Сообщаю об этом подробно, ибо все остальные свидетели тогда произошедшего, к сожалению, уже покинули этот мир. Итак, в октябре 1961 года мир находился в двухстах метрах от катастрофы. Сие понимают до сих пор не все. Шальной выстрел или любой маневр американских бульдозеров могли обрушить всё и вся. В Германии были размещены громадные запасы ядерного оружия. Вдоль границы с ГДР Соединенные Штаты создали так называемый ядерный пояс с сотнями атомных зарядов на случай, если наши войска после удара НАТО по СССР пойдут в наступление. Не нужно многих слов, чтобы представить себе последствия. И Москва располагала немалым ядерным потенциалом, чтобы адекватно среагировать на бросавшийся Советскому Союзу вызов.
В ноябре 1961 года, после того как бульдозеры и танки в Берлине были благополучно разведены, Кеннеди направил Хрущеву послание. Его смысл состоял в следующем – надо перестать испытывать друг друга на прочность. Лучше, сопоставив наши позиции, попытаться найти такие решения по Берлину и германской проблеме, которые устроили бы Москву и Вашингтон и пошли на пользу самим немцам. Н.С. Хрущев вызвал меня в Кремль и поручил писать ответ Кеннеди. Попутно советский лидер рассказал присутствовавшим помощникам и В.В. Кузнецову, исполнявшему обязанности министра иностранных дел, об испытании термоядерного устройства над Новой Землей, о своей ссоре с А.Д. Сахаровым и заодно отдал распоряжение изгнать «поганой метлой» Албанию из СЭВа и всех других организаций Восточного блока. Никакого вам решения политбюро, ни обмена мнениями с экспертами.
Это Хрущев рассорил нас с Китаем, довел напряженность с США до Карибского кризиса, раскрутил спираль милитаризации экономики и науки до «зияющих высот». Страна не могла уже себя прокормить. Кукуруза, которую Хрущев приказал сеять повсеместно, положение не спасала, а у полярного круга, вопреки требованиям наследника Сталина, она вообще отказывалась расти. Воистину, абсолютная власть портит абсолютно.
2008
«Перемещенное искусство»Текст выступления в Берлине
Пятидесятая годовщина передачи Советским Союзом музеям Берлина, Дрездена, других немецких городов «перемещенных» исторических и художественных сокровищ – не рядовая дата в летописи отношений между нашими народами. И самых высоких оценок заслуживают инициаторы сегодняшней встречи, предложившие отметить этот юбилей под сводами Пергамона, под присмотром античных героев.
Своим участием в нынешнем диалоге господин федеральный президент оттеняет статус события полувековой давности, неоднозначно воспринятого на Востоке и Западе, а тем временем изрядно подзабытого. Суждения, развитые доктором Рихардом фон Вайцзеккером, приглашают к всестороннему осмыслению проблемы с трех-, если не с четырехмерной проекцией.
Что ж, никогда не лишне, перешагнув через стойкие стереотипы – продукт гипертрофированного эго, окинуть предмет дискуссии свежим взглядом. Жаль, это редко удается, и прозрение наступает слишком поздно.
Человек, ищущий опору в догмах и млеющий от начальственной ласки, ставит на кон свою свободу, а подчас и судьбу. Чем талантливее, изощреннее поводырь, тем опаснее его ошибки и заносы.
Припомните брейгелевского «Слепого, слепых ведущего». Гений художника запечатлел убедительней, чем тысячи тысяч книг, предостережение (Mahnung): хомо сапиенс, не встраивайся в стадо, ведомое козлом-провокатором!
Высокое искусство тем и отличается от подделок, что не терпит лжи ни в себе, ни о себе. Как нет двух Вселенных, так одноедина мораль – родник истинного искусства. Отчаливая от этой крамолы, рискну пуститься в плавание.
«Перемещенное», или, не краткости ради, его чаще называют «трофейным» искусством, в чем-то сродни привидению, взывающему обидчиков прекрасного к покаянию. Хотим мы или не хотим, сам факт будирования этой темы понуждает перелопачивать прошлое. Не вникнув в него, причем не избирательно, но собирательно, едва ли удастся двинуться в желаемом для обеих сторон направлении.
Мне не привыкать шагать не в ногу. Позвольте предложить несколько иной критерий для оценки возможного и невозможного, вероятного или невероятного. А именно: справедливость. Осмелюсь допустить, что нас и свела вместе потребность запечатлеть почтение к справедливости – «этой высшей», по Марку Туллию Цицерону, «из всех добродетелей». Сама же «справедливость, – как уточнял философ, – заключается в том, чтобы воздать каждому свое».
Архисложную задачку задал Цицерон: каждому отмерить им заслуженное. Проще, пожалуй, изыскать квадратуру круга.
Во избежание наветов справа и слева призову в арбитры Соломона. «Сеющий неправду пожнет беду» (Wer Unrecht saet, erntet Unheil) – притча 22/8. И он же, Соломон: «Неодинаковые весы, неодинаковая мера, то и другое мерзость перед Господом (Zweierlei Gewicht und zweierlei Mass beide sind dem Herrn ein Greuel) – притча 20/10.
Скольких несчастий избежали бы земляне, прими они Соломоновы наставления за аксиому! Множество споров улеглось бы само собой. Разлады не эскалировали бы в конфликты. Добрососедство торжествовало бы как норма бытия. Увы, легче и быстрее нащупать пульс событий, сотрясавших Древней Египет или Вавилон, чем проникнуть в закулисье умыслов и помыслов, терзавших XX век и перекочевавших в век XXI. Как так, пожмет несведущий плечами? Между тем перед нами секрет Полишинеля. Путешественникам в далекое прошлое путеводной звездой служит истина. При соприкосновении с настоящим верховодит интерес, зауженный до надругательства над фактами, самыми что ни на есть неколебимыми. Сколь долго Земля сможет выносить светопреставление? Что еще должно стрястись, чтобы правители и их верноподданные осознали – человечество живет в кредит (fuehrt geborgtes Leben)?
«Что самое общее для всех»? – вопрошал Фалес из Милета за пять с лишним веков до Рождества Христова. И отвечал: «Надежда, ибо она есть даже у тех, у кого ничего нет». Не уподобятся ли в очередной раз благостные надежды, с которыми человечество вступило в третье тысячелетие, миражу? На этот вопрос ответ дадут не декларации, а дела, способность каждого вписать себя в многоликий мир, его готовность извлечь из прошлого адекватные уроки и меньше выискивать в случившемся извинения собственным прегрешениям. Делать других неправыми из желания отмыть себя добела – недостойно.
На сломе эпох, в безвременье войн и смуты самыми страждущими являются дети и старики, правда, мораль и культура. Явным перебором выглядит посылка – нет ничего такого, чего время не поглотило бы. Что-то время смягчает и как-то даже лечит. Но труднее всего, если вообще, рубцуются раны, наносимые психике людей и духовной культуре. Сошлюсь на пример Московского государственного университета. В 1941 году почти все его студенты и преподаватели ушли добровольцами на защиту столицы. Живыми вернулись двое из ста. Среди погибших ученые с мировыми именами и многообещавшая поросль. Оборвавшуюся с уходом многих из них нить едва ли кому-либо удастся подхватить и продлить. Так же как никому не суждено завершить «Неоконченную» Шуберта, подобрать сникшую под мечом супостата кисть, кто знает, преемника Дюрера или Рокотова, сломанный резец Шлютера или Козловского.
Про осквернителей гробниц фараонов и скифских курганов наслышан каждый школьник. По какой шкале прикажете оценивать качество зла, содеянного против мировой цивилизации в нашу якобы сверхпросвещенную эпоху? Эксперты – за неимением лучшего – выстраивают колонны обезличенных цифр и редко осекаются: не соскальзывают ли они ненароком в бухгалтерские дебет-кредит, выхолащивая суть проблемы.
На месте разрушенных памятников зодчества восстают порой новоделы. Через пару-другую сотен лет потомки, возможно, примут копии за оригиналы. Но как заместить уникальные живописные и скульптурные творения, обращенные в прах, растоптанные сапогом или перемолотые гусеницами танков иероглифические и клинописные послания из прошлого? От многих не сохранилось даже дельных фотографий. Вот над чем надобно горевать и реже прикидывать, сколько стоил бы сгинувший предмет на антикварном рынке. Не разобравшись толком во всем этом, мы обрекаем себя толочь воду в ступе. Присовокупим смешение причин и следствий, подмену понятий, рассечение связи времен, и вот вы свидетель, благо что не участник порочной круговерти – бесплодной и унизительной.
На календаре давно час камни собирать. И если государства еще не слишком преуспели на сем поприще, это обусловлено системным упущением – они не условились заранее, на что камни сподоблены будут и вообще о каких камнях речь. Если о камнях преткновения, увольте – сизифов труд не про меня.
Атмосфера святилища, оказывающего нам гостеприимство, прямо-таки зовет проникнуться античными заветами. У современных политкутюрье они не в чести, отчего запечатленная в них мудрость не убывает. Древние греки учили: даже богам не под силу сделать сбывшееся небывшим. Прошлое, изреки мы о нем всю правду, и только правду, не станет ни светлее ни мрачнее. Не обнажив, однако, корней зла, едва ли удастся найти противоядие от многих невзгод. И нечему удивляться, что увещевания с предвыборных трибун и воскресных амвонов отскакивают от брони инстинктов, кристаллизующих опыт поколений. И чем усерднее правду четвертуют, тем грузнее пресс недоверия. От недоверия же до неприятия – полшага.
Не политизируя наш диалог, хотелось бы все же услышать разъяснение, почему на седьмом десятке лет по окончании войны не устранен досадный пробел: Бонн принес официальные извинения всем жертвам нацистской агрессии, кроме Советского Союза. А может быть, это и не ляпсус вовсе, а реликт? Стратеги Третьего рейха дробили антигитлеровскую коалицию на «противников» и «врагов»? На первых распространялись правила войны и кроки послевоенного устройства. Враги же ставились вне закона.
У кого найдется желание, может заглянуть в монументальный труд «Германский рейх и Вторая мировая война», создававшийся под крылом министерства обороны ФРГ. Авторы, маститые историки, упорно навешивают на СССР ярлык «враг». США и Великобритания идут у них за «противников». Может быть, мне удастся услышать «неполитизированное» истолкование прискорбного неумения про