– Да я тоже мало что знаю, – Джулиано пожал плечами.
– Отчего ты отвечаешь так нехотя? – насторожился Дракула. – Я сказал тебе два слова и уже успел обидеть?
– Нет, Ваша Светлость ничем меня не обидели, – ответил флорентиец, поняв, что обижаться на узника глупо.
– Тогда расскажи что-нибудь.
Джулиано начал рыться в памяти, ища подходящие для рассказа сведения, и вдруг вспомнил, что за супруга была у Матьяша раньше.
– Ваша Светлость, – произнёс юноша, – я, кажется, знаю кое-что о покойной королеве, которой теперь Его Величество подобрал замену. Предыдущая супруга Его Величества была дочерью богемского короля, так?
– Да, это она, – подтвердил Дракула.
– Но она умерла очень давно, – заметил Джулиано, – больше десяти лет назад. А Ваша Светлость ещё помнит её живой? Значит, Ваша Светлость и впрямь очень давно находится в заточении…
– Да, и сдаётся мне, что жизнь при дворе с тех пор изменилась даже больше, чем я полагал, – усмехнулся узник.
Меж тем старик-живописец уже приступил к делу, поэтому велел ученику отойти от заключённого подальше и не загораживать свет, а также прекратить беседу, потому что лицо модели должно было оставаться неподвижным.
Джулиано послушно отошёл в сторону и всё же испросил у учителя разрешение продолжить разговор хотя бы в форме монолога – не побуждать узника говорить, а лишь говорить самому. Ведь беседа Дракулу явно успокаивала.
– Теперь Вашей Светлости нужно хранить молчание, – пояснил юный флорентиец, обращаясь к узнику, – иначе портрет не получится. Однако я буду продолжать рассказывать, ведь я обещал…
Дракула кивнул.
– Двор у Его Величества блестящий! – с воодушевлением начал Джулиано. – Меня уверяли, что в последние годы там всё преобразилось. Стало очень весело и появилось много новых придворных. Часто проходят празднества, на которых устраиваются состязания между поэтами, музыкантами. А как богато накрыты столы! Так богато, что всегда много чего остаётся. Я однажды вынес под полой целого гуся! И никто не хватился… А мы с учителем ели этого гуся целых три дня. А вообще всё, что остаётся после праздников, раздают бедным, не выбрасывают в реку. За то, что король думает о бедных, его любят и называют справедливым.
Узник хмыкнул. Наверное, он считал своё заточение в башне не очень-то справедливым, но юный флорентиец за время жизни при дворе привык, что о короле надо отзываться только с восхищением, и не мог вот так, с ходу, изменить привычную тональность, даже если бы хотел.
– А ещё король поражает всех своими мудрыми суждениями, – продолжал Джулиано. – Ваша Светлость ведь не станет отрицать, что Его Величество очень образован. Его можно спросить про любую книгу, и он ответит, что читал её или по крайней мере слышал о ней.
Узнику явно не нравилось, что его собеседник придерживается такого хорошего мнения о Матьяше, но собеседник продолжал восхваления:
– Благодаря такой начитанности король способен быть не только мудрым, но и остроумным, что очень нравится женщинам. Не знаю, что было десять лет назад, а сейчас многие дамы при дворе, включая замужних, рады бы обратить на себя внимание Его Величества. Эх, вот где золотая жила! Рисовать фавориток Его Величества! Даже на одном портрете можно хорошо заработать. Но моему учителю вряд ли когда-нибудь достанется такой заказ. Когда король заказывает портрет женщины, то не любит ждать долго…
Меж тем лицо Дракулы, слушавшего рассказ, изменилось настолько, что это заметил даже старик-живописец и выругался.
Джулиано запнулся, посмотрел на учителя, а затем на узника. Да, лицо Его Светлости и впрямь сильно изменилось, и с этим нужно было что-то делать:
– Ваша Светлость недоволен моим рассказом? – спросил юноша. – По-вашему, король ведёт себя неподобающе, если у него есть фаворитки? Но Его Величеству едва за тридцать. Он молод и… А Ваша Светлость разве не позволял себе ничего подобного в молодые годы? Ведь и во дворце Вашей Светлости наверняка были придворные дамы, которые…
Теперь Его Светлость беззвучно смеялся.
– Наверное, я очень плохо представляю себе жизнь в тех землях, где Ваша Светлость был правителем, – сказал Джулиано. – Всё же другая страна, другие обычаи.
Узник, помня о том, что раскрывать рот нельзя, кивнул.
– А всё-таки, – не унимался флорентиец, – ведь Ваша Светлость до сих пор холост и…
Юношу прервал разгневанный учитель, который никак не мог начать работать, потому что выражение лица узника всё время менялось. Старик возмущался очень громко, да к тому же голос усиливался эхом, ведь в комнате были высокие сводчатые потолки.
Вдруг взвизгнула дверная задвижка, и в комнату заглянул латник. Очевидно, шум встревожил охрану. Джулиано теперь не знал, куда деваться, поняв, сколько всего натворил. А вот Дракулу произошедшее очень позабавило. Он засмеялся теперь уже громко.
Наконец, учитель перестал кричать, а дверь комнаты снова закрылась. Юноша принялся извиняться перед учителем, ну а тот, как всегда великодушный, дал ученику ещё несколько минут на болтовню, но с условием, что после этого должна наступить полная тишина.
– Что у вас там за разговоры? – весело спросил узник.
– Учитель говорит, что так совершенно невозможно рисовать, – пояснил виноватый Джулиано. – Однако учитель даёт мне ещё несколько минут, чтобы я быстро расспросил Вашу Светлость и наконец замолчал.
– Так замолчи прямо сейчас, – Дракула пожал плечами.
– Но Ваша Светлость! – взмолился Джулиано, которому начавшаяся беседа о женщинах была весьма интересна – гораздо интереснее, чем ощипанный ворон, про которого так хотела узнать Утта.
– Что же тебе не даёт покоя? – узник даже удивился.
– Ваша Светлость, – юноша опустил глаза, – как это во дворце может не быть придворных дам? Неужели в землях Вашей Светлости такие строгие обычаи?
Дракула вздохнул:
– Вовсе нет, не строгие. Просто так вышло. Я ведь жил холостяком, а будь у меня супруга, у неё в услужении находилось бы много женщин, в том числе знатных. Однако я не женился. Поэтому и женщины, которых ты именуешь придворными дамами, в моём дворце не завелись. Зачем они там?
– К примеру, для матери Вашей Светлости, – сказал Джулиано. – Вот у матери Его Величества тоже есть свой двор и знатные дамы в услужении.
– Моя мать умерла давным-давно, – ответил Дракула. – А даже будь она жива, то не стала бы заводить себе таких прислужниц, потому что по обычаям моей страны вдова государя должна жить не во дворце вместе с сыном, унаследовавшим власть. Она должна уйти от мира, постричься в монахини и пребывать в монастыре.
– А! Вот оно что! – протянул флорентиец. – Но где же тогда… – юноша запнулся.
– Что?
– Где же тогда правители вроде Вашей Светлости селят своих любовниц? За пределами дворца?
– А это уже не твоё дело.
– Что ж…
– Теперь я ответил на все твои вопросы? – устало спросил Дракула.
Джулиано видел, что узник не настроен продолжать беседу, но и любопытство юного флорентийца было удовлетворено не до конца.
– Ммм… Ваша Светлость, позвольте один последний вопрос.
– Только если он и впрямь последний.
– Ваша Светлость одно время жили в Турции. А я премного наслышан о гаремных женщинах, – торопливо продолжал Джулиано. – Говорят, что это нечто особенное. У Вашей Светлости они были?
– Да, была одна, – ответил узник с полным безразличием.
– Всего одна?
– Мне подарил её султан, а сам я не стал бы покупать.
– Отчего?
– Оттого, что не собирался поселяться в Турции навсегда, – всё так же безразлично пояснил Дракула. – Зачем мне там имущество? Это лишние хлопоты. А вот султан посчитал, что невольница – хороший подарок. Я сначала удивлялся, как сумел заслужить султанское благоволение, ведь подарок очень дорогой. А султан дарил с таким расчётом, чтобы невольница родила мне детей, и чем больше, тем лучше. Дети с матерью жили в турецкой столице и не могли уехать без высочайшего дозволения. Так я оказался привязан к Турции.
– Из-за детей?
– Да.
– А эта женщина сумела привязать Вашу Светлость сама по себе? – продолжал выпытывать флорентиец.
– Не особенно.
– Почему?
– Не знаю. Наверно оттого, что я бывал у неё наездами и не успевал привязаться как следует.
– А правда ли, что гаремных женщин учат всяким занятным вещам, применимым в постели? Я слышал…
– Я тоже слышал, – раздражённо перебил узник, – но могу тебе сказать, что в невольницах, которых предпочитают турки, ценятся не умения, а девственность.
– Значит, на счёт умений это неправда…
– Скорее заблуждение. Я знаю, что в Турции всех невольниц, предназначенных для утех, учат особой походке, чтоб казались привлекательнее. Учат правильно смеяться, чтоб это не было похоже на ржание. Учат танцевать, петь.
– А я слышал, гаремные женщины часто грустны. Они ведь тоскуют в неволе.
– Особой грусти не замечал.
– А вот я ещё хотел бы знать…
– Вопрос о невольнице был последним, – строго сказал Его Светлость. – Больше я не стану говорить о женщинах.
– Вашей Светлости неприятен этот разговор? – Джулиано надеялся, что удастся вызнать что-то ещё, потому что разговор получился и вправду занятный. Такого при дворе у Матьяша не расскажут. – Почему Ваша Светлость не хочет об этом говорить?
Узник усмехнулся:
– Сходи, найди на улице нищего, который три дня не ел, и начни расспрашивать о тех блюдах, которыми ему раньше доводилось лакомиться. Расспрашивай, пока у него голодные колики не начнутся, а затем признайся – ты задавал вопросы просто так, а не потому, что хотел дать собеседнику денег, чтобы он мог купить себе поесть. Посмотрим, начнёт ли он браниться, или набросится на тебя с кулаками…
Флорентиец сочувственно посмотрел на узника:
– Простите Ваша Светлость, я не подумал…
– Да, тебе-то хорошо, ты свободен, а мне…
– …в ближайшие месяцы, а возможно даже в ближайшие годы, покушать не предвидится, – докончил флорентиец. – И потому Ваша Светлость не хочет разговорами разжигать аппетит? Понимаю.