По пути следования пароход подбирал, сколько мог вместить, беженцев, заполнявших пристани приволжских городов. Врезались в память рвавшие душу рассказы людей, познавших наяву ужасы нацистского нашествия. Многие метались в поисках родных, пропавших при бомбежке эшелонов, что шли на Восток из Прибалтики, Белоруссии, Новгорода, Пскова, Ленинграда. Если в Москве кто-то из эвакуируемых отправлялся в путь, как на прогулку, то в Перми он высаживался уже пессимистом. Впереди ждали суровые испытания. Всерьез и надолго.
На пермском железнодорожном вокзале мне довелось увидеться со «старыми» 152-мм знакомцами. Только что выпущенные с завода и после контрольных выстрелов на полигоне, раздававшихся чуть ли не каждый час, их грузили рядком на платформы.
Чем только не пришлось заниматься в эвакуации – лесоповал, строительство овощехранилища, паромщик, электрик, помощник машиниста на поселковой электростанции. В конце 1941 года я чуть было не вернул себе звание артиллериста. На станции в городе Кунгур толпились призывники. Короткая перекличка и вопрос: «Кто служил в артчастях?» Молчание. Стою среди любопытствующих и, чуть промедлив, поднимаю руку. Офицер удивленно смотрит в мою сторону и спрашивает: «Сколько лет тебе, юнец? Паспорт есть?» – «Шестнадцатый год». – «Потерпи немножко, твой час пробьет».
В декабре 1942 года семья возвратилась в Москву. Определяюсь токарем на завод «Красный пролетарий» в инструментальный цех. Среди прочего наточил сотни полторы осей для барабанов, на которые крепились тросы аэростатов, что сторожили московское небо, повредил на всю жизнь позвоночник, разгружая вместе с другими парнями вручную тяжеленные американские станки, и глаза, шлифуя без защитных очков лекала для агрегатов, на которых изготавливались коленчатые валы авиамоторов. Издержки особой поры, когда люди трудятся на износ.
Холодные и голодные годы выдались тогда. В мороз руки прилипали к станинным болванкам, ведь температура как на улице. В зиму 1942/43 года мужчины и чаще женщины падали от недоедания в обморок на рабочих местах. Свыше 200 человек по причине крайнего истощения увезли с завода по больницам. Продуктовые карточки, за вычетом хлеба, отоваривались в лучшем случае наполовину, да и то если отстоишь 5—6 часов в очереди. Но никто не роптал. Бодростью, особенно после Сталинграда и Курской битвы, заряжала вера в грядущую победу, каждый салют – с августа 1943 года они все чаще вспыхивали над Москвой – озарял надеждой, что, не щадя себя, мы не только спасаем от поругания свой дом, какой есть, но и создаем задел лучшего будущего.
Позвольте упомянуть один эпизод. Он в летописи тех дней не запечатлен. Благодаря отцу 2 мая 1945 года я попал на выступление кумира широкой публики Леонида Утесова в Колонном зале. После первого отделения концерт долго не возобновлялся. Наконец маэстро вышел на сцену и объявил: «Только что поступила весть – взят Берлин. Ничего лучшего мой ансамбль предложить вам не может. Концерт окончен». Четверть века спустя Утесов пригласил меня в квартиру на Смоленской площади. «Помните концерт 2 мая?» – спрашиваю я. «Как же, как же! – воскликнул Леонид Осипович. – Спасибо вам за память, за то, что вы тогда разделили со мной радость Победы».
Девятое мая. Великий всенародный праздник. Ликование миллионов граждан вылилось в рукоплещущий, звенящий переливами песен и музыки, славящий Отечество океан радости. Чуть позже, когда обнажатся раны и горе утрат, наше видение Победы пополнится дополнительными гранями, станет еще зримей невероятно высокая цена торжества в борьбе с фашизмом, заплаченная всеми и почти каждым гражданином России. 27 миллионов погибших. Они часть нашей личной и национальной истории. Благодаря их вкладу эта история не прервалась. Глумиться над их подвигом могут лишь те, кого Всевышний лишил совести и чести.
2006
США и Россия
Российско-американские отношения вновь на перепутье. Русофобия, слегка поутихшая в 90-х годах, все гуще окрашивает официальную лексику Вашингтона. СМИ проамериканского толка день изо дня вбивают в головы потребителей медийного товара – Россия не вписывается в «западную цивилизацию», она по своей природе не годится в партнеры демократам. Россию надобно не обхаживать, но обуздывать.
Чем послеельцинская Москва столь не потрафила властям предержащим за океаном, что они собрались зачислить в изгои и новую Россию? Может быть, прилив риторики, низвергающийся в адрес Российского государства и его руководства, является производным от традиции вымещать на стороне досаду за собственные промахи и провалы?
Конечно, внутриамериканские распри, катящийся вниз престиж «цитадели демократии» играют свою роль. Однако опыт досоветского, советского и постсоветского времени настоятельно предостерегает – лежащие на поверхности объяснения очередных приступов вашингтонской нетерпимости по отношению к любому инакомыслию и тем паче инакодействию чаще всего искажают картину. Претензия на роль вселенского поводыря есть знаковая черта, программировавшая державную философию США на протяжении XX века. И ключевой вопрос, от ответа на который зависит качество прогноза на средне– и дальнесрочную перспективу, гласит: как видит себя Вашингтон в современном мире, что из постулатов и догм, обслуживавших их политику в минувшем столетии, Соединенные Штаты имплементируют в плоть XXI века? Иначе говоря, какие выводы в смысле оперативных решений и стратегических проекций делают американцы, взяв верх над Советским Союзом и поспособствовав его развалу?
Война, силовая политика в самых различных ее появлениях не самоцель. Это метод решения определенных задач. В чем же состояла вчера и, надо полагать, ныне состоит искомая цель правящих кругов США, республиканской и демократической партий? Превращение окружающего Штаты мира в свою если не вотчину, то периферию, чтобы гарантировать американцам, составляющим около 6 процентов населения планеты, возможность и впредь потреблять две пятых ее ресурсов. Здесь не обойтись без колпака над основными источниками сырья и контроля над путями доступа к ним. Самой надежной конструкцией страховок и перестраховок, чтобы не делиться по справедливости ресурсами, является однополярный мир.
После схода Советского Союза с авансцены казалось, что дело сделано и США, не рискуя головой, без спешки освоят выпавшую им благодать, заполнят собой возникший в результате отката Москвы вакуум. До смены караула в Кремле оно к этому вроде бы и шло. Назовем вещи своими именами – ведь первую оранжевую революцию американцы учинили в России и последовательно доводили ее до «точки невозврата». Не столько невозврата к советской модели, сколько невозврата России к статусу великой державы.
Россиянам, погрязшим в самоедстве, меньше всего пристало искать успокоение в забвении заветов предков или в иллюзии, будто худшее позади. Русофобия зачалась не с возникновением Советского Союза и не скончалась с расчленением СССР. Так же как идея «пакс Американа» не была реакцией на социальные революции в Старом Свете или возвышение Германии, Японии, других крупных держав.
Стране «неограниченных возможностей» уже на заре XX века становилось тесно в ее границах и сферах влияния. Экспансия США – и в теории, и на практике – никогда не исчерпывалась «освоением» рынков сбыта и источников сырья. Капитальная ревизия американской политической доктрины, поворот в пользу безусловного приоритета силовых поверий совершился к концу Второй мировой войны. Лучшей обороной объявлялось превентивное нападение. Масштабы милитаризации страны предопределяла задача стать сильнее любого государства или коалиции государств в любом регионе Земли и обретение способности вести одновременно «две с половиной войны».
В орбиту американских интересов включались вся планета и околоземное пространство. Никаких белых пятен, выводивших отдельные регионы за скобки военной конфронтации, не признавалось. Нейтралитет клеймился как «аморальная политика». Догма – кто не с нами, тот против нас загодя исключала нахождение сбалансированных решений, в частности по германской и японской проблематике.
Что касается российского направления, основополагающие вехи стратегии США были проставлены в 1946—1949 годах. Варьировалась тактика, в такт с военно-технологическими новациями обновлялся инструментарий силового и психологического давления, но коловращение происходило вокруг одного стержня – исполнения приговора Советскому Союзу: он должен был кануть в Лету. Не потому, что СССР кому-то угрожал. Сам факт его существования квалифицировался как несовместимый с американской безопасностью.
Вашингтону принадлежит сомнительная честь деградирования политики и дипломатии, международной торговли, информатики в продолжение войны иными средствами. Непредсказуемость действий почиталась и поныне слывет на американском олимпе за важнейший стратегический резерв. Она – неотрывная часть балансирования на грани войны, позволяющего держать мировое сообщество в постоянном напряжении, а США – владеть инициативой. Производным от непредсказуемости является «право» на первый, превентивный удар по любому «потенциальному противнику» в любое время и любыми видами оружия.
«Превентивность», «упреждение», «подавление опасности в ее зародыше» и тому подобные термины вводились в оборот для оболванивания обывателей. Внутренняя логика подчинялась и подчиняется другим критериям, а именно: «отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия» (угрозы). Для вооруженных сил США вводился режим постоянной готовности, а для принятия решения всей наличной ложью обрушиться на «противника» достаточно «подозрения» или, согласно редакции 2006 года, «ощущения», что назревает нечто неладное, или констатация наличия такого «окна уязвимости» у объекта нападения, которая почти наверняка избавляет агрессора от возмездия.
За минувшие полвека в США было наработано более дюжины моделей казус белли. Вот некоторые наиболее одиозные. Если в каком-либо районе мира разовьются события, подкрепляющие советские позиции, Вашингтон вправе применить оружие вне зависимости от того, причастна Москва или не причастна к этим событиям. Создание неподконтрольной американцам стороной оборонительного оружия, обесценивающего наступательный потенциал Соединенных Штатов, есть нетерпимый вызов безопасности последних. В отсутствие более удобных предлогов называлась возможность развязывания войны по идеологическим мотивам.