Другой малоизвестный эпизод. Летом 1958 года в Москву прилетел Аксель Цезарь Шпрингер. После долгих мытарств он попал на прием к Хрущеву и предложил свои услуги на случай объединения Германии в качестве «нейтрального государства». Шпрингер обещал задействовать всю мощь своего концерна, поднять другие западногерманские средства информации в поддержку такого решения. «Поздно, – ответствовал Н.С. Хрущев, – слишком поздно».
Кое-какие шаги по наведению мостов между ФРГ и ГДР предпринимались с западногерманской стороны в период канцлерства Л. Эрхарда, а также в начале 80-х годов. По нашей вине они закончились ничем.
20. Пора выходить на финишную прямую. В конце 1968 – начале 1969 года МИДом СССР в сотрудничестве с другими службами были проанализированы модальности новых подходов к германским делам. Сброс балласта и расстановка свежих ориентиров давались нелегко. В высшем эшелоне имелись профессиональные скептики. Они полагали, что недружественная позиция Бонна не столь вредна. Она облегчает закручивание гаек в странах Варшавского договора. Сомнительным вариантом они называли приход к власти СДПГ по причине популярности социал-демократической идеологии в ГДР. Упомяну два имени – Б.Н. Пономарев и его патрон М.А. Суслов.
Отдадим должное А.А. Громыко и Ю.В. Андропову – им удалось убедить Брежнева и Подгорного (Косыгина убеждать было не надо) принять разработанную дипломатами и разведчиками концепцию выправления отношений с ФРГ. Она реализовалась затем в Московском договоре 1970 года.
Два примечания. Отсчет шагов на пути к восстановлению единства, по моему мнению, следует вести от встречи В. Брандта и В. Штоффа в Эрфурте. Она продемонстрировала, что преодоление «атомного рва» (это не образ) между двумя германскими государствами – вопрос времени. И во-вторых, нормализовав отношения с СССР и получив, таким образом, твердую опору под второй ногой, западногерманские политики заметно нарастили вес своей страны в Европе, в западном альянсе, в мире в целом.
21. К середине 70-х Советский Союз вышел на пик своего могущества и влияния. Внешне вроде бы так и было. Что стряслось на рубеже 80-х годов? Почему в ускорявшемся темпе разбазаривался державный капитал? Причин – хоть отбавляй. Назову, на мой взгляд, самые существенные.
Эксперты убеждали Хрущева, Брежнева, Андропова, что, подыгрывая американцам в гонке военных технологий и наращивания арсеналов оружия, Советский Союз ведет контрпродуктивную политику; сам себя разоряет. Наша экономическая база была в семь раз уже той, на которую опирались американцы. Стало быть, каждый рубль, каждый доллар, брошенный в топку вооружений, обходился нам семикратно дороже. Бесконечно самоедство продолжаться не может. В обозримом времени количество перейдет в качество.
К концу правления Н.С. Хрущев слушал и слышал лишь сам себя. Л.И. Брежнев с 1976 года утратил дееспособность. Он царствовал, но не правил. Ю.В. Андропову судьба отвела слишком короткий срок для того, чтобы что-то изменить. Государственное устройство сталинского покроя превращало кризис личности в кризис системы, в кризис национального сообщества.
Представьте себе, военные расходы ФРГ в 1980—1982 годах составляли бы не 5,7 процента от внутреннего валового продукта, а 22—23 процента, как у нас. Смогли бы вы творить экономические чудеса? Что же до американской экономики, то при одолении пресловутой «асимметрии» и утроении военного бюджета США и доведении его до 1 триллиона долларов она лопнула бы.
Имелась ли у СССР альтернатива? Отто Бисмарк называл самой плохой политикой политику колебаний. Хуже ее подражательская политика, обрекающая жить чужим умом.
22. Обвал пришелся на горбачевскую пору. Новому генеральному секретарю давался шанс обещания воплотить в действия, теорию и практику привести к единому знаменателю, наполнить понятия народовластие и социальная справедливость реальным содержанием. Это предполагало не довольствоваться развенчанием культа личности Сталина, а взяться за насущную, перезревшую проблему низведения под корень созданного диктатором режима бесконтрольной единоличной власти, навязанной им идеологии слепого подчинения, внедренной практики подавления вольнодумства. Дилемма была обозначена предельно просто: либо М.С. Горбачев возглавит процесс десталинизации системы от «а» до «я», либо протестные силы сомкнутся на нигилистской основе и вместе с надстройкой снесут базис.
Советская громада нуждалась не в косметическом припудривании, не в экспромтах, которых страна натерпелась при хрущевском правлении, а в последовательном капитальном ремонте по тщательно продуманному и взвешенному во всех составных плану. Но лозунгом М.С. Горбачева было – ввяжемся в сражение, потом оглядимся. Согласитесь, без программы, без скрупулезной инвентаризации всех за и против не перестраивают даже аптеки, а здесь речь шла о судьбе великого государства.
23. С момента прихода М.С. Горбачева к власти эксперты многократно портили ему настроение неутешительными прогнозами. 1990 год, доказывали они и приводили неопровержимые выкладки, будет для СССР рубежным. Нет пророков в своем Отечестве. Остается утешаться восточной мудростью – все, что должно сбыться, то сбудется, даже если это сбудется не так. Так арабы на свой лад формулируют закон связи времен.
18.02.2007
Размышления о былом
Ремарка В. Белова лишний раз подтверждает – мудрость народная зачастую на порядок превосходит политическую. Это нашло отражение в творчестве и Ф.И. Тютчева, Хайнера Мюллера, выдающегося немецкого драматурга, и писателя В.Г. Распутина. В их наблюдениях сокрыт глубокий смысл, к сожалению далеко не всегда востребованный.
Вот собрались в Ялте руководители трех великих держав, чтобы подытожить трагические события Второй мировой войны и условиться об устройстве послевоенного мира. Разговор на встрече шел в основном между Сталиным и Рузвельтом. Черчилль время от времени встревал, но больше для того, чтобы вставлять палки в колеса. Президенту США импонировали проекции Сталина, и он не пошел на поводу у британского премьера. Итогом непростых дискуссий стали ялтинские соглашения, историческое значение которых Рузвельт квалифицировал в своем последнем послании конгрессу так: от добросовестного выполнения союзнических соглашений, достигнутых в Тегеране и Ялте, зависят «судьба Соединенных Штатов и судьба всего мира на будущие поколения». «Здесь, – предупреждал президент, – у американцев не может быть среднего решения. Мы должны взять на себя ответственность за международное сотрудничество, или мы будем нести ответственность за новый мировой конфликт».
Эта запись датируется 1 марта 1945 года (три недели спустя Рузвельта не станет), и возникла она далеко не случайно. За спиной главы Белого дома – в администрации, в конгрессе, в клерикальных кругах оживились силы, которым не терпелось по окончании войны в Европе заварить новый конфликт, на сей раз с Советским Союзом. В Англии Черчилль отдал в это время распоряжение собирать трофейное оружие и складировать его на случай войны с СССР, а своих начальников штабов озадачил подготовкой операции «Немыслимое», о чем будет сказано чуть ниже.
Руководители трех держав покинули Ялту 11 февраля. На конференции были утверждены среди прочего линии разграничения демаркационных зон в Германии и Австрии, а также координаты военных действий союзных держав во избежание случайных пересечений. Земля Саксония попадала в советскую зону оккупации, но в ночь с 12 на 13 февраля американцы и англичане разрушили до основания ее столицу древний Дрезден, дабы продемонстрировать «потенциал англосакской бомбардировочной авиации» и, обрушив мосты через Эльбу, задержать продвижение Красной армии на Запад. Затем был опустошен Ораниенбург, что под Берлином. От города практически ничего не осталось. Целью налета являлись заводы и лаборатории концерна Дегусса, занимавшиеся ураном. Советской стороне объяснили, что Ораниенбург стерли по ошибке. Американские летчики «перепутали цель», они, хотите – верьте или нет, метили в Цоссен, где находился штаб ВВС Германии. «Промахнулись», с кем не бывает… А уж совсем под занавес, во второй половине апреля, бомбили Потсдам, превратив в развалины центр города. Тут, похоже, действительно промазали, ибо метили в дворец Сан-Суси.
Попробуем копнуть глубже. Для этого вернемся к операции «Немыслимое». Согласно замыслу Черчилля, третья мировая война должна была начаться 1 июля 1945 года силами 110 дивизий – британских, американских, канадских, польского экспедиционного корпуса, а также 10 дивизий вермахта, которые были интернированы англичанами на завершающем этапе войны. Их держали в полной боевой готовности в земле Шлезвиг-Гольштиния и в Южной Дании. Для них складировали трофейное оружие. Параллельно начались впервые за всю войну налеты на крупнейшие военные предприятия на территории Чехословакии, в том числе на заводы «Шкода», которые с 1938 года выпускали для вермахта танки и другое тяжелое вооружение.
Наложим эти строго документальные данные на то, что прочитал у В. Белова, и мы поймем, какую тяжелейшую долю готовили тогда наши союзники для СССР, для советского народа, на плечи которого и без того легло основное бремя Второй мировой войны. Нам не оставляли ни года, ни месяца, ни часа на то, чтобы воспрянуть, сосредоточиться на воссоздании народного хозяйства, дорог, тысяч городов и десятков тысяч деревень, разрушенных агрессорами. Ялта, повторюсь, закончилась 11 февраля, а в марте 1945 года конгресс США принял решение, запрещавшее администрации давать кредиты СССР на восстановление его экономики, опустошенных фашистским нашествием западных регионов страны.
Одна война кончилась, чтобы уступить место другой, прозванной холодной. Это не оговорка. Война идет не только тогда, когда стреляют, ее могут вести и экономическими, и психологическими, и иными методами. Соединенные Штаты превратили политику в продолжение войны другими средствами во имя достижения глобальной американской гегемонии.