Войдем в чертог; я там решу, что лучше.
Изволь; везде к твоим услугам я.
Иду. Решим: в поход ли нам собраться,
Иль лучше сделать так, как ты сказал.
Уходит во дворец.
Победа наша, женщины: он в мрежу[31]
Уж сам идет. Увидит он вакханок,
Чтоб от вакханок тотчас смерть принять.
Теперь твоей заботе, Дионис, —
Ты же вблизи – его передаю я.
Восторгом легким поразив его,
Сведи его с ума: он не захочет
В рассудке здравом женщиной одеться,
В безумье же наденет, что велят.
Посмешищем для Фив хочу я сделать
Лихого супостата моего,
Ведомого средь них в наряде женском.
Пойду Пенфею надевать убор,
В котором он сойдет в чертог Аида,
Руками матери убитый. Бромий
Ему себя покажет: бог суровый
Для гордых, а для кротких – нет добрей.
Уходит во дворец.
Стасим третий
Милая ночь, придешь ли?
Вакху всю я тебя отдам,
Пляске – белые ноги,
Шею – росе студеной.
Лань молодая усладе
Луга зеленого рада.
Вот из облавы вырвалась,
Сеть миновала крепкую.
Свистом охотник пускай теперь
Гончих за ланью шлет,
Ветер – у ней в ногах,
В поле – раздолье.
Берегом мчаться отрадно ей,
Даром, что члены сжимает усталость;
Тихо кругом – она рада безлюдию,
Рада молчанию чащи зеленой.
Когда ж над вражьей головой
Держишь победную руку ты, —
Это ль не мудрость?
Это ль не дар от богов нам прекраснейший?
А что прекрасно, то любо всегда!
Медленно, твердым шагом
Божья сила к нам движется.
Дерзких она карает,
Тех, кто живет неправдой,
Кто отвергает безумно
Жертвы богам и моленья.
За нечестивцем издали
Зорко следят бессмертные:
Казнь приближается тихо к ним
С каждым мгновением.
Веры не надо нам
Лучше отцовской;
Легким усильем признаешь ты
Мощным того, кого богом зовем мы,
Вечными, духу врожденными, – истины,
В кои так долго уж веруют люди.
Когда ж над вражьей головой
Держишь победную руку ты, —
Это ль не мудрость?
Это ль не дар от богов нам прекраснейший?
А что прекрасно, то любо всегда!
Счастлив пловец, что в бурю
В гавань вошел и спасся;
Счастлив и тот, кто в сердце
Бурю сомнений и дум усмирил.
Нет в остальном тебе счастья надежного.
Власть ли, богатство ли – ныне в них первый ты,
Завтра другому уступишь ты их.
Правда, даны и другие надежды нам,
Многие многим; ан, глянешь – к богачеству
Сводятся те, а другие не сбудутся.
Нет! Кто доволен дарами мгновения,
Тот нам и счастлив – так веруем мы.
Эписодий четвертый
Из дворца выходит Дионис.
Ты, видеть запрещенное и делать
В несчастной страсти ищущий – Пенфей!
Из дома выйди и явись одетый
Нам женщиной – неистовой вакханкой, —
Лазутчиком царицына отряда!
Пенфей выходит из дворца в женской одежде.
И с виду ты похож на Кадма дочь.
Мне кажется, что вижу я два солнца[32],
И Фивы семивратные… вдвойне…
Ты кажешься быком мне[33], чужестранец,
Вон у тебя на голове рога…
Так был ты зверь и раньше? Бык, бесспорно!
То божья милость снизошла, Пенфей.
Теперь ты видишь то, что должен видеть.
Кого ж тебе напоминаю я:
Ино ли, иль Агава пред тобою?
За ту б тебя я принял и другую.
Но погоди: я локоны под митру
Тебе убрал. Откуда ж эта прядь?
Да выбилась. Я, знаешь, был в восторге
И голову все вскидывал да гнул…
Сейчас исправим. Я недаром взялся
Тебе служить. Ну, голову прямей!
Изволь. На то я отдался тебе.
И пояс распустился. Складки платья
Не рядышком спускаются до ног.
Да, да: здесь, с правой стороны. Но слева
Исправно все, от пояса до пят.
Расхвалишь ты меня, когда вакханок
Увидишь…
О, скромнее, чем ты думал.
Какой рукою тирс мне поднимать,
Чтобы казаться истинной вакханкой?
Вот этой вместе с правою ногой.
Я рад, что ум твой прежний путь оставил.
Как думаешь, смогу ль я Киферон
С вакханками взвалить себе на плечи?
Да, коль захочешь. Разум твой был болен:
Теперь он – тот, каким он должен быть.
Рычаг возьмем или рукой скалу
Мне обхватить, плечо под склон подставив?
Нет, пощади, Пенфей, обитель нимф,
Приют, где Пан играет на свирели.
Ну, хорошо. Действительно, зачем
Их силой брать? Пусть ель меня прикроет.
О да, тебя прикроет верный кров, —
Коварного лазутчика вакханок.
Они ведь там в сетях любовной неги[34],
Как пташки, млеют в зелени кустов!
На то ведь ты разведчиком собрался;
Поймаешь их…
Коль сам не будешь пойман.
Пенфей
На этот подвиг я один дерзаю.
Да, ты один за город пострадать
Теперь идешь – ждет бой тебя достойный.
Идем! Туда спасенья путь тебе
Я укажу; оттуда же доставит —
Другой…
Тебя я понял: мать моя?
Над всей толпой…
Затем я и иду!
Обратно будешь ты несом…
Блаженство!
На матери руках…
Нет, слишком пышно!
О да, так пышно!
Что ж, того я стою!
О, ты велик – и велики страданья
Твои; за то и славой вознесешься[35]
Ты до небес. Вперед, Агава, сестры!
К вам юношу на страшный бой веду:
А победит в нем – Дионис да я.
Мои слова вам время объяснит.
Уходят.
Стасим четвертый
На Киферон помчитесь, псицы Лиссы[36],
Помчитесь, борзые! В челе дружин —
Там Кадма дочери.
Под женским убором укрыться мнит
Лазутчик менад, безумный Пенфей.
И первая мать с открытой скалы
Увидит, как крадется он,
И крикнет она:
“Смотрите: чужой
Из Фив на Киферон наш, на Киферон пришел.
Кто породил его? Крови не женской он.
В нем львицы скорей порода видна,
Ливийских Горгон”.
Гряди же ты, кара, с грозой, с мечом,
И шею насквозь пронзи
Тому, кто суд и правду, безбожный, оскорбил,
Пенфею, чаду праха!
Безумна ярость дикого Пенфея,
О Дионис, на оргии твои
И Реи-матери!
Все рвется безумец на дерзкий бон,
В борьбе роковой победу вкусить…