Объединенный совет начальников штабов оснастил Эйзенхауэра при его назначении верховным командующим союзными экспедиционными силами в Европе директивой (параграф 3): несмотря на установленный по согласованию с СССР график вторжения, быть готовыми в любое время к «использованию благоприятных условий, например, при отходе противника на нашем (Западном) фронте, чтобы вторгнуться на континент теми силами, которые в тот момент будут в вашем распоряжении». Иными словами, не зацикливаться на «Оверлорде» и не молиться на обязательства перед Москвой.
Май—июнь 1944 года – недели заключительной притирки позиций, как бы сейчас сказали, стратегических партнеров. Опробываются каналы связи заговорщиков с американцами и англичанами. В конце мая или в первых числах июня с Даллесом в Швейцарии встречается фельдмаршал Браухич, знаковая для американцев фигура. Через Гизевиуса поступило предложение «группы военных из Берлина» десантировать в районе столицы рейха три парашютные дивизии США. Мятежные соединения вермахта обещали им подсобить. Вынашивался план изоляции Гитлера и его окружения в Оберзальцберге силами «надежных частей», расквартированных в Мюнхене.
Но недаром говорится: береженого Бог бережет. Надежней оборудовать плацдарм на южном берегу Ла-Манша, прежде чем немецкие генералы наберутся духу и отрекутся от нацизма во всеуслышание, будут меньше печься о творце «тысячелетнего рейха» в канун судного дня. Физическое устранение Гитлера, это подтвердили события июля 1944 года, приобрело ключевое значение.
Немецким клиентам давали ясно понять, что политический диалог откладывается на потом, что Западный фронт должен быть распущен под сурдинку «фрондерства германского генералитета», переметнувшегося к «демократам». Москве пришлось бы принять как данность свершившийся факт.
Дальше таить шило в мешке становилось все сложнее. 24 мая 1944 года госдепартамент США передал посольству СССР в Вашингтоне памятную записку. Советскую сторону извещали, что «к американским представителям в Швейцарии обратились недавно два эмиссара одной германской группы с предложением свергнуть нацистский режим». Следовал перечень лиц, якобы имевших касательство к оппозиционной Гитлеру активности. С учетом московского адресата первым в списке значился Лейшнер – «лидер социалистов и бывший министр внутренних дел в Гессене». По
соображениям, о которых нетрудно догадаться, – самых ценных партнеров надо оберегать – неупомянутыми оказались Роммель, Клюге, Фромм и ряд других уже известных вам имен. Зато в группу попали Рундштедт, Гальдер, Цейтлер, которые держались в стороне от заговора.
Эмиссарам вкладывалось в уста: «Группа сможет оказать достаточно влияния на германскую армию для того, чтобы заставить генералов, командующих на Западе, прекратить сопротивление союзным высадкам, как только нацисты будут изгнаны. Условие, при котором эта группа соглашается действовать, выражалось в том, чтобы она имела дело непосредственно с Соединенным Королевством и Соединенными Штатами после свержения нацистского режима. Как прецедент для исключения СССР из всех переговоров она привела пример с Финляндией, которая, по их утверждениям, имела дело исключительно с Москвой».
Одиозность последней фразы была очевидна умельцам из госдепа и УСС. Поэтому заключительный аккорд записки звучал почти правоверно: представитель США (то есть А. Даллес) якобы отвел предложения, отводившие СССР роль статиста, и будто бы подтвердил, что требование безоговорочной капитуляции не отменяется.
Задача памятной записки от 24 мая состояла не в достоверном отображении фактов. Достаточно сравнить ее текст с документом «Попытки немецких генералов и гражданской оппозиции добиться сепаратного перемирия», доложенном К. Хэллу 20 или 21 мая 1944 года. Впрочем, и госсекретарь не удостоился узнать всю правду. Но если Хэлла настраивали на вероятность крупных осложнений с Советским Союзом, то Москву предупреждали – у западных держав в кармане запасной вариант подведения черты под их войной с Германией. И он, этот вариант, получит развитие, коль скоро СССР не научится «уважать» претензии англосаксов заказывать музыку при переустройстве миропорядка.
Накопление союзных сил в Нормандии, обустройство самого плацдарма и расширение его параметров происходило своим чередом. Темпы оттеснения противника не превышали в июне 0,5—1,5 км в сутки. Сказывался недостаток опыта управления в боевой обстановке соединениями большой численности и сложного состава, неслаженность в действиях американских и британских офицеров, нестыковка наземных, военно-морских и воздушных операций. Скверно работала тактическая разведка, что мешало разгадывать маневры противника. 10—15 июня начальники штабов США и Великобритании обсуждали возможность как закрепления позиций в полосе высадки, так и эвакуации войск, если в течение семи-восьми дней немцы нанесут весомый контрудар.
Удара не было. Немецкое командование явно чего-то выжидало. По официальной версии – не улеглись сомнения, что Нормандия, возможно, была разведкой боем, и следовало беречь силы для генерального сражения в другом районе. Достоверней представляется иное – Роммель и остальные заговорщики тоже настраивались на переворот в имперских верхах.
12 и 15 июля Даллес докладывал в Вашингтон о предстоявшем покушении на нацистского предводителя, словно о решенной задаче. Полковник Клаус граф Штауффенберг, благодаря личным качествам которого заговор против Гитлера обрел конкретность, взялся убить фюрера в одной из его резиденций. С третьего захода Штауффенберг произвел взрыв в «Волчьем логове», что в Восточной Пруссии. Погибло несколько офицеров, присутствовавших на совещании, а Гитлер отделался контузией и ссадинами на ногах.
Этот взрыв 20 июля должен был походить на выстрел стартера. Впереди – вроде бы братание союзных военных с солдатами вермахта и ключи от немецких городов или то, что от них осталось после ковровых бомбардировок. И приз в виде Центрально– и Восточноевропейских стран – неплохой строительный материал, по мнению Черчилля, для возведения обновленного санитарного кордона против русских. Пьянящая перспектива, и вдруг наваждение сгинуло.
21 июля в рейхе развернулась лихорадочная чистка армии, всех государственных структур от замешанных в заговоре и подозрительных лиц. Запасной вариант роспуска де-факто Западного фронта при живом фюрере отпал -бразды руководства на сей случай должны были перейти к Роммелю, но 17 июля он выбыл из строя из-за тяжелого ранения. Его напарник фельдмаршал Клюге, командовавший немецкими войсками на Западе, убоялся подхватить эстафету. 7—8 августа он попытался было подыграть американцам и англичанам, потворствуя окружению союзниками крупной немецкой группировки, чем навлек гнев Гитлера, и, чтобы избежать лап гестапо, принял яд.
Восстановим в памяти временные параметры событий. 6 июня союзники с потерями, и немалыми, зацепились за плацдарм в Нормандии. На 18 июня в район высадки было доставлено 619 тысяч солдат, 95 тысяч транспортных средств, 218 тысяч тонн военных грузов. К 30 июня в Нормандии находилось 850 тысяч солдат, 150 тысяч автомашин, сюда было завезено 570,5 тысячи тонн материалов. Однако за рамки того, что принято называть локальными боями, активность экспедиционных сил (исключение – взятие Шербурга) не простиралась. К удивлению и недовольству общественности США и Англии, перелома не отмечалось и в первые три недели июля.
22 июля Эйзенхауэр констатировал: «Сложившаяся обстановка диктовала, чтобы Монти (Монтгомери) ринулся вперед со всемерной силой и рвением. В дополнение к чисто военным соображениям этого требовала и политическая ситуация». Телеграммой от 26 июля генералу Брэдли главком потребовал «выиграть сражение, двигаться вперед во что бы то ни стало, не допуская остановок».
Несмотря на превосходство войск союзников, которым противостояли скудные наличные силы и средства, легкой прогулки по Европе не получилось. После срыва покушения на Гитлера командный состав вермахта не манкировал (Клюге не в счет) своими обязанностями. Каждый промах влек за собой подозрение в пассивном сопротивлении режиму, в пораженческих настроениях, каравшихся беспощадно и без оглядок на прошлые заслуги. Политическое и военное руководство Германии делало ставку на выигрыш времени и сохранение живой силы. Директивой ставки от 28 августа группе армий «Б» запрещалось ввязываться в упорные бои и предписывалось, щадя своих солдат и сберегая технику, отступать к рубежу – устье реки Шельда, Антверпен, Маастрихт, Лангр. Аналогичные приказы получила группа армий «Г», которая должна была занять оборону по линии Лангр – швейцарская граница.
С 6 июня по 12 сентября, когда дивизии вермахта отошли к франко-германской границе, из резерва Ставки на Запад были направлены 2 танковые и одна пехотная дивизия плюс 2 моторизованные дивизии из Италии. С советского фронта не было снято в поддержку западного направления ни одного соединения. И это при убыли в личном составе (убитые, раненые и, главным образом, попавшие в плен) около 400 тысяч человек (26 процентов от общей численности немецких соединений в Западной Европе на момент высадки в Нормандии) и при утрате 5490 танков (с учетом пополнения). Для сравнения – невосполнимые потери вермахта на Восточном фронте с января по октябрь 1944 года составляли 900 тысяч человек. Здесь в сражениях 1944 года было разгромлено 136 дивизий противника, то есть вдвое больше общего числа дивизий немцев в Западной Европе. Маршевые пополнение и поставки тяжелой техники на Восточный фронт не прерывались до апреля 1945 года.
12—16 сентября 1944 года состоялась вторая квебекская конференция Рузвельта, Черчилля, их начальников штабов. Нашим союзникам не терпелось думать, что война на проамериканских с британской подсветкой условиях завершится до конца года. Самые ретивые прогнозировали – крах Германии есть «дело ближайших недель или дней». Стало быть, надо вывернуться наизнанку, чтобы захватить важнейшие районы Европы до подхода к ним Красной армии. В каталоге – Венгрия, Австрия, Югославия, Греция, Албания.