[22]. Сейчас лицо у Виолы – цвета золы, и руки у неё трясутся. Отвези меня домой, говорит она.
Хорошо, бабушка.
Можешь отвезти меня обратно в Джорджию?
Через три месяца Виола умрет, и к тому времени её внучка так насмотрится на нефтяной бум, что будет всех их ненавидеть до самой смерти.
Три дня скважина Пенна будет без отдыха извергать сырую нефть. Лужа величиной в дом образуется за считаные часы и, прорвав берег, уничтожит всё на своем пути. Больше тридцати тысяч баррелей[23] выльется на землю, прежде чем людям удастся заглушить скважину. А когда заглушат, будут стоять на скользкой платформе, чернолицые, чернорукие, будут кричать, пожимать друг другу руки, хлопать друг друга по спине. Оседлали её, будут говорить друг другу. Укротили.
С тех пор как умер Поттер, Корина изучила ночное небо не хуже, чем его лицо. Сегодня на Ларкспер-Лейн лунный серп поднимается на середину неба; он побудет там час-другой и начнет свой долгий спуск к западному краю земли. Лишь редкие звезды видны – «Ночь вскипает одиннадцатью звездами»[24], и два часа уже, как закрылись бары. Улица темна, только дом Мэри Роз светится, как буровая платформа посреди черного моря.
Корина слышит Джона Ледбеттера раньше, чем он появляется сам. Его хэтчбек выезжает на перекресток Восьмой улицы и Кастера и, круто повернув, мчится сюда. Окна у него открыты, и музыка включена на полную громкость. Хриплый баритон Криса Кристоферсона того и гляди вышибет динамики из гнезд. От запотевшего стакана чая со льдом на бетонном полу веранды темное кольцо. Старухе Корине уже тяжело сидеть на полу, скрестив ноги, и, вставая с трудом, она чуть не разбивает стакан. Сейчас перейдет улицу и скажет Джону Ледбеттеру, чтобы выключил к черту радио.
Она уже на полпути, но в это время Джон сам убавляет громкость – улица снова безмолвна. В окне появилось лицо Мэри Роз; при кухонном свете её волосы выглядят белыми. Несколько секунд она стоит за стеклом, потом задергивает занавеску. Нога у Корины занемела, каждая капля виски, добавленного в чай, дает себя знать, но она все-таки переходит улицу. Джон сидит в машине, положив руки на руль, по радио – грустная песня.
Корина почти не знакома с молодым соседом, мужем Сюзанны – он вечно на работе, выезжает на завод среди ночи, после гудка, но ей привычно видеть этот наклон плеч и пятна на руках. Иногда так выглядел Поттер в первые недели и месяцы после возвращения с войны.
Она подходит к машине, но сидящего боится побеспокоить. Тихим голосом спрашивает, не хочет ли он посидеть у неё на веранде, выпить холодной воды или чего-нибудь покрепче. У неё есть эта пластинка – если Джону захочется послушать еще раз.
Большой послевоенный бум только начинается, война позади, и люди уже заглядывают с надеждой в будущее. Корина и Поттер, взявшись за руки, ходят по площадке нового автомагазина на Восьмой улице. Иногда пинают шину, раза два садятся в автомобиль, проверить его на ходу, и, наконец, платят наличными за «Додж»-пикап, очень собой довольные. Это прекрасная машина, новая модель «Пайлотхаус», с рядным шестицилиндровым двигателем. Поттер убеждает Корину потратить немного лишнего за удлиненный кузов, для дальних поездок, чтобы можно было лежать там и смотреть на Млечный Путь.
Едва обозначился живот у Корины, как директор пожимает ей на прощание руку и отправляет домой с банкой знаменитого овощного маринада, приготовленного его женой. Какого черта я буду делать шесть месяцев, кричит она в кабинете школьной секретарши – вязать пинетки? Секретарше видеть такое не впервой. Её дети покинули дом десять лет назад, и хотя любит их безумно, до сих пор просыпаясь по утрам, благодарит Бога за то, что ей не надо готовить никому обед и отыскивать вместе с ними тетради. Детка, говорит она, ты выбыла больше, чем на шесть месяцев.
Девочка Алиса плачет каждую ночь с двенадцати до трех. Поттер и Корина не понимают, почему, и успокоить её не могут. Оба так утомлены, что у Поттера тик на левом глазу, и временами слышит то, чего нет. Корина плачет и проклинает себя за это, потому что, до того как стала матерью, никогда не плакала, никогда, никогда, ни разу.
В такие ночи, говорит Корина Джону, она не находит себе места в доме. Ни в гостиной, ни на кухне и уж, конечно, не в спальне. Ни одну вещь не может переложить – ни стопку телевизионных программ рядом с его креслом, ни полотенца, до сих пор висящего на крючке в ванной. До сих пор видит на ковре отпечаток от его банки с нюхательным табаком, за который сорок лет его пилила. До сих пор видит на чехле руля ямку от его большого пальца и на матрасе слабую вмятину от его тела. Повсюду его туфли. Не может переключить телевизор на другой канал.
Не хочет ли Джон выпить? Она-то – очень.
Джон берет книжечку стихов, которую она оставила на веранде. Держит её осторожно, двумя пальцами, словно она может взорваться у него в руке. «Жить или умереть»[25]. Он смеется. Это всерьез спрашивается?
Еще как всерьез, говорит она. Сигарету?
Все разговоры у них с Поттером – о деньгах и младенце. Ночами, лежа в постели, они спорят обо всем, что их злит. Она с ума сходит из-за того, что должна безвылазно сидеть дома. Он работает шестьдесят часов в неделю и не может взять в толк, почему Корина не радуется своей свободе. Оказалось, что она была совершенно не готова к скуке материнства. Он считает, что ухода за Алисой и домашнего хозяйства вполне достаточно для женщины. Почему не познакомиться с другими молодыми мамами, не сходить на церковное собрание или еще куда-то? Корина фыркает, закатывает глаза. Ладно, это займет, ну, два часа в день, говорит она. Вся эта болтовня насчет того, чтобы женщины сидели дома с детьми, если позволяют средства, – собачья чушь и бред сивой кобылы. Поттер говорит, что не представляет себе, как он скажет товарищам, что жена пошла работать. Мне насрать два раза, что там подумают товарищи. Они отворачиваются друг от друга и смотрят на противоположные стены. Такие вот дела.
Рабочий оступился, рассказывает Джон Корине. Может быть, от усталости. Может быть, поссорился с женой перед работой, или кто-то из детей заболел, или не спал ночами из-за неоплаченного счета. Может, работал вторую смену подряд, заменял заболевшего – человек опытный, знал, что бум не длится вечно. Насчет сверхурочных у него философия простая. Бери, пока есть.
Может быть, всё просто: оступился, упал. Этим делом он занимался сотни раз и мог работать с закрытыми глазами – обычная проверка цистерн на наливной эстакаде перед тем, как их заполнят жидким этиленом и отправят в Калифорнию. Он стоял на верхней перекладине стальной лесенки, рассказывали Джону, когда машинист продвинул состав, чтобы подогнать еще одну цистерну. Сцепка натянулась, вагон дернулся, ноги у него соскользнули, и он упал на рельс. В обычный день он мог бы успеть откатиться, но колесо перерезало ему бедра. Мог бы успеть. Мысли об этом мучают Джона, но что в них пользы погибшему в его дежурство. Это моя обязанность – обеспечивать им безопасность, говорит он Корине.
Алисе шесть месяцев, и она не спит. Корина стоит под горячим душем и стукается головой о кафель, чтобы стало больно. Она не спит. Она не спит. Она не спит.
Их новый грузовичок летит, как облако, говорит ей Поттер, передвигая тугой рычаг скоростей. А послушай радио! Это хай-фай, высокая верность воспроизведения. Он поворачивает ручку громкости вправо до отказа. Поет Хэнк Уильямс и его «Бродячие ковбои»; Поттер шлепает ладонью по рулю и гикает. «Я попал к тебе в немилость так чертовски давно, что, когда меня целуешь, знаю – что-то не то». Поттер умолк.
Мм-м, – отзывается Корина.
Она посылает Поттера за чем-то в магазин и несколько минут слушает плач Алисы. Звонит директору школы. У нас бум, говорит она ему, и я подумала, вам могут понадобиться люди. Корина права: набор в школу увеличился вдвое, позарез нужен учитель английского. Как отнесется Поттер к её возвращению на работу? – спрашивает секретарша. Пусть Корина попросит его позвонить директору.
Они не спят друг с другом месяцами – месяцами! – и это из-за Поттера. Махнул на себя рукой, так считает Корина. После того, как родила, Корина прошла, наверное, пятьсот миль, чтобы восстановить фигуру. Питалась кочанным салатом и яблоками – а сама мечтала о бифштексе с печеной картошкой и всеми приправами. Курила сигарету, а думала о шоколадке. С Поттером всё иначе. За время её беременности он потолстел – на тридцать фунтов, если быть точными, – вечерами в постели поедая мороженое, пока Алиса норовила выбраться на свободу из живота Корины. Он до сих пор лакомится им по вечерам – приносит чашку в спальню и ложится с ней на кровать.
Всё из-за ребенка, считает Корина. Она любит Алису до исступления, и в первые дни и недели после того, как им разрешили забрать дочь домой, была сама не своя. Самим отвечать за это хрупкое, драгоценное существо казалось Корине и Поттеру и чудом, и безрассудством; но в сознании самой Корины была неразрывная связь между причиной и следствием, между рождением дочери и тем, что муж перестал с ней спать. Он больше не берет её за бока, не смотрит на неё снизу, не проводит пальцем по красному пятну, которое проступает у неё на шее, когда она кончает, темнеющему, разливающемуся по подбородку и щекам.
Ребенок в постели, они сидят в креслах и слушают Боба Уиллса по радио. Корина пробует читать книгу, но все время прислушивается к малышке. А ведь читала когда-то, думает она. Стихи запоминала и, бывало, плакала, читая их вслух. Выходила из дому, когда захочется, и подолгу каталась на машине. Приносила домой зарплату.