й колбе, за стеклом. Курю. Кордист налил мне крепкого чая. Пью и курю. Мне хорошо.
На следующий день, отработав из «Корда», мы поели и попили крепкого чая. Кордист ходил по делам к своему товарищу, который вел наблюдение за зеленкой, что находилась за элеваторами. Вернулся. После обеда в этот день я снова повторил всю процедуру с гранатометом. Поле, взять на прицел котлован и ударить по нему, а затем бегом в строения. Выкинул гранату и по деревеньке. Сегодня шесть гранат по противнику ушло из моего гранатомета. Кстати сказать, я понимаю, почему активных действий хохлы из котлована не предпринимали… Дело все в том, что они были оторваны от своих тылов. Под контроль-то они взяли элеваторы, конечно, закрепились там. А дальше что? Да, может быть, закрепились для того, чтобы потом при накате на нас оказать своим поддержку оттуда. С другой стороны, их силы находились от них далеко, поле их отделяло от своих, которые сидели в лесополосе. И если их активность с элеваторов нам будет досаждать, то мы можем и накатить на них, атаковать. Это понимали и украинцы. А выдержать наш накат они там не смогут, не выдержат, хотя говорили, что и пулемет у них там есть. Однако их положение было невыгодным по отношению к нам. У нас «Корд» здесь, гранатомет, а если еще штурмовые группы сюда подойдут, то им даже днем отойти не удастся. Смогут только геройски умереть или принять более здравое решение – сдаться нам, не умирая геройски за Зеленского и его украинских олигархов. Хотя в общей сложности дерутся насмерть ведь не за олигархов и не за Зеленского, и не за Путина, и не за абстрактные лозунги, а за свою личную иллюзию, за что-то свое личное, что дорого только тебе.
После последних моих выходов в поле с гранатометом в эту ночь, когда я как раз стоял на посту перед входом в подвал, к нам на точку пришли две штурмовые группы. В темноте, при слабом свете луны, я не различал лица командира, который эти группы к нам привел. Он попросил чая. Чай он получил. Ему подали кружку из подвала. Голос мне его показался знакомым, и я подошел ближе к командиру.
– Смарт! Смарт, это ты… – обрадовался я очень искренне тому, что встретил старого-старого приятеля. Смарт посмотрел на меня и ринулся ко мне навстречу.
– Провиант!
Мы взяли друг друга за плечи и уткнулись лоб в лоб друг другу начали бодаться. И хотелось мне посильнее обнять друга. Да, почему-то вся душа, все мое внутреннее состояние, весь организм говорил мне, что это друг, и я ощущал, что он также меня воспринимает. Так вот, оказалось, что в эту ночь Смарт ведет одну группу на штурм, а другая группа остается с нами на точке. Долго Смарт с нами не пробыл. Надо было идти им на ночной штурм, самый опасный, наверное. Он только бросил на прощание второй штурмовой группе, которая оставалась с нами, фразу:
– Не бойтесь! Не бойтесь, мы сами боимся! Все хорошо будет! – и ушел в ночь Смарт, более я его уже не встречал.
Штурмовая группа разместилась в нашем подвале, в этой каморке. Благо, или к несчастью, это уже вопрос лирический, но медики наши были на деле, ушли спасать раненых. Так что вся коморка была теперь в их распоряжении, а в штурмовой группе этой аж десяток человек. Кстати, я понял, что если не ушли хохлы из котлована сегодня в темноте, то их сметут. В эту же ночь доставили на носилках с той стороны, из зеленки, бойца, всего израненного. Он был повсюду прошит автоматными пулями. Ноги ранены, живот, руки. Он лежал в нашем портике перед верандой, и ему бойцы из эвакуационной команды оказывали первую помощь.
– Терпи… Все уже хорошо, брат. Отлично все, брат. Потерпи, братишка. Сейчас перевяжем, все закончилось уже. Все закончилось, теперь отдыхать, теперь в госпиталь поедешь. Знаешь, как хорошо в госпитале? Все закончилось, – разговаривает с раненым боец, который занимается его перевязкой.
Оказалось, что этот боец был из группы того самого «очкастого», что был когда-то в нашей группе Белого. Очкастый стал командиром группы и вел свою группу в ночной штурм этой ночью. Его группа, продвинувшись достаточно далеко по лесополосе, не заметила, как зашла в тыл к украинцам. Ночь, и не понятно было, где свои, а где чужие. И вот, видимо, как мне потом рассказали тут же, очкастый со своей группой, в которой тогда кроме него самого было еще четыре человека, проходить начал окопы, в которых сидели бойцы. Проходя мимо окопов, очкастый бросил им:
– Какой ШО, мужики?
– Двенадцатый, – ответил кто-то из окопа.
Пройдя мимо окопов несколько метров, очкастый вдруг остановился, остановилась с ним и вся группа. Ему бы занять позиции сразу, меры предосторожности принять, а он вместо этого пошел к этим незнакомым ему окопам. Напоминаю вам, что это еще и ночь. Вместе с ним, что делать было никак нельзя в такой ситуации, пошли все остальные бойцы. И вот так все и подошли к окопам. Очкастый вступил в диалог с бойцами из окопов, доказывая им, что двенадцатого ШО здесь не может быть по определению. В результате тот, кто стоял справа от бойцов очкастого, открыл по ним огонь. Окопы, как оказалось, были украинскими, в них сидели вэсэушники, и рядом с окопами по правую сторону от группы очкастого тоже стояли вэсэушники. Всех автоматными очередями положили, только один ушел чудом, вот этот, который весь прошитый сейчас ночью лежит на моей 220-й точке. Он смог пробежать достаточное расстояние и упал только тогда, когда до первых попавшихся ему наших бойцов дошел. Его потом и принесли к нам на носилках. Очкастый допустил непростительную ошибку. Если даже он решил подойти к незнакомым окопам, что тоже нельзя делать, но если все же решил подойти, то обязан был приказать своему личному составу занять позиции и держать окопы на прицеле. Он же проявил преступную халатность, которая погубила не только его жизнь, но жизни еще трех человек.
В окопах мы с украинцами почти неотличимы. Нет там опознавательных знаков, и все говорят по-русски. Необходимо быть предельно осторожным в такой ситуации, если придется кому-то из вас, читающим эту книгу, побывать на такой вот войне. Допускаю и ту мысль, что если украинцы и ответили нашим бойцам, проходящим мимо их окопов, что они из 12-го ШО, то это могло обозначать и то, что они не собирались вступать в боевой контакт. Этот момент интересен. Но когда очкастый подошел к ним, у них уже не было другого выхода, кроме того, чтобы выстрелить. Очкастый мог занять позиции за деревьями и послать другого бойца к окопам, но и эти действия нельзя называть правильными. В лучшем случае, здесь просто нужно было занять позиции группе очкастого и потом уже выяснять, кто перед ними – свои или чужие. Вступить в словесный контакт пришлось бы, и здесь уже необходимо было бы кому-то одному вести диалог, задавая бойцам в окопах наводящие, проверочные вопросы. Ну, а если бой, то бой.
Утром я был с эвакуационной группой, которая осматривала соседний подвал, чтобы обустроиться в нем, так как все мы – я, кордист, четыре медика и десять штурмовиков – не могли поместиться в одной подвальной каморке. Слышны были разрывы мин. Да, по нам где-то здесь очень близко бил украинский миномет, причем не один миномет бил. Возвращаюсь к веранде, и тут забегает в калитку с улицы и прямо на веранду кордист. Садится с ходу на диван, тяжело дышит и говорит:
– Я ранен. Бинтуй.
Я чуть не ошалел.
– Ты где это прихватил? – спрашиваю его.
– Там раненые шли, мой друг Ахмет идти не мог, он в ногу ранен. Я к нему помогать, и меня осколком задело, – объясняет он мне.
Снял он верхнюю одежду. Я давай ему мотать выше раны жгут, форму на рукаве срезал ножом, потом начал перематывать рану бинтом. Кордисту, видимо, от жгута плохо стало, и он начал ругаться, что я ему неправильно, видите ли, рану перематываю бинтом, на что я ему сказал терпеть и как замотаю, так и замотаю. Он просит обезбола. Я выбегаю за обезболом на улицу, чтобы спросить его у медиков, которые теперь засели в соседнем подвале. Хохлы кроют во всю. Рвется рядом совсем, в саду. Рядом с плодовыми деревьями падают мины. Подбегаю ко входу в подвал.
– Обезбол нужен! – кричу им.
Старший медик, с позывным «Пингвин», подает мне ампулу с обезболом. Бегу на веранду. Распаковываю упаковку с уколом. А этот казак оренбургский и говорит мне:
– Не дам-м! Ты убьешь меня…
– Ладно, черт с тобой, – отвечаю я ему и бегу за медиком к подвалу.
Наконец-то выходит один с добрыми такими глазами и направляется со мной на веранду. Огонь противника при этом не прекращался ни на минуту. Кроют нас, и все тут. Медик ему вколол обезбол. Боец из эвакуационной команды прибыл на нашу точку еще за одним раненым. Вошел он на веранду и спрашивает о раненом, чтобы его забрать. Я ему и говорю, что не один теперь раненый, а двоих он поведет. С этим бойцом ушел и Пингвин, старший медик группы, и с ними, разумеется, раненые. На прощание, как завет, кордист только промолвил мне:
– Береги «Корд»…
«Ну, конечно, буду беречь, чтобы он не потерялся здесь, – думаю я про себя, а сам еще и размышляю о своем: – Теперь я вовсе свободен от всяких дел, так как «Корд» сейчас унесут к профессионалам, а мне…
А черт его знает, может, встроят куда в группу, штурмы вон идут же…»
Под ночь я пошел встречать новеньких. Встретил метров за тридцать от своей точки 220-й. Их оказалось двое. Один аж старшим сразу на 220-ю был послан. Позывной этого старшего был звучным – «Император». А другой боец носил позывной «Лесник». Как оказалось, до лагеря, в котором отбывал срок, пока его не забрали на войну, он был настоящим лесником. Даже какую-то там должность имел, очень даже значимую, и чин соответственно. Да, двух «генералов» мне сразу выдали на точку 220. Однако я сам перед ними генерал был, так как я больше каждого из них на войне пробыл намного. Так что наш коллектив теперь на 220-й был укомплектован только из одних «генералов», некоторые из которых еще и «императоры». Лесник еле дошел эти тридцать метров, не знаю уж, сколько он до этого шел, но он был после ранения, и его, не долечив, отправили из госпиталя обратно. У него была перебита кость в голеностопе, и страдал он от этого необыкновенно. Поговаривали, что, когда его привезли на «Гайку», раненого, он был весь белый лицом, и казалось, что даже не выживет. Он хромал. Сильно хромал. И потому Император решил его задействовать только в охранении точки. Расположился Император на месте, где когда-то спал кордист. Однако Императору теперь приходилось несколько подобрать под себя ноги, когда он улегся спать, так как в ногах у него отдыхал боец из штурмовой группы, оставленной здесь Смартом. Боец этот в полусидячем положении опирался спиной на стену.