этот короткий разговор, боец начал надевать на себя рюкзаки, которые были здесь же, на веранде. Рюкзаки у него были выдающиеся, большие.