С этими словами я взмахнул топором над головой и со всей силы швырнул его в толпу. Как камень, брошенный в заросли тростника, он раскидал их назад, вправо и влево, при этом одни сбивали других, как кегли от меткого броска. И тогда сверкнул мой огромный клинок. Я бросился на них, я рубил и колол, я бил и резал, все время выкрикивая старый боевой клич ислама в насмешку над ними, пока они не дрогнули и не разбежались, бросаясь один за другим через фальшборт в реку, крича друг другу, что аллах выпустил на них самого шайтана за их грехи.
Я гнал их от середины, где мы дрались, вверх до самого бака, смеясь и крича то по-арабски, то по-готски нашим морским псам, которые вприпрыжку шли за мной, пели и выли от восторга при виде того, что видели. Когда последний из сарацин был убит или выброшен за борт, мы развернулись и побежали на корму, размахивая мокрым оружием и производя такой грохот и показывая такую кровавую ярость, что те, кто остался на корме, даже не дождались нас, а бросились за борт, как утята в пруд, предпочитая случайность реки неизбежности смерти под нашими мечами и топорами.
К тому времени, как мы закончили с нашим кораблем и стояли, тяжело дыша и смеясь на его окровавленных палубах, Ивар и его товарищи проделали почти то же самое на другом, хотя их работа еще не была полностью закончена. Но как только оставшиеся мусульмане увидели, что случилось с их товарищами, и поняли, что мы готовы, если понадобится, принять участие в веселой игре, которая велась на их палубах, они пали духом, и вскоре боевые крики стали смешиваться с криками о пощаде.
— Как дела, Ивар? — крикнул я с корабля на корабль. — Если тебе понадобится еще несколько топоров или мечей, можешь получить их, потому что наши уже стоят без дела.
Он махнул топором в знак приветствия и громко захохотал от радости боя, а его топор опустился, расколов при падении череп врага в стальном колпаке. Однако в следующее мгновение Ивар тоже упал, потому что раненый негодяй на палубе, который был не так близок к смерти, как думал Ивар, сделал ему подножку на скользкой, залитой кровью палубе.
Мое шутливое предложение вдруг стало серьезным, и я бросился ему на помощь с десятком моих товарищей. Длинными прыжками мы перескочили через наш фальшборт и весельные скамьи, и как только толпа врагов сомкнулась вокруг Ивара, мы навалились на них. У меня не было ни времени, ни места, чтобы использовать оружие в толпе, поэтому, раскрыв руки, я хватал пигмеев по два, по три за раз и перебрасывал их через голову под ноги тем, кто шел за мной. Так я пробирался сквозь толпу, пока не добрался до того места, где лежал Ивар, тяжело раненный градом ударов, обрушившихся на него, пока он не мог подняться.
Один желтокожий негодяй как раз наклонился над ним, чтобы вонзить кинжал ему в шею, но тут я добрался до него. Я схватил его за ноги и стал крутить им вокруг, как цепом, пока его голова, руки и плечи не разбились вдребезги об оружие и кольчуги его товарищей, а его кровь и мозги не забрызгали их с головы до ног таким ужасным дождем, что они с криком бежали в стороны, полуслепые, только для того, чтобы быть изрубленными топорами и мечами, которые поднимались и падали в кольце вокруг них, как молоты вокруг наковальни.
Затем, громко выругавшись по-арабски, я швырнул то, что от него осталось, им в головы и, перекинув Ивара через левое плечо, вытащил меч и расчистил путь обратно к нашему кораблю, уложил его в каюте, снял с него доспехи и одежду и принялся промывать и перевязывать раны, которых было много, и они были достаточно глубокими, чтобы лишить жизни любого, кроме человека, сделанного по образцу героя. Здесь меня нашел старый Ульф, когда пришел сказать, что последний из мусульман либо мертв, либо в плену, и что две большие галеры принадлежат нам.
Увидев, что я делаю, честный старик подошел ко мне, протянул руку и сказал со слезами на глазах и чем-то очень похожим на рыдание в голосе:
— Друг Валдар! Я вижу, что ты настоящий воин — такой же кроткий после битвы, насколько свирепый в ней. Клянусь Тором и Одином, нам повезло, что я не разбил тебе голову, как намеревался, там, на носу. Ты дал нам победу, когда мы бежали от наших врагов — позор нам! — и, если Ивар жив, ты подаришь ему и его жизнь. А я говорю тебе что, если Ивар умрет, то я, например, предпочту найти где-нибудь сражение и умереть в нем, чтобы отправиться с Иваром в Валгаллу, чем вернуться без него к его отцу, который ждет там с флотилией, и к нашей госпоже Бренде, которая ожидает его на Севере.
— Не бойся, он будет жить, — сказал я, — но чем скорее мы вернем его к своим, тем лучше, так что давай как можно скорее отправимся в путь. Ты проследи за этим, а я останусь и присмотрю за Иваром. Если у вас на борту есть хорошее вино, принеси, потому что ему станет еще лучше, когда он придет в себя.
Он принес хорошего красного крепкого вина в большом серебряном кувшине, из которого я сделал хороший глоток в качестве пошлины, потому что после полуденной битвы я высох, как песок в долине Сиддим. Потом он ушел, и вскоре стало слышно, как по палубе из ведер льется и плещется вода. Затем я услышал, как выдвинулись весла, и почувствовал, как корабль рванулся вперед под сильными гребками. Когда я снова вышел на палубу, оставив Ивара спокойно спать в его постели, то обнаружил, что мы уже миновали устье реки и с двумя нашими призами на буксире скользили по гладкому морю к флотилии из полутора дюжин величественных драккаров, веселые полосатые паруса, золотые клювы и головы драконов которых весело сверкали в лучах вечернего солнца.
Мы встали рядом с самым большим из них; это было самое изящное судно, которое когда-либо несло морских волков Севера к победе и грабежу. Управлялось оно самой веселой и храброй сворой морских разбойников, которые когда-либо утверждали право или находили новых хозяев имуществу своих соседей благодаря силе своего оружия.
Меня подняли на его борт, чтобы я пожал руку отцу Ивара, величественному крепкому старику, загорелому и израненному жарким солнцем и ожесточенными боями, но все еще сильному и гибкому, как лучшие из его людей, и самому царственному старому конунгу, когда-либо приплывавшему с севера. Когда ему рассказали, как я сражался и что сделал для Ивара (и можете поверить, не было упущено ни одной детали), я увидел слезы в его жестких старых глазах. Старый морской король сказал голосом, который гудел, как колокол:
— Кровь за кровь и жизнь за жизнь, Валдар Старкарм[30], как ты достоин называться! Таково наше военное кредо, и пока плывет хотя бы одна их наших ладей или есть хотя бы один человек, который может сражаться рядом с тобой, ты никогда не будешь нуждаться ни в друге, ни в брате по оружию; и сегодня ночью, если захочешь, мы поклянемся кровной клятвой, и ты станешь нашим братом и отправишься с нами домой, на север, где, быть может, тебя ждут лучшие дела.
— Охотно, — ответил я, — потому что мне кажется, сам не знаю почему, что каким-то образом после долгих скитаний я вернулся к своему народу. Отныне или до тех пор, пока я снова не уйду в тень, из которой вышел только вчера, Скандинавия будет моим домом, море — моей страной, а вы и ваши доблестные морские волки — моими братьями и сородичами, потому что других у меня нет во всем мире.
— Удивительная речь, Валдар, — сказал он серьезно и медленно. — Довольно странно, что ты — тот самый Валдар, о котором повествует сага. Тебе уже говорили, что скальды пели о таком, как ты?
— Да, — ответил я, — и мне очень хотелось бы услышать, как поют эту сагу.
— Тогда сегодня ночью ты услышишь ее, потому что у моего младшего сына Харальда, вон того, самая нежная арфа и самый чистый голос во всей флотилии, и сегодня вечером он споет ее для тебя, когда пойдут по кругу чаши с горячим вином.
Глава 23. Северная лилия
Тем же вечером старый Ивар сдержал обещание. Вся флотилия плыла на северо-запад к Адриатике, направляясь в Венецию, которая в те дни была главным рынком мира, где и купцы, и морские разбойники могли найти покупателей для своих товаров, независимо от того, были ли они получены хитростью торговли или более грубым, но, возможно, более честным военным способом.
Море было спокойным, ветер попутным, а жаркий день сменился спокойной прохладной ночью. Полная луна поднималась на юге, бросая широкий серебряный блеск на едва колышущиеся воды, и все корабли флотилии собрались так близко, как только могли, вокруг золотого гребня «Морского ястреба». Капитаны поднялись на борт по приглашению старого Ивара, и, по обычаю древних времен, каждый из нас уколол себе руку и пролил несколько капель крови в большой кувшин с красным вином, который передавался по кругу, пока не была осушена последняя капля. Итак, мы поклялись кровной клятвой, и отныне я и они стали братьями до самой смерти.
Затем Харальд, светловолосый белолицый юноша, которому еще не исполнилось пятнадцати лет, достал арфу. Мы сидели вокруг него на широкой палубе, а его брат Ивар лежал на ложе из шкур. Харальд настроил арфу, взял первые вступительные аккорды и в тишине залитой лунным светом морской ночи под аккомпанемент собственной музыки, мягкого плеска весел и стука волн вдоль борта судна высоким чистым тенором запел сагу об асе Валдаре, сыне Одина. Он пел о том, как Валдар привез норн из Ётунхейма, чтобы те прочли ему священные руны, которые не имел права читать никто кроме верховных богов, и за этот дерзкий грех был изгнан из обиталища богов Асгарда, чтобы скитаться по странам и векам, пока не будет завершена его судьба. Еще Харальд спел о том, как его возлюбленная Бренда, дочь Хель, поклялась из любви к нему разделить его приговор и доказать богам и людям, что любовь сильнее самой судьбы.
Потом он поведал о том, как Валдар пришел голый и одинокий в крепость народа, который в забытые века жил в стране гор, лесов и стремительных ручьев далеко у врат утра, и как он нашел там королеву-воительницу несравненной красоты, которая пошла с ним на войну против короля могущественного народа, который сделал себя богом на земле, и как они победили армии великого короля и победоносно прошли к стенам его города.