Здесь, при этих словах, я вспомнил спецкурс в последнем семестре своего университета. Тогда меня врач вызвала выйти перед всеми и наложила мне жгут на правую руку выше локтя. Помню, как я стоял с затянутым на руке жгутом и чуть не терял сознание, мне так казалось. А она, врач, преподававшая нам спецкурс, и говорит аудитории:
– Вот посмотрите на него… Жгут наложен на руку, стоит он чуть ничего, недолго, а лицо его и рука, посмотрите, уже белые как лист бумаги. Долго он не должен вот так выдержать. Но стоит, держится, – со смехом резюмировала она, поглядывая то на меня, то на аудиторию.
Этот случай про жгут в университете я до сего дня помню и рассказывал уже не раз о нем жене и дочери своей. Стоит, кстати, заметить, что вся лекция медика происходила в достаточно дружеской, неформальной обстановке, которая позволяла наладить контакт медику с его слушателями. И лицо медика, несмотря на всю его отважность, было располагающим к себе, добрым, он часто улыбался. Рассказывая о серьезных вещах, просто необходимых на войне, медик не выглядел суровым и не внушал будущим бойцам превосходство над ними. Наоборот, перед нами стоял полностью свой человек, обычный молодой мужчина, который все же больше нас знает, и потому мы с уважением его слушали и задавали вопросы.
А насчет уважения я немного здесь остановлюсь… Так вот, сама Контора тем и интересна, что в ней могут быть командиры достаточно молодые, а подчиненные у них, как говорят, в возрасте. Это никого не пугает, так как не видел я ни здесь, на базе, ни на передовой потом, чтобы кто-то тешился властью. Власть в Конторе еще оправдать нужно, ведь власть – это большая обязанность, и порой за этими обязанностями и прав-то командира не видно. Да, есть права у командира. Право вести в бой, право отвечать за наличие вверенных тебе людей, право организовывать людей на позиции, право организовать питание личного состава и так далее, и попробуй это право не оправдай на передовой, тогда за свою слабость или проявленное «слабоумие» ответишь своей жизнью. Власть в «Вагнере» сопряжена с большой, глобальной ответственностью за жизни людей и за выполнение поставленных перед вверенным подразделением боевых задач.
Прошел ужин. Вечером я прогуливался на площадке фильтра, разговаривая со своим новым знакомым, или лежал на кровати, время от времени заваривая чай или кофе. Иногда мы с соседом перебрасывались мыслями, но говорили о чем-то банальном… Так и наступило время спать, но спать не хотелось, и потому я, мой сосед Саня и его друг, такой же сотрудник из роты охраны Коля, что называется, сползлись вместе у окна, там, где проход между коек был шире. Мы решили попить кофе вместе, вытащив все свои съедобные припасы и поставив их на тумбочку. Заварив кофе и выпив по хорошей, большой кружке, мы расслабились. Кофе ударил в голову. Крепкий и если его много, то действует кофе на организм человека как легкое вино, веселит. И здесь вот нам стало хорошо и весело. Там за окном тишина, свет погасили и горит только дежурный светильник, хождения по коридору закончены, а мы вот сидим здесь и мирно пьем кофе. Мы все свои, мы все братья.
– А это у тебя откуда такое? – спросил вдруг Саня у моего соседа, военного связиста, показывая рукой на небольшой шмат сала.
– Из дома привез, только все никак не съедается.
– И ты-ы, один ел все это время? О-один? – парировал Коля, и видно было, что он просто ржет. Плечи его немного вздрагивали от смеха. – Помните, как в молодости…
При этих словах смешно уже стало всем. И глупостью казались все понятия юности и молодости. Какими же глупыми мы были тогда, впитывая в себя порой всю эту чепуху, которая шла к нам из всех щелей. Телевизор, боевики из видаков, рассказы старших «товарищей» о жизни и всякие сборы молодняка, копировавшего «героев» из каких-нибудь стрелялок, и все это тогда впитывали мы, кто больше, а кто меньше, но впитывали всю эту ерунду. И вот эта вся ерунда, вся эта чепуха, о которой напомнил нам Коля, здесь нам казалась сейчас большой глупостью:
– Один съел и не поделился ни с кем! – хохотал, откашливаясь от смеха, Саня. – И не делится ведь, и не пригласил откусить хоть кусочек.
Затем мы начали друг другу рассказывать истории из своей жизни. Еще кофе! Весело было. Но чем веселее нам было, тем громче были и наши голоса.
– Ну, ребят, спим мы. Неужели непонятно. Давайте потише, а? – донеслось до нас из другой половины кубрика. Сначала перейдя на полушепот, мы решили как-то все сразу, исходя из ситуации, разойтись все же по своим кроватям. Да, кстати, забыл сказать, что в корпусе фильтра, в отличие от корпуса отряда, куда нас после фильтра должны были перевести, нельзя было выходить на улицу после отбоя. Поэтому… спать! Завтра новое утро и новые дела.
Утро началось с того же… Гигиенические процедуры, прогулки по улице на площадке перед входом в корпус на фильтр, чай, а затем мы посетили столовую. Как я и говорил, кормили в столовой хорошо и разнообразили меню. Кстати, около столовой жили коты. Такие жирные, упитанные коты и кошки разных расцветок. Относились к ним сотрудники бережно, ведь чем-то домашним от них веяло, и, наверное, именно поэтому часто их подкармливали вкусным. Коты совершенно не боялись людей и смотрели на них как на данность, разгуливая среди стоявших в кружке сотрудников и разговаривающих о чем-то своем. Территория лагеря и самого фильтра не была беспризорной, так как она денно и нощно контролировалась какими-то людьми. Здесь сотрудники Конторы заступали в наряды или в дежурные смены по Пионерлагерю. Камеры наблюдали за всем, что происходит на территории этого секретного объекта. И даже малое нарушение новобранцами правил поведения на фильтре строго пресекалось.
«Не курить. Штраф 50 тысяч рублей» – висела табличка справа у входа в корпус, где находились кабинеты администрации. А мы знаем уже с читателем, я писал ранее об этом, что вход в администрацию Конторы был с площадки фильтра. Так вот, если в неположенном месте кто-то решил покурить, конечно, не сразу выписывали штраф, так как не такие уж злые были эти старые вагнеровцы по отношению к своим за такие просчеты, однако же дежуривший по лагерю сотрудник сразу мог прибыть и громким голосом потребовать прекратить курение в неположенном месте. Мог еще и пару ласковых сказать, сравнив курящего с каким-нибудь совсем не умным животным (с рогами). Никому не хотелось, чтобы ему делали замечания, возраст не тот и глупо это все выглядит. Правил старались не нарушать. Кстати, сотрудники, следящие за порядком, были одеты в форму по расцветке африканскую. Наверное, точно сказать не могу, эти люди прибыли из Африки. Загорелые и в форме светлых тонов, они выглядели совсем не похожими на тех, кого я видел около того корпуса, что был ближе к главному входу в лагерь. Кстати, да, ходить по территории лагеря в тапочках, в незакрытой обуви запрещалось также. Любая обувь, берцы, кроссовки, ботинки или туфли, но не домашние тапочки, и никаких банных пластиковых тапочек для хождения по территории. Это также отслеживалось руководством лагеря, и если и были нарушения по этому поводу, то явно только единичные. Никому не хотелось получить штраф, – это во-первых, а во-вторых, не дети маленькие, если так положено, значит так надо. В конце концов, не курорт здесь. А вот к форме одежды вопросов не возникало ни у кого, все равно прыгать, ползать и бегать по учебному лагерю придется в полевой форме, так как это удобнее, а за ленточку для выполнения боевых задач только кретин может явиться в гражданке. Полевая форма выдавалась в этом же корпусе, административном, что находится напротив нашего фильтра, только вход с торца, с другой стороны.
Итак, снова построение перед корпусом фильтра на площадке, и снова «Мерзликин» говорит свою короткую речь:
– Сейчас проходим врача, кто не прошел. Зачитываю список сдавших анализы – Аляска!
– Здесь!
– Алтай.
– Здесь!
Дожидаюсь своего позывного Провиант и кричу: «Я!» Наконец-то перекличка закончена, и «Мерзликин», складывая бумаги, продолжает разговор с нами.
– Сейчас проходим кабинеты. Врач. Обходной документ у вас на руках, – объясняет нам «Мерзликин» ситуацию.
– А те, у кого подпись особиста есть уже? – спрашивает мужчина в серой футболке с какой-то особенно интересной патриотической надписью на ней. Присматриваюсь и вижу на футболке у него изображение бурого медведя, а рядом с изображением медведя букву «Z».
– У кого имеется подпись особого отдела, тем подойти ко мне в канцелярию. Я скоро буду. Еще хотелось бы сказать вот что… Вам лучше делаешь, а вы вот обижаетесь. Вчера кровь сдавали. Результаты почти у всех хорошие. Но есть кое-кто, у кого выявлены противопоказания к работе. Так вот один просто ругался с нами. Требовал его пропустить вопреки результатам. Обиделся, видите ли. Да, мы не пропустили его, он поедет домой. А вы знаете, что главное в жизни? Главное, это информация, это ваши знания, ваша информированность. Побеждает тот, у кого больше информации о мире. Далее… Ругался с нами. Но ведь теперь этот человек знает, что у него есть вот такая-то болезнь, и по приезде домой ему нужно идти к врачу, чтобы не запускать болезнь, а лечить ее. Он даже не знал, что болен, а мы бесплатно сделали здесь анализы и выявили его опасное состояние организма. Врач выявил. Так благодарным нужно быть, а не обижаться, не ругаться с нами. Где еще вы так сможете анализы сдать? Вы же не обращаете порой внимания на свои болячки или на свой организм. Ну, все… Ладно с этим. Надеюсь, все вы поняли. У всех обходной на руках?
– Да, да, есть, тут, – послышался ряд голосов из массы построившихся людей.
– Кабинеты проходим организованно. Прошу не отставать. Кто пройдет сейчас врача, тот может самостоятельно далее идти по обходному листу по кабинетам. Номера кабинетов в обходном стоят. Готовы?
На этом «Мерзликин» рывком двинулся от входа в корпус фильтра, к противоположному входу в административное здание. Все устремились за ним. Снова длинный коридор. Мы идем быстрым шагом, по дороге к лестнице на второй этаж, проносимся быстрым шагом мимо дверей кабинетов с табличками на них: «Бухгалтерия», «Касса», «Вход для персонала»… и другими, порой не понятными названиями в виде набора каких-то букв – аббревиатур. Вот второй этаж, заворачиваем налево и, пройдя шагов десять, останавливаемся у двери медика. Здесь всего три человека сейчас. Это немного совсем. Нас же сегодня человек двадцать или двадцать пять, это много что-то. Строимся в ряды вдоль левой и правой стен. Ждем.