Вестник не был послом, поэтому разговаривать с ним дальше Влад не стал и отпустил восвояси. Ответное письмо тоже не стал передавать, потому что те слова, которые просились на бумагу, королю бы не понравились. «Может, мой дражайший кузен Матьяш заблудился? – едва сдерживаясь, чтобы не произнести это вслух, спросил себя румынский государь. – Может, мне надо отправить к нему моих людей, чтобы показали верную дорогу?»
Старый письмоводитель по имени Раду Фарма, за которым Влад послал сразу же, как получил весть о прибытии гонца, вошёл в комнату.
– Прочти, что там написано, – как можно спокойнее произнёс Влад, протягивая распечатанное письмо. – Я разобрал лишь малую часть.
Движение в сторону Сегеда можно было бы понять, если б Его Величество хотел отвоевать у султана сербские земли, но венгерский монарх совсем не имел такого намерения, а просто желал предотвратить нападение на Белград. Об опасениях короля по поводу Белграда сообщил письмоводитель, когда дочитал послание.
– Где это написано? – всё так же спокойно спросил князь.
– Вот, – сказал Раду Фарма. Он робко приблизился, протянул письмо и ткнул дрожащим пальцем в строчку.
Письмоводитель знал своего государя слишком хорошо, поэтому, несмотря на все усилия, которые предпринимал Влад, чтобы обуздать в себе нарастающий гнев, старый слуга видел, что творится, и внутренне съёжился.
В письме и правда было написано латинскими буквами – Нандорфехервар. Так венгры называли этот город. «С чего бы туркам нападать на Белград, когда они здесь, в моей земле? В моей земле! В моей! Почему Матьяш пишет какую-то глупость? – подумал князь, швырнув бумагу, снова оказавшуюся у него в руках, на пол, чтобы не порвать её в клочья. – У меня в стране находится несколько десятков тысяч турок! Мой кузен забыл от этом? Почему он не боится, что они нападут на южную границу Трансильвании, до которой им идти гораздо ближе, чем до Белграда? Очевидно, Матьяш просто не хочет воевать и ищет отговорки!»
В комнату вошёл Войко, поклонился:
– Господин, до меня дошёл слух, что тебе доставили письмо от Матьяша.
– Доставили, – небрежно ответил Влад, кивнув на бумагу с королевской печатью, валяющуюся на полу.
Войко подошёл, поднял, но прочесть не мог, ведь латыни он совсем не знал, поэтому спросил у государя:
– И что пишет Матьяш?
– Что нам пора ехать к Штефану, – ответил Влад.
– Что? Так и пишет? – простодушно удивился Войко. – Разве Штефан не стал врагом Матьяша после того, как пытался взять Килию?
– То, что нам пора ехать к Штефану, написано между строк, – сказал князь. – А в самом письме написано, что Матьяш выступил из своей столицы и к середине месяца будет… в Сегеде.
– В Сегеде? – ещё больше удивился Войко. – Почему Матьяш идёт в Сегед? Заблудился?
– Вот поэтому, – продолжал Влад, – нам теперь надо ехать к Штефану и просить, чтоб помог против турок. Думаю, Штефан со своим войском найдёт к нам дорогу быстрее, чем король.
В начале августа государь разрешил Великому Ополчению разойтись по домам, однако многие ополченцы уходили с видимым сожалением, хоть и понимали, что вместо них никто не уберёт урожай.
В румынской армии осталось около семи тысяч, поэтому князь решил, что теперь армию лучше разместить за горами, подальше от турок – в Фэгэраше. Там же должны были найти временное убежище и Луминица с маленьким Владом, и бояре-жупаны с семьями. Это владение на Трансильванской земле было получено от щедрот Матьяша четыре года назад, после того как государь Влад принёс вассальную клятву венгерской короне, и пусть будущий союз со Штефаном означал неминуемую ссору с королём, но пока что Фэгэраш ещё мог сослужить хорошую службу.
– С войском ничего не должно случиться, пока я буду ездить к Штефану, – повелел Влад жупанам и начальникам отрядов. Он строго запретил вступать в битвы, и пусть турки теперь сделались в Румынии полными хозяевами, но малочисленное войско Влада не могло этого изменить, а значит, ни к чему было напрасно отдавать жизни.
Хватало уже и того, что не каждый из Великого Ополчения, даже тот, кому посчастливилось уцелеть во всех битвах, благополучно вернулся домой. Часть людей, которые ушли собирать урожай, оказались пойманы турками и угнаны в рабство. Но ведь нельзя было оставить урожай гнить, а самим прятаться по лесам! Если так делать, вскоре начался бы голод, но турки не думали об этом, а заботились лишь о преумножении своей добычи. И всё же грабежи кое-как сдерживал младший брат Влада – Раду, который теперь готовился стать новым румынским государем.
В Фэгэраш выступили вместе, но на половине пути Влад покинул своё войско, чтобы с Войко и ещё полусотней верных воинов двинуться по горным тропам на северо-восток, в сторону Сучавы, молдавской столицы.
Август – ещё не осень, но верхушки многих деревьев, росших на склонах гор, уже подпалило красным или жёлтым цветом, а по вечерам горные долины окутывались белым, почти осенним туманом, скрывавшим и селения, и рассыпанные по холмам многочисленные отары. Даже дикие яблони, иногда попадавшиеся возле кромки леса, говорили, что настаёт осень, время урожая, потому что вокруг них вся трава была усыпана созревшими и опавшими яблочками. Эти плоды очень полюбились коням. На коротком дневном привале кони, привязанные к дереву, нарочно выбирали их из травы и ели.
«Штефан непременно спросит, где Молдовен, а я так и скажу – дескать, пал смертью храбрых, – рассуждал Влад и, следуя своей давней привычке вести беседы с мёртвыми, мысленно обратился к погибшему слуге. – Молдовен, где бы ты ни пребывал, послужи мне в последний раз. Помоги убедить Штефана отправиться на войну. Подскажи правильные слова. Что? Полагаешь, что своей смертью убедишь его лучше всяких слов? Да, наверное. У Штефана не только благородная кровь, но и благородная душа. Он непременно захочет поквитаться за тебя с турками, ведь ты ему не чужой – ты когда-то служил Богдану, его отцу».
Встречи со Штефаном в Сучаве удалось добиться почти сразу по прибытии. Молдавский князь принял гостей в светлой просторной комнате своих личных покоев, чем-то похожей на ту, в которой Влад принимал его пять лет назад у себя в Тырговиште и обсуждал войну за молдавский трон. По примеру давнишней встречи на столе стояло обильное и богатое угощение, но у самого молдавского князя в серебряном кубке вместо вина была вода, а на тарелке лежал лишь ломоть хлеба.
– Что это ты, брат? – спросил Влад. – Разве сегодня день сухоядения?
– Я прогневал Господа и потому пощусь строго, – отвечал Штефан, а затем чуть повернулся в своём резном кресле, и стало видно, что на левой ноге нет сапога, а щиколотка туго перебинтована белым полотном. – Я осаждал Килию, но крепость мне не досталась, а досталось вот это. Уже полтора месяца прошло, а рана всё никак не затягивается.
Теперь Влад понял, почему Штефан встретил его сидя и почему в знак приветствия лишь кивнул, вместо того чтобы подняться навстречу и обнять друга, которого не видел уже пять лет. Молодой молдавский государь поступал так не от гордости, а потому, что не решался беспокоить больную ногу, ведь потревоженная рана ещё отсрочила бы выздоровление.
Возможно, именно рана на ноге – источник слабой, но постоянной ноющей боли – изменила внешность Штефана. Он уже не казался доверчивым телёнком, а выглядел человеком, получившим от жизни уроки, – внимательно присматривался ко всем и сделался более сдержанным. Все черты лица как будто начали каменеть, стали грубее и резче, поэтому если раньше Штефан выглядел моложе своих лет, то теперь казался старше, чем должен был быть. Теперь он часто хмурился, и на переносице появилась складка. Нахмурился и тогда, когда узнал, что Молдовен погиб.
Никаких бояр в комнате не присутствовало, только слуги, подносившие гостям, Владу и Войко, кушанья. Исполнив обязанности, челядинцы тут же выходили вон, поэтому, когда в комнате совсем не осталось лишних ушей, Влад решил говорить прямо:
– Зачем ты осаждал Килию, брат? – просил он у Штефана.
– Ты полагаешь, это было опрометчиво, брат? – в свою очередь спросил молодой молдавский государь.
– Я полагаю, это было не совсем вовремя, брат, – сказал Влад, глянув на Войко, который молча кивнул.
– Чего греха таить, – признался Штефан, – я думал отобрать крепость у Матьяша, пока тот отвлечён войной с турками.
– Лучше было подождать, пока Килию возьмут турки, а затем ты мог бы сразу же, не дав новому гарнизону время на отдых и починку стен, забрать эту крепость себе, – сказал Влад. – Так ты получил бы крепость и не поссорился бы с Матьяшем. Или ты больше боялся поссориться с султаном?
– Да. С султаном я ссориться не хотел. В этом мой грех, за который я наказан Богом, – сказал Штефан, глянул вниз, наверное, на свою ногу, а затем грустно вздохнул, совсем как в былые времена, когда Влад на правах старшего товарища учил его уму-разуму.
– В чём-то ты был прав, – пожал плечами Влад. – С султаном ссориться опасно. Ты видишь это на моём примере, но если говорить о защите крепостей, то в этом деле турки не очень сильны. Если б осаду вёл я, то предпочёл бы иметь дело всё же с ними, а не с людьми Матьяша – особенно если б повелевал войском, которое ещё не опытно в битвах.
– Да, теперь я вижу, что лучше б было воевать с султаном, – снова вздохнул молдавский князь. – Надо было мне спросить у тебя совета, прежде чем начинать осаду.
– Как видишь, я сейчас из тех советчиков, которые могут учить других, но не могут помочь самим себе, – горько усмехнулся Влад, отхлебнув из кубка. – Ты ведь знаешь, для чего я приехал к тебе?
– Просить войско, чтобы я помог тебе против турок? – отозвался Штефан и теперь выглядел не грустным, а радостным. – Конечно же, брат, я дам тебе войско, как ты в своё время – мне. Помнишь, очень давно, когда был убит мой отец, ты взялся проводить меня в те земли, где мне самому не угрожала бы смерть? Помнишь, что я спрашивал у тебя? Я спрашивал, смогу ли когда-нибудь помочь тебе так же, как ты помог мне. И вот теперь, кажется, время настало.