ны элеватора сразу фактически начинается котлован, а вернее плавный спуск в него, становящийся ниже все круче. Пингвин стоит в котловане и о чем-то думает, на что-то решается. Вот он ведет переговоры по рации. Вот смотрит на нас.
– Поперли? Сначала до второго добежим, а потом бегом до лесополосы… – командует он очень спокойным тоном. Мы сразу начинаем после его предложения-команды пробираться к верху котлована на левую его сторону. Вроде бы все готовы. Пингвин рванул вперед, мы за ним. Такое чувство, что хохлы просто ждали, когда мы побежим – начались разрывы мин вокруг нас. Земля вверх летит вокруг, а мы бежим. Добежали до стены второго элеватора. Собрались у левого края его, собираясь оттуда рвануть вперед до лесополосы через поле. И тут как даст мина чуть ли не по нам, взрыв мины пришелся за метр до стены элеватора за левым углом, подняв вверх кучу земли. Начала рвать вверх земля и чуть далее, метров за десять от левой стены элеватора. Клали вэсэушники, не жалея боекомплекта.
Мы пытались еще раз выбежать за угол к полю, но нас опять остановили разрывы мин. Пингвин скомандовал: «Назад, уходим». Группа бегом вернулась к первому элеватору, попрыгав в котлован. Ждали еще пять минут, но обстрел украинской арты не прекращался. Я, стоя ниже на два метра от верхнего края котлована, смотрел поверх него. Взлетали клочья земли, и казалось, что я на неведомой мне машине времени вдруг перешел в другой временной отрезок, попал в 1943 год, на ту самую войну. Все, что я видел в документальных и художественных фильмах про артабстрелы в годы Отечественной войны, сейчас предстало в реальности перед моими глазами.
Пингвин, как и другие, ждали того, когда наконец-то закончится все это, и мы сможем перебраться через поле. Однако обстрел не прекращался, и Пингвин решился на еще один рывок. Мы снова побежали вперед, обойдя первый элеватор с левого его края. Бежим, слева от нас не прекращаются разрывы. Вот уже стена элеватора, собрались все ближе к левому углу строения, чтобы по команде уйти бегом дальше. Но дальше вздымается земля, и Пингвин сам понимает, что если эвакуационная группа сама будет убита или ранена здесь, то мы все навряд ли сможем и назад добраться хотя бы до котлована. Справа от нас также минометы украинские рвут землю. Команда: «Уходим, назад!» Добегаем до котлована и прыгаем в него с ходу. Нет же, я видел, как у нас выбило в течение нескольких дней минометными обстрелами почти всю группу на «Галине-29», но не видел ничего подобного, что происходило сейчас. Я не видел еще такого бешеного артиллерийского удара. Нет, нельзя было так спрятаться, чтобы вообще не видеть земли, которая взлетала вверх, и думалось, что если сейчас что-то залетит в котлован, то и нам всем туго придется. Надежда была только на то, что вот не залетит, не залетит сюда мина и все тут. А внизу еще с десяток хохлятских гранат от гранатомета лежат – великолепно устроились мы. Пингвину нельзя отступать, у него приказ военврача и комбата. Скажут, что струсил, и тогда с ним разбор будет уже другим. Работу свою надо выполнять. Пингвин снова отходит от задумчивости и командует: «Сюда все! Сейчас пойдем, готовимся снова к броску до второго элеватора. Пошли!» Вылезаем из котлована и бегом к стене второго элеватора. Добежали. Но нет, не пройти, слишком уж плотно кладут украинцы из арты своей. Не решился Пингвин дать команду бегом до лесополосы, и мы снова отошли на исходную, в котлован. Минуты две проходит, и тут Пингвин, отойдя ближе к стене элеватора, начинает выходить по рации на старшего подразделения, что находится за полем, в лесополосе, куда мы пройти не смогли.
– Арта… Мы не можем пройти, – кричит в рацию Пингвин. – Дотягивай сюда раненых сам, мы их примем и в Курдюмовку доставим. – Дотяни говорю, ведь иначе я своих людей положу на поле, ждем… Дотягивай, мы в котловане, у элеватора… – объясняет ситуацию медик.
Еще прошло минуты четыре, разрывы не прекращаются. Никто в самый низ котлована и не подумал спуститься. Все ждали пока здесь. И там, где край котлована был ниже, а это около левого угла элеватора, там можно было просматривать лесополосу. Вот с той-то стороны, где лесополоса и поле немного просматривались, кто-то из наших увидел медика Круга, спокойно идущего по полю. Круг спокойным шагом, как на прогулке, не обращая внимания на поднимающуюся справа и слева от него землю от разрывов мин, направлялся в нашу сторону. Он, этот человек с доброй душой и добрыми глазами, шел спокойно и уверенно, даже не обращая внимания на шквал этого всего сатанизма, что творился вокруг него. Мы обалдели и почувствовали себя как-то не очень хорошо. Тут группа пройти не может на ту сторону, а этот прогулочным шагом идет «домой». Вот Круг доходит до элеватора, проходит мимо нас, вяло поворачивает к нам голову, и мы видим его умиротворенный взгляд, его полное спокойствия лицо. Уставшее и спокойное лицо Круга. Он проходит котлован и направляется в сторону Курдюмовки. Молодой боец пытается его окрикнуть, позвать.
– Круг! Круг! – кричит ему боец. Круг останавливается, поворачивается к нам и смотрит на нас, и во взгляде его, в его лице я читаю нечто странное, непонятное мне.
– Что? – спрашивает Круг.
– Ты откуда? – задает ему вопрос боец, который хочет получить от него ответ, не откуда Круг идет, так как понятно откуда он пришел, а как, как он смог пройти через поле под обстрелом.
– Помогал раненым. Перевязывал я их там, – отвечает устало Круг.
– Иди к нам, – кричит Пингвин. – Сейчас раненых дотянут, будем помощь оказывать, а потом их до Курдюмовки доставим.
Круг на приказы Пингвина не реагирует, а просто поворачивается к нам спиной и уходит от нас в сторону Курдюмовки тем же спокойным, умиротворенным, прогулочным шагом святого человека. Иди… иди, Круг, ты устал, ты святой человек и отличный, бесстрашный боец. Мы дальше ждем. Удары арты усиливаются, и разрывы становятся все ближе, и мы предпринимаем меры. Два человека из нашей группы влезли в бетонную нишу элеватора, что была слева от нас, а мы с Пигвином в правую нишу. Сидим. Прыгает к нам в котлован боец, которого я видел как-то на точках «Галины», а потом на ротации. Ему лет сорок пять.
– Представляете, мужики, калаш мой разорвало. Совсем непригоден, кусок металлолома. Выбросил на-хрен его. Вот что достал, – показывает нам свой «новый» АКС этот мужик, пригнувшись и заглядывая к нам в нишу. Затем он вытаскивает из котлована гранатомет и гранаты к нему, упаковывает гранаты в непонятно откуда взявшийся рюкзак, вешает гранатомет за спину себе вместе с рюкзаком и не спеша стоит здесь же, около нашей ниши и поправляет все это.
– Уйди ты отсюда, – говорит ему Пингвин, – сейчас осколок попадет один и разорвет тебя и нас вместе с тобой. Уйди вниз!
На этот совет Пингвина мужчина поворачивает меланхолично голову к нашей нише и уходит в сторону левого угла здания. Около часа прошло, наверное. Точно не скажу, сколько прошло времени, так как время идет в такой обстановке не как в мирной жизни, по-другому, оно там зависит от внутреннего состояния человека, от активности, которая вокруг него происходит. Снаружи слышны стали голоса, что заставило Пингвина вылезти из бетонного убежища.
– Где здесь Провиант! Провиант! Где он здесь… – слышу голос своего друга Сухова.
Вылезаю из убежища. Смотрю, передо мной Сухов стоит.
– Как ты, Сухов?!
На это Сухов идет ко мне, мы здороваемся за руку.
– У меня два осколка в спине, ночью на ночной штурм бросили, – рассказывает он мне.
– И как на штурме? Ночной же это бред… – говорю.
– Согласен, что бред. Подняли со 155-й и туда, в лесополосу. Прямо на голую землю, никаких окопов и окопаться никак. Все по нам там работало. С воздуха вертушки и даже самолеты отрабатывали. Арта била. Лежал и думал, что все уже, конец. Два осколка в спину вот.
– Сколько вас?
– Шесть человек. Там еще те, кто еле дошел. Довели.
Сидим с Суховым возле ниши бетонной, и я рад, что снова мы вместе. Правильно тогда Сухов еще на 29-й сказал, что судьба нас свела и теперь все время сводить будет. Вот и сводила нас судьба, как бы мы ни расставались. Считай, с Суховым всю командировку вместе прошли, расставаясь только на короткое время друг с другом. Медики начали оказывать первую медицинскую помощь раненым около бетонной ниши, что была дальше, у входа в элеватор. Мы пока сидели с Суховым здесь. Я смотрел на Сухова и думал: «Снимать, наверное, все будем с него. Перевязывать». Сухов терпит, хотя видно, что дается ему это тоже с трудом. Но он еще под кайфом, под адреналином, усиливающим радость того, что смог дойти до этого места.
– Сейчас вас в Курдюмовку проводим, а нам еще туда к вам в лесополосу сегодня надо будет идти, – говорю я своему другу Сухов мне кивает. На нем все та же натовская разгрузка, все та же обычная каска, без всякого рода опознавательных знаков и особых заморочек, и борода, аккуратно подстриженная. Он подстригать бороду начал еще на ротации и, видимо, подстригал ее в последний раз на 155-й. Прошло немного времени, и подходят к нам Пингвин, Император и два ретивых молодых бойца-молодца.
– Сейчас до Курдюмовки доведем их и там серьезно осмотрим раны, потом на эвакуацию – рассуждают между собой медики, смотря на Сухова и размышляя над тем, как они с него сдирать разгрузку и все остальное будут. Я тоже стою с ними тут же. Сухов сидит, ждет, когда его осматривать и перевязывать начнут. Стоим мы (это важно в моем повествовании), стоим в котловане, и наши макушки касок только чуть достают до его верхнего края. И только Пингвин решился сам за разгрузку Сухова взяться, как земля с правого края от меня полетела вверх и в мои глаза, только и пронеслось в голове: «Попали! Миномет!» Далее я летел…
Да, я летел. В глазах была то ли пыль, то ли темнота, то ли земля, я ничего не видел и телом своим ничего не касался. Но я летел и крутился. В голове шли не мысли, а молнией что-то проносилось как констатация факта:
«Голову осколком отрубило. Голова отрублена, летит в котлован. Голова отрублена, а я жив. Интересно, сколько еще моя голова проживет, когда упадет вниз на дно котлована? Сейчас посмотрим, сколько голова без туловища проживет. Теперь я точно узнаю, сколько она без туловища еще мыслить будет. Интересно-то как…» – лечу и думаю я. Вернее, я даже не думаю, а это все у меня моментально пронеслось в голове за считаные секунды, пока летел вниз котлована. Пронеслось все это в мозгу моем даже не в виде слов, а на уровне какого-то иного понимания. Мозг все это констатировал какими-то мгновениями у себя там, и мне тогда стало так интересно, так интересно понаблюдать, это как опыт ученого над собой, сколько же это голова без туловища прожить сможет? Я четко запомнил те секунды, и те мысли, и те чувства, что охватили меня тогда. Сейчас все это я со смехом вспоминаю. Хотя кому рассказываю об этом случае, тем почему-то совсем не смешно… И вот, летит моя отрубленная осколками голова вниз, боль в ногах, прихожу в себя, голова на месте, на плечах, ноги болят, лежу на дне котлована головой кверху, а ногами на бетонных конструкциях. Боль в ногах!!! А там наверху котлована стоны и крики, тоже, похоже, все ранены.