«Ты ли это, Гена? Как тебя-то ранило? Или осколок в окно твоей кухни залетел и в твою ногу попал? – с юмором рассуждаю я молча. – Похоже, мы почти все здесь. Значит, нет, наверное, взвода больше у Пепла. Представляю состояние Пепла по этому поводу. Главное, чтобы он не застрелился, не сыграл в благородство», – думаю я про себя, и иду все дальше по коридору.
Ближе к двум часам дня мне сообщили, что пора собираться. Сбор тех, кто едет в Ростовский военный госпиталь, на первом этаже около регистратуры. Я взял свои документы по ранению, пакет с неприхотливыми предметами гигиены, а кстати сказать, зубная щетка всегда была при мне в кармане, и пошел на первый этаж. На первом этаже уже собирались люди. В конце коридора тоже стояли раненые. Вот в конец коридора я и пошел. Вышел оттуда же на улицу. Здесь была парковка для медицинских машин, сюда же и должен был прийти наш автобус. Вернее, как я узнал уже здесь, будет два автобуса. Всех по списку, пока мы курили на улице, рассчитала женщина в военной форме. Женщина-контрактник, видимо. Лицо этой славянки было мягким, пышным и в то же время по-женски нежным и веселым. Да и фигура ее была тоже пышная. На меня она явно обратила внимание и сказала мне, что я похож «на жаркого финского парня», на что я парировал ей, что я и есть тот самый финский парень, потому как родом я с марийской земли.
Насчет финского парня? Дело все в том, что на мне из одежды всего-навсего только военные штаны, осенняя мягкая куртка, или кофта на замке и – тапочки банные.
Так я приехал из последнего госпиталя, где мне в рану впрыскивали что-то. У моего боевого бушлата демисезонного была сожжена левая сторона, и я его выбросил, как и выбросил свою старую обувь. Потому я и казался ей не совсем по сезону одетым. С нами, вагнеровцами, ждали автобусов и военнослужащие министерства обороны. Пока ждали автобусов, нас успели пересчитать еще раза три, а затем, когда автобусы пришли, мы по спискам заняли тот или иной автобус. Мой сосед, который сидел рядом, оказался военнослужащим, контрактником. Впереди меня на сиденьях устроились два вагнеровца, а когда я услышал разговор сзади и ввязался в него, то оказалось, что там молодой парень со мной вместе из Молькино уходил в тот же вечер, что и я. Он долго смотрел на меня и удивлялся, что мы с ним из одной команды. Получалось, что мы с ним вместе проходили спецподготовку, вместе выехали из Молькино, и нас с ним примерно в одно время ранило, а теперь мы вместе возвращаемся. Затем нас проинструктировали перед отъездом, что с собой мы не должны иметь никаких патронов, никакого оружия и никаких фото с Донбасса в своих телефонах. Иначе, если будет проверка со стороны ФСБ по дороге, и у нас найдут запрещенные предметы, то у нас возникнут проблемы и нас вообще могут всех вернуть из-за одного человека назад, а обыску тогда будут подлежать все. Проинструктировали. И наконец-то автобусы тронулись.
Выехали мы часам к трем дня. В дороге останавливались раза два. Одному раненому из нашего автобуса вкололи обезболивающий препарат, а автобус, который шел впереди нашего, оказывается, был с тяжелоранеными. Он еще и оборудован под таких раненых был. Это я из второй командировки потом возвращался через пункт пограничной службы, и проходили мы границу тогда через спецтехнику которая нас просвечивала, но это будет потом, а сейчас мы пересекали границу Ростовской области фактически беспрепятственно. А может быть, так было только с автобусами, везущими трехсотых. Я помню, как мы заехали в сам Ростов. Когда въезжаешь в большие города, то всегда это понятно, что заехали именно в город. За окном автобуса видны высотки, улицы, магазины, светофоры, легковые автомобили, маршрутки и автобусы маршрутные, и все это вместе является городом, и таким же обычным городом предстал перед нами Ростов ночной. Вернее, была не ночь, но уже очень темно. Я сказал, обычным? Нет, наверное, вру, ведь как раз необычно все было – и эти светофоры с автобусами и легковыми автомобилями, и эти улицы, наполненные светом витрин магазинов и торговых центров, и эти многоэтажные дома. Мы снова попали в обычный мир из мира серости и смерти. Вот мы уже подъехали к многоэтажному зданию с горящими окнами. Это военный ростовский госпиталь. Начали выходить друг за другом организованно из автобуса. Вот и я вышел из автобуса. Прошелся в сторону здания и тихим шагом направился к входу, крыльцо которого привлекало меня своим светом. Я остановился, посмотрел на небо – звезды! Родные звезды! Я в России! Я на внутреннем уровне ощутил себя сыном этой страны, моей страны. Я, родной сын своей страны, вернулся к своей матери, имя которой «Россия». Я на внутреннем, на каком-то органическом или биологическом уровне ощутил свое родство с Россией. Но сознание мое еще не полностью могло воспринимать ту новую реальность, в которой я вдруг неожиданно оказался. Вот еще, только-только сутки с небольшим назад, я был под минометным обстрелом противника. Еще недавно совсем вокруг меня рвало землю к верху, и еще какие-то часы назад вокруг меня была смерть, и я мог быть убит при малейшей своей ошибке, или просто я мог исчезнуть из этого мира, если так будет угодно только самой природе.
Я только что был в том мире, где человеческая жизнь не стоит и рубля, а сейчас уже стою в том мире, где нет ежеминутной, ежесекундной смертельной опасности, и где о банальной смерти человека в автоаварии будут писать СМИ как о трагедии. Этот контраст поразил меня тогда. Ну, вот же она та картинка, где я бегу с гранатометом и беру на прицел этот чертов элеватор, и вот я уже бегу ко второму элеватору вместе со старшим медиком, и вот я уже стою здесь, в Ростове, в полной безопасности и среди своих. Я ощутил разницу между своими и не своими, и люди, которые здесь живут, в этом Ростове, в котором я до этого никогда не был, теперь мне казались родными сестрами и братьями, я вернулся к своим родным, вернулся на Родину.
Я закурил сигарету. Дым от сигареты уходит вверх, тепло, спокойно и хорошо. Раненые, высадившиеся из автобусов, медленным шагом двинулись к входу в госпиталь, и, докурив сигарету, я тоже пошел за ними. Вхожу в госпиталь. Просторный первый этаж, залитый светом, и вокруг много народу. Две девушки зазывают к себе.
– Подходите, кому нужны вещи? Есть совсем новые вещи…
К ним подходит мужчина среднего возраста, в военной форме защитного цвета.
– Вот свитер, новый, берите, – говорит ему молодая девушка. Справа от входа стоит стойка, и там, около стойки собрались бойцы, которым раздают салаты, мясо в контейнерах, кофе и пирожки. Тут же есть куда присесть, мягкие диваны окружают все это пространство.
«Куда я попал? – крутится в голове. – Надо поесть, наверное», – соображаю я. Подхожу к стойке и забираю винегрет в контейнере, картофельное пюре с курицей и большую кружку кофе. Сажусь на мягкий диван и начинаю все это медленно есть. Вкусно, однако. Затем ковыляю ко входу, выхожу на крыльцо, сворачиваю направо к урне и около нее начинаю курить.
«Неужели я дома? – крутится в голове вопрос. – Наверное, еще не дома, жены-то рядом нет», – напоминает мне второе я, которое более практичное, чем первое я. Захожу снова в госпиталь, а в проходе между дверьми стоит мужчина в белом халате, который активно что-то обсуждает со своим собеседником, на плечах которого по три полковничьи звезды. Я подхожу к ним.
– Здравствуйте. А вот подскажите мне, пожалуйста, это опасно сильно? – обращаюсь я к врачу, показывая ему свой снимок, сделанный в рентген-кабинете в Луганске. Врач здоровается со мной, берет у меня снимок, смотрит и говорит:
– Осколок славный, и если беспокоить не будет, то их и не вытаскивают обычно. Они потом жировыми отложениями обрастают вокруг и не беспокоят. Вы проходите в хирургическое, вас перевяжут, а завтра обход будет.
Одним словом, он меня несколько успокоил, и я зашел в госпиталь. Слышу, как мужчина в синей короткой куртке громко говорит, обращаясь ко всем вокруг:
– «Вагнер!» Ко мне подойдите! Я ваш куратор здесь, в госпитале. Сейчас, кто решил остаться в госпитале лечиться, тот проходит в отделение, а те, кто решил ехать на базу, называйте свои фамилии.
Фактически все ушли устраиваться в госпиталь на лечение, а я и еще три человека изъявили желание ехать в Молькино. Куратор переписал наши фамилии и сказал следовать за ним. Мы проследовали за ним по коридору, зашли в маленькое фойе, в котором стояли все те же диваны. Уселись на диваны и начали смотреть телевизор, который был прикреплен на стене. Один из нас был сильно ранен, и рука его не двигалась, доставляя ему боль. Он объяснил, что пуля снайпера попала ему в ключицу, а у врачей здесь он был, и они сказали, что ничего страшного, дескать нерв не задет. Он решил дома долечиваться. Двое других мужчин выглядели как обычные обыватели, но мне-то известно, что обывателей-добровольцев на войне не бывает. Да, вид у них был приличный. Два раза мы выходили покурить, и тот, у которого была лысина и который более был похож на профессора, если его преобразить соответственно в костюм и галстук, рассказывал нам о том, как он быстро бежал под минометным обстрелом противника, держа в руках три тяжелых цинка с патронами.
– Странно, – сделал «профессору» замечание один из наших бойцов, – ты вот в мирной жизни совсем ведь не похож на наемника, скажи только кому такое, что ты наемник…
Это замечание вызвало у нас всех веселые неподдельные улыбки.
Затем наш куратор дал свои координаты.
– Это если вам понадобится медицинская помощь или если кому-то надо будет лечь в госпиталь, то вы можете позвонить по этим телефонам, вам ответят и решат ваши проблемы. За вами сейчас приедет на машине наш сотрудник, который отвезет вас на базу. Там вы дождетесь своих паспортов, и до дома, – объяснил он нам. Куратор ушел, и мы снова сели на диваны ждать того, когда за нами приедут. В фойе зашла молодая женщина, которая подошла к нам и предложила выбрать одежду. Оказалось, что здесь имеется целый гардероб. Мы вошли за этой женщиной в комнату без окон, она открыла перед нами раздвижные двери шкафов.