Наконец-то за окнами нашей машины показались дома, сначала низкие, двух– или трехэтажные, а затем и выше. Едем по улицам города. Заезжаем к многоэтажному длинному зданию. Оказалось, что это Луганский госпиталь ветеранов. Здесь я и был по первому ранению, но заезжали мы тогда к другому входу. Остановились. Начали готовиться выходить. Бравые особисты также вылезли на улицу и встали на выходе из машины. Первый раненый вышел из салона машины, второй вылезает, и особисты ему помогают встать нормально на ноги, чтобы он не упал. Пришла и моя очередь, я начал выходить. Ставлю ногу на ступеньку, чтобы вторую поставить правильно на асфальт, но нога больная, и я все это делаю с опаской, чтобы ее еще больше не повредить или не причинить себе еще больше неудобств. Видя это, особист продвигается ко мне ближе.
– Давай, батя, помогу, бери за руку.
Я хватаюсь за его руку и выхожу из машины, становясь на асфальт обеими ногами, как надо. Прохожу дальше от машины в сторону здания, туда, где на первом этаже ярко горит электрический свет, там приемная. Вот мы заходим на первый этаж, проходим затем туда, где находится регистратура. В фойе стояли все те же диваны, но только они были заняты ранеными бойцами. Здесь же, в фойе, стояло пять или семь каталок с неходячими бойцами. Мы узнали, что мест в палатах нет, весь госпиталь переполнен ранеными. Здесь же на первом этаже на стуле у стены сидел Император и отрешенно глядел на окно регистратуры. Гляжу, в этом же фойе сидит на кресле-каталке и Пингвин, наш старший медик. Из его груди торчит трубка пластмассовая, которая уходит концом своим в стеклянную банку, прикрепленную тут же к его креслу Я подошел к нему и спросил его о чем-то, он мне ответил, и вид у него был весьма угрюмый. Вспомнив, что Пингвин относится к категории «В», я ему совет дал:
– Попросись в Ростов, в военный госпиталь.
– Какая разница, где лечиться, – отвечает он мне.
Так и расстались мы с Пингвином. Окинув взглядом фойе, надеясь еще кого-нибудь увидеть из знакомых, заметил Сухова, сидящего слева от регистратуры. Подошел к нему.
– Сухов, вот мы с тобой даже в госпитале вместе, – говорю я ему. Сухов улыбается.
– Ты сейчас попросись в Ростов, там врачи от бога, госпиталь лучший в России, – советует он мне. Я киваю ему головой и сам еще не знаю того, как у меня здесь все сложится, и увидимся ли мы вновь.
– Сухов. Послушай. Как дальше наши судьбы сложатся, неизвестно. Уговоримся встретиться, – говорю я Сухову.
– Где? – спрашивает Сухов, глядя на меня снизу вверх.
– В Москве, – предлагаю я. – На Красной площади, на Лобном месте, первого июня.
– Во сколько? Давай в одиннадцать часов, чтобы три тройки было в дате. Так лучше запомнится, – предлагает свой вариант мой друг.
– Согласен. Значит, первого июня в одиннадцать часов дня. И знай, если что, то именно в это время я тебя там буду ждать каждый год, но это если нам не удастся в этот раз встретиться. Война идет, – объясняю я ситуацию.
– Договорились. Давай, – кивает мне Сухов головой.
Затем, в это же время примерно, как мы прибыли, а это уже было за полночь и наступило, значит, 25 декабря, нас начали осматривать теперь и здесь. Мы заходили в лабораторию или смотровую согласно занятой нами очереди. Моя очередь подошла. Я захожу в кабинет, в котором сразу налево стоит стол, на котором лежат бумаги. За столом сидит медик и заполняет бумаги. Справа от входа кушетка, а напротив входа еще одна кушетка, около которой стоит шкаф. Я сажусь на кушетку, что около входа, передав свои данные врачу, сидящему за столом.
– Обезбол можно мне поставить? – спрашиваю я медиков. Медсестра, которая была здесь же, кивнула мне в знак согласия и, немного повозившись с уколом, поставила укол в ягодицу. Потом мне размотали повязку, осмотрели рану, начали ее обрабатывать. В ходе всей этой процедуры у меня потекла кровь, и много ее почему-то вытекло из раны сразу.
– Ты замужем? – спрашиваю я медсестру, которая обрабатывает мне рану. – Говори, дева, как имя твое?! – решил я пошутить.
Медсестра, которая сидела тут же, подавая нужные препараты для той, которая обрабатывала мне рану, с интересом на меня посмотрела. Я же продолжал:
– Ты красивая, и теперь я забираю тебя к себе на Волгу, так как ты мне нравишься.
Медсестра, что сидела рядом со мной, сделала мне замечание, чтобы я примолк, однако замолкать я не собирался.
– Жене моей ты понравишься, подругами будете! – говорю я ей. Медсестра, наконец-то закончив процедуры с моей ногой, с большим удовольствием удалилась от меня, а я подошел к врачу, сидящему за столом.
– Пойдете на рентген, – говорит мне врач. Я киваю в знак согласия и забираю бумаги из рук врача. Ковыляю по коридору, ища рентген-кабинет. Найти нужный кабинет мне помог молодой медик, который катил железные блестящие медицинские кастрюли на каталке.
Перед кабинетом я остановился и сел на скамейку, со мной решил посидеть и этот медик. Он сначала выразил восхищение «Вагнером», а затем спросил о том, не из «Вагнера» ли я… Я с ответом на такой прямой вопрос уклонился и выразил ему признательность по поводу его поддержки СВО. Однако внутренне я не доверял никому, так как и здесь могут быть агенты СБУ. Госпиталь является хорошим местом для сбора информации, или для вербовки, или даже для похищения людей. И здесь нужно быть начеку, это еще не тыл. Затем из кабинета вышел боец, и я вошел в кабинет. Меня встретила женщина маленького роста и в белом халате, лет пятидесяти. Она мне предложила пройти в кабинет к оборудованию, раздеться и лечь для процедуры. Одним словом, она мою ногу «сфотографировала». Я подождал в коридоре, когда будет готов снимок. Долго ждать не пришлось, и она вынесла мне бумаги и мой снимок. Я сразу просмотрел его. Было ясно, осколок поднялся сантиметров на двадцать вверх по ноге и на снимке красовался в виде бесцветного квадратика с маленьким выступом на краешке. Этот снимок сейчас, когда я пишу эти строки, сидя в своем кресле дома, лежит в моем шкафу, как и сам осколок.
Затем, когда я пришел снова к тому же врачу в большой кабинет для осмотра, он, просмотрев мой снимок и бумаги, выданные мне в рентген-кабинете, сказал, что завтра, а вернее уже сегодня после обеда я убуду в Ростов, в военный госпиталь для удаления осколка из тела. Он еще оформлял по мне бумаги, а потом меня направили на четвертый этаж, где меня поселили в палате на семь коек. Все койки, кроме одной, были заняты. На свободную койку я улегся прямо в одежде и заснул фактически сразу. Нет, не сразу, я посмотрел на часы – было что-то около четырех часов утра, сегодня 25 декабря 2022 года. Я уснул.
Утро. Сосед мой тоже проснулся и предложил мне горячего крепкого чая. Он был кашником, интересным человеком, который не помню какие, но рассказывал занятные истории всей палате и пользовался на этаже особенным авторитетом, он был, так сказать, вроде ответственного за этаж. Он же мне дал мыло и шампунь, что позволило вымыться кое-как под душем. Повязку свою на ноге я сунул в целлофановый пакет и вымылся. Затем я поел того, что мне принесли из столовой, и стал лежать, слушать разговоры «больных». Да, кстати, сосед мой был ранен в ногу и сейчас лежал с толсто перевязанной ногой почти до самого колена. Он рассказывал о своей операции на ногу.
– Я когда отошел от наркоза и уже в палате лежал, боялся поглядеть на ноги. Лежал и гадал, отрезали мне ногу или нет? Потом все же посмотрел – на месте. Врач мне сказал потом, что они сами не думали ее спасти, но спасти ногу у них получилось. Вот так вот, – закончил рассказывать о себе боец. Еще один мой сосед, который лежал рядом со мной, узнав, что я родом из Республики Марий Эл, и что в этой республике живут марийцы, сразу отреагировал на это:
– В соседнем окопе я марийца видел. Он настоящий мариец был, жил в окопе, совсем рядом со мной – рассказывал он.
– А марийцы, они за кого воюют? – спрашивает еще один раненый, который только услышал слово «марийцы» и решил прояснить для себя вопрос с этим народом.
– Марийцы! Конечно, они воюют за нас, они же марийцы, – поясняет мой сосед и искренне удивляется такому неразумному вопросу. Я лежу и улыбаюсь этому всему разговору, и мне почему-то очень хорошо. В этот же день пришел сотрудник «Вагнера» в палату, чтобы раненых поддержать. Он с нами долго беседовал и говорил им, что все смогут вернуться обратно в «Вагнер», их уже после этой командировки примут в состав «Вагнера», тех, кто из них пожелает. Он также обозначил, что если кто не захочет идти в военные командировки, то те могут поступить на работу в ЧОП, который тоже принадлежит «Вагнеру».
– А если не хотите в ЧОП и не хотите в военную командировку, то можно устроиться в строительную организацию, которая также принадлежит Конторе, – объясняет сотрудник. – Всем вам будет выдан телефон, в котором будет вбит номер телефона нашего юриста. По этому телефону вы можете обратиться в наш юридический отдел по любому вопросу, решим, – говорил раненым кашникам сотрудник. Понятно было, что многие тяжело ранены и потому пробудут здесь до окончания срока своего контракта, а у многих уже контракт подходит к концу. Сосед мой, у которого нога перевязана по колено, часто ругал раненых.
– Вы какого дьявола курите в палате? Кто курил вчера ночью в палате? Вам оружие доверили, вам дали шанс новую жизнь начать, а вы никак не можете на людей походить. Вы меняться собираетесь? Вы, придурки. Все вам спишут, как вы только домой приедете, новую жизнь начнете. Надо как люди себя вести. Курим на балконе… – твердым тоном, но не громко устанавливает правила сосед.
В палате побывал и лечащий врач. Мужчина лет сорока пяти. Обошел всех и мне сказал, что как только позвонят, так меня известят, чтобы я собирался на автобус. Я решил пройтись по этажу госпиталя, несмотря на то, что нога меня беспокоила. Но в тапочках ходить можно было сносно, хоть и хромалось. Длинный коридор, я иду по нему, встречая все те же знакомые лица, с кем был еще недавно на ротации в Стаханове. Со многими из них я прибыл в Курдюмовку, а теперь они здесь, в госпитале, и я здесь с ними. Проходя мимо одной из палат, я заметил бойца, который спал напротив меня в бункере в городе Стаханов. Мы уперлись друг в друга взглядами и как бы говорили – и ты тоже здесь. К своему удивлению, я увидел шагающего на костылях мужчину – это Гена со 155-й точки.