Рузвельт пошел под нажимом Черчилля на попятную и дезавуировал данное им советской стороне в июне 1942 года «твердое» обещание открыть в Европе Второй фронт не позднее осени. Тогда же тема высадки на побережье Франции была фактически закрыта также на 1943 год. И что принципиально важно, списанными со счета оказались сама идея вспомоществления союзному СССР, координирование с ним усилий на твд, как и политических планов на основе баланса законных интересов. Эксперты США знали и предупреждали своего президента, что операция «Торч» (взятие под контроль Северной Африки) «не побудит немцев перебросить с русского фронта ни одного немецкого солдата, танка или самолета». Эйзенхауэр назвал день принятия Рузвельтом решения высадиться в Северной Африке взамен вторжения во Францию «самым мрачным днем в истории».
Реалии обстояли хуже некуда. Пока «Торч» («факел» по-русски) тлел, немецкое командование перебросило на Восточный фронт 36 дивизий, в том числе 6 танковых. Под нужды «Торча» были наполовину урезаны поставки материалов и вооружений СССР по ленд-лизу. Плохо быть просителем. Всегда плохо. В годину войны в особенности.
Вспомним слова Маршалла о сверхтонкой нити, на которой висела судьба Объединенных Наций. А Черчилль держал себя так, словно приберег для Альбиона запасную судьбу. По ходу битвы за Сталинград и Северный Кавказ он настраивался на худшее. Если в разгар наступления вермахта на Москву в 1941 году британские службы вынашивали планы диверсий против советских военных и промышленных объектов, «чтобы они не попали невредимыми к немцам», то осенью 1942 года наготове держались коммандос, имевшие назначением запалить Бакинские нефтяные промыслы. Плоешти жаль было тронуть, а Баку пусть горит ярким пламенем.
А как прикажете толковать следующий сюжет? В секретном докладе Донована (УСС) указывалось на возможность нападения Японии на СССР «до конца лета» (1942 год)[2]. Управление рекомендовало дождаться этого поворота событий, прежде чем решать вопрос о военной помощи Москве. В донесении советской разведки (13 июля 1942 года) говорилось: «У американцев и англичан имеется полная уверенность, что японцы нападут на СССР этим летом или в крайнем случае осенью. На этом предположении базируются все стратегические планы американцев и англичан на Дальнем Востоке». Не только на Дальнем.
Так-то. Под Сталинградом война опять достигла распутья не для одних Японии и Турции, изготовившихся напасть на СССР, но также для США и Великобритании. Где-то с августа – начала сентября 1942 года Вашингтон и Лондон настраивались на политическую и военную калькуляцию без Восточного фронта. В очередной раз «демократам» смешал карты советский солдат, тот самый, которого Черчилль в меморандуме членам своего военного кабинета 21 октября 1942 года называл «варваром», угрожающим независимости и культуре европейских народов. Премьер выступал против допуска СССР, а также Китая к послевоенному переустройству мира. И все это, заметим, за месяц до начала наступления Красной армии под Сталинградом.
План Маршалла—Стимсона, бравший прицел на открытие Второго фронта «после 1 апреля 1943 года», допускал «досрочную» мини-высадку на французском побережье в 1942 году, (а) если Восточный фронт будет полностью разваливаться или (б) если Германия погрузится в кризис. Но после Сталинграда вы не обнаружите в союзнических документах ни намека на готовность перенять часть бремени, выпавшего на долю советского народа. Наших заклятых друзей донимали лишь заботы: как бы не проморгать момент истины, когда Третий рейх пойдет ко дну, как «воспрепятствовать большевизации Европы», как деградировать подвиг советского народа в пиррову победу? Именно от этих посылок, поведал Черчилль министру иностранных дел Турции в январе 1943 года, он отталкивался в своих планах. И тем временем, приметил турок, натравливал другие страны на борьбу между собой до полного истощения каждого из них.
С конца 1942 года, не позже, вторжение союзников во Францию впало в зависимость от степени ослабления Германии, от размывания изнутри нацистского режима и его институтов. В администрации Рузвельта этой мысли настойчиво держался Донован, ему ассистировали Хэлл со товарищи (Ачесон, Боуман, Пазвольски и сотрудники военного министерства, назначенные заседать в правительственном комитете по послевоенной политике). Ограничимся парой выдержек из стенограммы заседаний этого комитета: СССР станет главным конкурентом интересам США; его надо задержать как можно дальше на востоке; модели обращения с Германией должны подчиняться главной задаче – ограничению советского влияния в Европе; Германия может рассматриваться как естественный союзник США и Англии, ее чрезмерное ослабление не выгодно. Военные выражались без витийств: после войны придется «привести в движение небо и землю», чтобы превратить Германию в союзника Соединенных Штатов. Добавим – дискуссии велись не за стойкой в пивном баре. Каждый выступал в официальном качестве. На календаре декабрь 1942 – январь 1943 года. Паулюс еще не сдался в Сталинграде.
Донован всячески отговаривал Рузвельта от организации Второго фронта в 1942 году и способствовал появлению на свет «Торча». В ноябре 1942 года в Берн был направлен резидент УСС А. Даллес. Ему вменялась задача, «используя связи с Канарисом и „Черной капеллой", информировать Вашингтон о развитии дел в основных центрах германской власти и в столицах немецких союзников». Сбором сведений его миссия не ограничивалась. Надлежало воздействовать на стряхнувших к концу 1942 года дрему оппонентов Гитлера, направляя их активность в нужное Вашингтону русло. Нельзя было допустить, чтобы под влиянием сталинградской катастрофы немцы впали в прострацию. Самое скверное, с точки зрения Запада, если бы и вермахт сдался на милость Красной армии. Стало быть, брожение среди военных надлежало умерить.
«До тех пор, пока англосаксы не стали континентальной силой, не следовало принимать никаких решений насчет Европы, – писал германский социал-демократ Хенк, не чуждый американскому разведывательному сообществу человек; участник встречи, рекомендовавшей повременить с покушением на главу нацистского рейха. – В военной обстановке конца 1942 года свержение Гитлера было бы равнозначно продвижению Востока, Европа оказалась бы неподготовленной к внезапному миру, – на эту часть земного шара обрушились бы чудовищные неразрешенные проблемы. Это означало: о покушении на Гитлера можно будет говорить только после удавшегося вторжения американцев и англичан».
Версия Хенка и доступные нам факты согласуются. США и Великобритания не спешили гасить военный пожар в Европе ни в 1942, ни в 1943 году, хотя победы Красной армии создали для этого все предпосылки. Разумеется, конечной целью их доктрин был мир, но отнюдь не сотворенный «социальными изгоями», а подогнанный под лекало «жрецов от демократии».
Не лишне припомнить, что Рузвельт и Черчилль не отрицали возможность сокрушения Германии, коль скоро упустили шанс в 1942 году, то непременно в 1943 году. Заглянем в совместное послание президента и премьера об итогах конференции в Касабланке, направленное Сталину 26 января 1943 года. Москву заверяли, что в ближайшие девять месяцев союзники изготовятся к операциям, которые «вместе с мощным (советским) наступлением могут, наверное, заставить Германию встать на колени». «Правильная стратегия для нас состоит в том, – вещали «демократы», – чтобы сосредоточить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания скорой и решающей победы (в 1943 году) на Европейском театре». «Наше основное желание состоит в том, чтобы отвлечь германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и направить в Россию максимальный поток снабжения».
Что ни тезис, что ни строка в послании – все сущая неправда. В переписке глав трех держав по ходу войны не встретишь сходного концентрата дезинформации на двух листах печатного текста. Первое. В реальности форсирование Ла-Манша откладывалось на весну 1944 года или «позже». Второе. Имелось в виду не отвлечение германских сил с Восточного фронта, а «превращение в успешные операции» «признаков слабости держав оси» (заметьте – не обязательно Германии). Третье. Обещанный «максимальный поток снабжения» тут же измельчал до размеров ручейка. Поставки по ленд-лизу через северные порты СССР прерывались с марта по сентябрь. Предлог – накопление немецкого линейного флота в Нарвике. В очередной раз вышла наружу некая закономерность: накануне и в момент наиболее крупноформатных операций Германии на Восточном фронте шли резко на убыль объемы военных грузов, направлявшихся из США и Англии в Советский Союз по самому эффективному маршруту на Мурманск и Архангельск. Простор для догадок, нелестных для союзников.
Накануне Курской битвы, невиданной по сосредоточению огневых средств, военной техники и людей в шинелях – на обеих сторонах в сражение было вовлечено, если точно считать, до 4 миллионов солдат и офицеров, около 7 тысяч танков и САУ, почти 6 тысяч самолетов, свыше 50 тысяч орудий и минометов, – Гитлер мог с ухмылкой потирать руки. Конечно, стратегия блицкригов осеклась. Но англичане, которым подыгрывали американцы, особо не мешали Гитлеру и дальше маневрировать войсками для достижения перевеса и нанесения мощных ударов на Восточном фронте, могущих существенно влиять на ход и, кто знает, даже исход войны. В Вашингтоне и Лондоне знали о приготовлениях немцев как к захвату Северного Кавказа и выходу на Волгу в 1942 году, так и к операции «Цитадель» в июле 1943 года. Знали и выжидали. Не удосужились толком поделиться информацией на сей счет с советским союзником или даже подсовывали Сталину заведомую дезу. Было над чем задуматься, особенно на фоне пробных шаров, кои запускались во властные сферы по обе стороны Атлантики немецкими диссидентами, эмиссарами Канариса, связниками Гиммлера, Розенберга, Риббентропа. Сведения об этом закулисье попадали в поле зрения советской разведки.
Сталин отреагировал на недостойные увертки руководителей союзных держав отзывом послов из Вашингтона и Лондона. УСС расценило сложившуюся ситуацию как кризис в антигитлеровской коалиции. Ведомство Донована не далеко отстояло от истины, не сводя кризис к «дипломатическим заморозкам».