— А если я все же Коронованный?
Прошу — не говори мне об этом!
— Коронованный….
— Ты сказал мне, чтобы я звала тебя просто Валентайном и смотрела, как на товарища. Так я и буду делать, пока ты мне разрешишь это.
— Ты веришь, что я Коронованный?
— Да, — прошептала она.
— И уже не боишься меня?
— Чуточку. Иногда, как и раньше, я вижу в тебе обыкновенного человека.
— Только иногда?
— У меня был целый день, чтобы привыкнуть. И я убедила себя, что должна думать о тебе, как о прежнем Валентайне.
Карабелла усмехнулась.
— Я поклялась именем Коронованного, что притворюсь, будто ты не Коронованный, теперь я обязана обращаться с тобой обычно и звать Валентайном, не бояться тебя, вообще вести себя так, словно ничего не случилось. Скажи, могу я прийти к тебе следующей ночью?
— Да.
— Я люблю тебя, Валентайн.
Он притянул ее к себе.
— Хорошо, что ты преодолела свой страх. Я тоже люблю тебя, Карабелла.
— Залзан рассвирепеет, если мы опоздаем, — сказала она.
Безустанный Цирк располагался в здании совсем иного типа, чем большинство в Долорне: это был огромный, плоский, без всяких украшений барабан. В нем было не более девяносто футов в высоту, но он занимал большое пространство в восточной окраине города. Внутри он походил на все цирки — манеж и зрительский амфитеатр до самого потолка.
В цирке могли поместиться десятки тысяч зрителей. Валентайн был ошеломлен тем, что в столь поздний час амфитеатр полон. В полутьме, в которую были погружены ярусы, трудно было различить лица, но можно было узнать и гайрогов, и хьертов, урунов, людей. На Маджипуре не было ни одного места, населенного какой-нибудь одной расой: древние указы правительств, восходившие к самым первым дням расселения нечеловеческих рас, запрещали концентрацию какой-либо одной, исключая лишь резервацию метаморфов, но гайроги были склонны к клановости и группировались в Долорне и его округе выше законного максимума.
Гайроги были теплокровными и млекопитающими, но те или иные черты рептилий делали их неприятными для большинства других рас — часто высовываемые красные языки, чешуйчатая серая кожа, холодные немигающие глаза. Плюс к этому волосы, похожие на медузьи щупальца — они не лежали на месте, а постоянно изгибались, свивались в кольца. А их кисло-сладкий запах не очаровывал и самих гайрогов.
Валентайн вышел на арену не в лучшем настроении: режим суток нарушен, и хотя он поспал, работать в это время ему не хотелось. Да и недосмотренный сон давал о себе знать. Леди его не захотела увидеть, он так и не вошел с ней в контакт. Что значило это? Когда он был только жонглером, сны не так уж были важны для него: у каждого дня было свое назначение, он заботился лишь о ловкости рук и остроте глаз. А сейчас открытая снами правда требовала от него каких-то решений, он должен был обдумывать далеко идущие замыслы его судьбы. Сегодняшняя действительность тяготила его. Он далее ощутил некую ностальгию по дням всего лишь недельной давности, когда только-только спустился в Пидруд.
Но яркий свет, падавший на арену, и гудение амфитеатра оторвали его от размышлений. Скоро прозвучит сигнал к выступлению. Арена была громадной, на ней одновременно происходило многое. Колдуны-уруны манипулировали плывущими над нею разноцветными потоками света и клубами красного и зеленого дыма. Заклинатели змей заставляли их стоять чуть ли не на хвосте.
Тощие танцоры взлетали в головокружительных прыжках.
Несколько маленьких оркестров в разных местах арены играли скачущие, резко звучащие мелодии, очень любимые гайрогами. Колесом вертелся акробат, женщина на проволоке творила чудеса, взлетал левитатор, трио стеклодувов на глазах у публики выдувало вокруг себя клетку, во рту глотателя исчезали один за другим живые угри, резвилась на круге манежа дюжина клоунов… всего нельзя было разглядеть.
Публика зато могла увидеть все, потому что арена вращалась, делая полный оборот за час или два, так что очередная выступавшая группа проходила перед всеми зрителями.
— Манеж помещен в жидкость, — шепнул Валентайну Слит, — такую дорогую, что на нее можно купить три провинции.
Все на арене состязались в ловкости, и от жонглеров требовалось высшее мастерство. А это значило, что новичок нужен здесь постольку-поскольку. Валентайн работал с булавами и лишь время от времени получал от других нож или факел. Карабелла жонглировала пятью мячами, танцуя на шаре диаметром не более двух футов. Слит встал на ходули, оказался высоко над манежем — крохотная фигурка наверху — и опасно работал там с тремя большими красными в черную крапинку яйцами моликана, купленными вчера на рынке. Не дай бог уронить такое с его высоты — это заметил бы весь цирк. Но Слит жонглировал с яйцами безукоризненно.
Что же касается шести скандаров, то они встали в круг, лицом к зрителям и перебрасывались факелами, не видя друг друга, с такой точностью, какую можно было только предположить. Огненные дуги нарисовали над ними крышу, ни один факел не упал, ни один волосок на шкуре скандаров не опалился за время их выступления.
Они прошли два полных оборота арены, выступая по получасу с пятью минутами отдыха в центральной шахте прямо под манежем, где, кроме них, отдыхали сотни артистов. Валентайн хотел выступить с чем-то посерьезнее своего простенького номера, но Залзан Кавол запретил.
— Ты еще не готов, — сказал он, — хотя и неплохо работаешь для новичка.
Только утром группа жонглеров оставила сцену. Оплата была почасовая, а время отсчитывали счетчики аплодисментов, помещенные под сидениями зрителей. Некоторые выступавшие оставались на манеже всего несколько минут — общая скука и непризнание изгоняли их; труппа Залзана Кавола оставалась на сцене четыре часа. Их вызывали и еще, но братья Залзана, после недолгого, но жаркого спора, отговорили его от дальнейшего выступления.
— Жадность доведет его когда-нибудь до беды, — сказала на это Карабелла, — он думает, что факелы можно бросать бесконечно! Даже скандары устают!
— Только не сам Залзан, — заметил Валентайн.
— Это верно, он, как машина, но его братья — простые смертные. Я заметила, что Роворн стал терять чувство времени. Очень рада, что у них хватило духу остановиться.
Она покачала головой.
— Я тоже чертовски устала.
Жонглеры так понравились Долорну, что их наняли еще на четыре дня. Залзан Кавол ликовал. Гайроги хорошо заплатили, и он дал каждому по пять крон премии.
Премия всем понравилась, но Валентайну не хотелось оставаться у гайрогов. На третий день он решил уехать из Долорна. Это заметил Делиамбер.
— Ты хочешь нас покинуть? — спросил он.
Валентайн кивнул:
— Я кажется, вижу, куда идет моя дорога.
— На Остров?
— Зачем тебе разговаривать с людьми, — рассмеялся Валентайн, — если ты и так знаешь, что у них в мозгах!
— На этот раз я не заглядывал в твой мозг — твои действия можно предсказать и без этого.
— Я понял, что мне нужно к Леди. Кто, кроме нее, скажет мне все?
— Ты еще сомневаешься?
— Помимо снов, у меня нет доказательств.
— Они говорят правду.
— Наверно, — согласился Валентайн. — Но сны могут быть и притчей, и метафорой, и фантазией. Глупо принимать их без сомнений. А Леди, я уже говорил, скажет мне все. Далеко этот Остров, колдун?
Делиамбер прикрыл золотистые глаза.
— Тысячи миль, — ответил он через минуту. — Примерно пятую часть этого расстояния мы пройдем по Зимроелю, если отправимся на восток через Кинтор или Велатис, вокруг территории метаморфов, затем нужно плыть на речном судне через Ни-мою до Пилиплока, а оттуда до Острова ходят корабли пилигримов.
— Сколько времени это займет?
— Добраться до Пилиплока? Нашим теперешним ходом — около пятидесяти лет. Идти гастрольным шагом, останавливаться то тут, то там на неделю…
— А если я пойду один?
— Вероятно, месяцев шесть. По реке быстрее, по суше — дольше. Будь у нас воздушные шары, как в других мирах, путешествие заняло бы день-два, но у нас на Маджипуре нет многого, чем пользуются другие народы.
— Шесть месяцев…
Морщина прорезала лоб Валентайна.
— А сколько будет стоить нанять повозку и проводника?
— Примерно двадцать роалов. Нужно много жонглировать, чтобы заработать столько.
— Хорошо, вот я в Пилиплоке. Что дальше?
— Ты оплачиваешь проезд до Острова. На путешествие по морю уйдет несколько недель. Добравшись туда, ты очутишься на самой нижней террасе и начнешь подъем.
— Какой подъем?
— Это будут молитвы, очищение, посвящение. Ты станешь переходить с террасы на террасу, пока не достигнешь Ступени Поклонения — порога Внутреннего Храма. Ты когда-нибудь слыхал обо всем этом?
— Колдун, ты ведь должен знать, что мои мозги основательно перетрясли!
— Да, я знаю.
— Внутренний храм… Потом?
— Теперь ты посвящен. Ты служишь Леди как прислужник. Если же захочешь получить аудиенцию, должен подвергнуться особому ритуалу и после него ждешь приглашающего сна.
— И сколько занимает весь этот процесс — террасы, посвящение, служба, ожидание сна?
— По-разному. Иногда пять лет и десять, а бывает — и вечность. У Леди не хватит времена для каждого пилигрима.
— А нет ли другого пути для получения аудиенции?
Делиамбер закашлялся — так он смеялся.
— Какого же? Стучать в храмовую дверь и вопить, что ты измененный до неузнаваемости сын Леди и требуешь, чтобы тебя впустили к ней?
— Почему бы и нет?
— На каждой террасе есть сторожа, которые задерживают подобных тебе. К Леди не так-то легко попасть. На это у тебя уйдет немало лет.
— Все равно я проберусь к ней! Если я буду на Острове, то буду кричать до тех пор, пока она не услышит.
— Возможно…
— А ты не поможешь мне?
— Так я и думал — в конце концов обратишься ко мне!
— Ты разбираешься в посланиях. С тобой я мог бы подобраться к Леди как можно ближе.
— Может быть, это и удастся, — задумался Делиамбер. — Но ты уверен, что я захочу пойти с тобой?