ежды достичь этого. Он знал, что в его душе не обитает ничего, кроме ненависти, жажды мести, страсти к уничтожению. Чтобы стать Наследным принцем, он должен был опустошить себя до оболочки, а этого он не мог сделать. Но был способ приблизиться к желаемому состоянию. Он подумал о том времени, когда все, для чего он работал, будет исполнено: враг уничтожен, покинутые земли вновь освоены, ритуалы восстановлены, мир возрожден заново. Он погрузился в эту эру и позволил радости овладеть им. Он выдавил из своей души воспоминания о поражении, ссылке, лишениях. Он видел ожившие шатры мертвого города. В тисках такого видения какая необходимость мстить? Какого врага ненавидеть и уничтожать? Незнакомое и удивительное спокойствие распространилось в его душе. День возрождения наступил, все прекрасно в мире, его боль ушла навсегда, и ему можно было отдохнуть.
В этот момент он принял форму Наследного принца. Поддерживая эту форму внутренним усилием, ослабевающий со временем, он встал на колени и разложил камни и перья на месте алтаря. Он поймал двух ящериц и ночного ползающего брууля и использовал их как жертвоприношение. Затем прошел Три Жидкости — слюну, мочу и слезы. Далее собрал булыжники и разложил их в виде крепостного вала Велализьера. Фараатаа произнес Четыре Горя и Пять Печалей. Он упал на колени и ел землю. Образ потерянного города возник в его голове: крепостной вал из голубого камня, обитель короля, Площадь Неизменности, Столы Богов, шесть высоких храмов, седьмой, который был осквернен, Гробница, Дорога расставаний. Все еще с усилием сохраняя форму Наследного принца, он рассказал себе Легенду Гибели Велализьера, переживая эту темную трагедию с помощью грации и ауры принца. Благодаря им, он мог постичь утрату великой столицы не с болью, но с настоящей любовью, видя в ней необходимую стадию в развитии его народа, неизбежную, неминуемую. Когда он понял, что пришел к познанию этой истины, он позволил себе изменить форму, возвращаясь к образам Последнего короля, Мужчины без кожи, Слепого гиганта, Красной женщины и потом, наконец, к образу Фараатаа из Авендройна.
Это было исполнено.
Он лежал, распростершись лицом вниз, на мягкой, покрытой мхом почве, когда закапал первый утренний дождь.
Спустя некоторое время он поднялся, собрал камни и перья маленького алтаря и пошел назад к хижине. Спокойствие Наследного принца все еще сохранялось в его душе, но он теперь стремился избавиться от этой милосердной ауры: пришло время начинать дело. Такие вещи, как ненависть, разрушение и месть, могли быть чужды духу Наследного принца, но они были необходимыми инструментами в решении создания королевства принца. Он ждал возле хижины, пока достаточное число других вернулось со своих ритуалов. Один за другим они занимали свои позиции возле него; Ааризиим с рукой на правом плече Фараатаа, Бенуунаб — на левом, Сиимин, касающийся лба, Миизиим — поясницы, а остальные собрались концентрическими окружностями вокруг этих четырех, держась за руки.
— Итак,— сказал Фараатаа, и их мысли соединились в едином порыве.
— Морской брат!
Напряжение было таким сильным, что Фараатаа почувствовал, как его форма растекается и меняется, как у ребенка, только что научившегося использовать силу. Он выпустил перья, когти, шесть страшных клювов, он превратился в билантуна, сидимиона и фыркающего яростного бидлака. Те, что были возле него, обхватили его еще сильнее, хотя напряжение его послания имело такую силу, что некоторые из них, как и он, метались из одной формы в другую.
— Брат! Услышь меня! Помоги мне!
И из просторов глубин появился образ огромных темных крыльев, медленно раскрывающихся и складывающихся над титаническими телами. А потом голос, похожий на сотню колоколов, прозвеневших одновременно:
— Я слышу тебя, маленький земной брат!
Тот, который говорил, был водяной король Маазмоорн. Фараатаа узнавал всех их по мелодии их мозга: Маазмоорн — колокола, Джируз — раскатистый гром, Шейтун — медленный, печальный барабанный стук. Великих королей были десятки, и у каждого голос, который нельзя спутать с другим.
— Перенеси меня, о, король Маазмоорн!
— Иди на меня, о, земной брат.
Фараатаа почувствовал тягу, подчинился ей и был принят вверх и вынесен наружу, оставив свое тело позади. В мгновение он очутился у моря, еще мгновение — и он вошел в него, а потом он и Маазмоорн слились в одно. Исступленный восторг переполнил его. Это слияние, это объединение было таким сильным, что оно само по себе могло быть окончанием. Восторг, который подчинил бы все желания, если бы он позволил это. Но он никогда не позволит этого.
Положение возвышающегося интеллекта водяного короля само было как океан — безграничное, всеохватывающее, неизмеримо глубокое. Фараатаа, погружаясь все ниже, ниже и ниже, потерялся в нем. Но ни на мгновение не терял он осознания своей задачи. Через мощь водяного короля он добьется того, чего никогда не мог бы сделать один. Собравшись он сфокусировал свой сильный разум и со своего места, из середины этой теплой, качающейся огромности, подал послания, которые он прибыл отсюда передать.
—Саареккин?
—Я здесь.
— Что скажешь?
— Люсавенда полностью уничтожена по всему восточному Ущелью. Мы укоренили грибок, и он распространился сам по себе.
— Какие действия предпринимает правительство?
— Сжигает инфицированные посевы. Это бесполезно.
— Победа за нами, Саареккин!
— Победа за нами, Фараатаа!
— Тии-Хаанимак?
— Я слышу тебя, Фараатаа.
— Какие новости?
— Отрава распространилась с дождем, и деревья нийка уничтожены во всем Дулорне. Она проникла в почву и уничтожает глейн и стаджу. Мы готовим следующую атаку. Победа за нами, Фараатаа!
— Победа за нами! Инириис?
— Я — Инириис. Корни долгоносика цветут и распространяются на полях Зимроеля. Они истребят рикку и милашь.
— Когда будут видны результаты воздействия?
— Они видны сейчас. Победа за нами, Фараатаа!
— Мы завоевали Зимроель. Сражение теперь должно перенестись на Альханроель, Инириис. Начинай перевозить своих долгоносиков через Внутреннее море.
— Это будет сделано.
— Победа за нами, Инириис! Ю-Уулизаан?
— Здесь Ю-Уулизаан, Фараатаа.
— Ты еще следуешь за Коронованным?
— Следую. Он покинул Эберзинул и направляется в Треймон.
— Он знает, что происходят в Зимроеле?
— Он ничего не знает. Великий крестный ход полностью поглощает его энергию.
— Доложи ему тогда. Скажи ему о долгоносиках в долине Зимра, о болезни люсавенды в Ущелье, о гибели нийка, глейна и стаджи западнее Дулорна.
—Я, Фараатаа?
— Мы должны вплотную приблизиться к нему. Новости должны дойти до него рано или поздно по официальным каналам. Пусть они сначала придут от нас, и пусть это будет наш способ приближения к нему. Ты будешь его советником по болезням растений, Ю-Уулизаан. Расскажи ему эти новости и помоги ему в борьбе с этими гибельными болезнями. Мы должны знать, какие будут планироваться контрмеры. Победа за нами, Ю-Уулизаан.
— Победа за нами, Фараатаа!
Записка нашла главного представителя Хорнкаста спустя час после отправления в его уединенном приюте на верхнем уровне прямо за Сферой Тройных Теней.
"Будьте у меня в Тронном Зале прямо сейчас. Сепультров".
Главный представитель взглянул на посыльных. Они знали, что его никогда не беспокоили в этой комнате, за исключением срочных дел.
— Что это? Он умирает? Уже умер?
— Нам не сказали.
— Сепультров не показался необычно встревоженным?
— Он казался обеспокоенным, но я не знаю…
— Хорошо, Все в порядке. Я буду через минуту.
Поспешно Хорнкаст умылся и оделся. Если это действительно случилось, печально думал он, то это случилось в самый неподходящий момент. Тиверас ожидал своей смерти по меньшей мере дюжину десятилетий, не мог он продержаться еще час или два? Если это действительно случилось.
Золотоволосая женщина, которая была у него, сказала:
— Мне оставаться здесь, пока ты не вернешься?
Он покачал головой:
— Неизвестно, сколько времени это отнимет. Если Понтифик умер…
Женщина сделала знак Лабиринта:
— Боже упаси.
— В самом деле,— сухо сказал Хорнкаст.
Он вышел. Сфера Тройных Теней, поднятая высоко над светящимися стенами из обсидиана [4] рыночной площади, была в своей самой яркой фазе, бросая жуткий бело-голубой свет, который сглаживал все ощущения размеренности и ширины:
прохожие выглядели как бумажные фигурки, летящие в слабом дыхании бриза. Вместе с трудом поспевавшими за ним посыльными Хорнкаст пересек площадь, торопясь к частному лифту, двигаясь, как всегда с живостью, противоречащей его восьмидесяти годам.
Спуск в императорскую зону был бесконечным. Умер? Умирает? Непонятно. Хорнкаст понял, что он никогда не принимал в расчет возможность внезапной естественной смерти Тивераса. Сепультров заверил его, что приборы не выйдут из строя, что Понтифик может содержаться живым, если будет нужно, еще двадцать или тридцать лет, а может быть, даже пятьдесят. И главный представитель предполагал, что смерть Понтифика, когда она наступит, будет результатом тщательно подготовленного политического решения, но никак не будет случайностью, тем более рядовым обычным утром. А если это случилось? Лорд Валентайн должен быть вызван сразу с западных земель. О, как ему это не понравится, тащиться в Лабиринт, не успев благополучно начать свой крестный ход! Я должен буду уйти в отставку, конечно, говорил себе Хорнкаст. Валентайн захочет иметь своего собственного главного представителя: этот маленький человек со шрамом, Слит, без сомнения, или даже урун. Хорнкаст подумал, как это будет выглядеть — подготовить одного из них к обязанностям службы, которую он выполнял так долго. Слит, полный презрения и снисходительности, или колдун урун — эти огромные сверкающие глаза, этот клюв, щупальца…
Это будет моей последней обязанностью,— проинструктировать нового главного представителя, а потом я уйду, думал он, и мне кажется, я недолго проживу после утраты своей службы. Элидат, я полагаю, станет Коронованным. Говорят, что он хороший человек, его очень ценит лорд Валентайн, почти как брата. Как странно после стольких лет снова иметь настоящего Понтифика, активно работающего со своим Коронованным! Но я не увижу этого, говорил себе Хорнкаст. Меня здесь не будет.