Вот так несуразности, которыми пестрело правление Хрущева, преображались порой в сарказм. Люди старшего поколения, видимо, припоминают разделение обкомов, крайкомов, ЦК компартий республик по производственному принципу. На одних навешивали ответственность за промышленность, на других надевали сельское ярмо. В принципе партсекретари не должны были заниматься напрямую ни тем ни другим. Этими хлопотами надлежало ведать специалистам.
Сей эпизод с двумя королевами и двумя парткомами зримее, чем иные монографии, показывает, насколько хрущевский подвид самодержавия подчеркивал потребность низвержения с пьедестала не только Сталина как личности, но сталинизма как системы. И казалось, когда избирали генеральным секретарем ЦК КПСС Л.И. Брежнева, проступили некие признаки перемен. Ведь в октябре 1964 года возник триумвират. Не идеальная конструкция, но все-таки лучше, чем единственный всемогущий. За партию отвечал генеральный секретарь, за законотворчество – Председатель Президиума Верховного Совета, за исполнительную власть – председатель правительства. Формально, и не только формально, голос каждого из них, то есть Брежнева, Подгорного и Косыгина, был равновесомым. Правда, продолжалось это не долго.
Июнь 1967 года. Заседает кризисный штаб, образованный в связи с агрессией Израиля против арабских соседей. Я участвовал в его работе в качестве эксперта – советника министра иностранных дел. Брежнев зачитывает шифр-телеграмму из Каира: израильтяне форсируют Суэцкий канал, создается реальная угроза их рейда на Каир. Насер обратился к советскому руководству с просьбой незамедлительно перебросить самолетами вооружения, технику, боеприпасы, необходимые для организации обороны на подступах к столице Египта.
Буквально вслед за этим сообщением поступает «молния» от посла С.М. Виноградова – у Насера тяжелый сердечный приступ, скорее всего, инфаркт. Генсек спрашивает, как быть. Им уже была дана команда грузить самолеты, имея в виду ночью отправлять их в Египет. Теперь, помимо оружия, придется ближайшим рейсом послать Е.И. Чазова в Каир в помощь египетским врачам.
Берет слово Н.В. Подгорный. Кардиологу Чазову, говорит он, стоит срочно отбыть по назначению, но оружие в Египет пока не посылать. «Что же ты предлагаешь, Николай?» – интересуется Брежнев. «Я предлагаю подумать», – отвечает Подгорный. Генсек продолжает: «Пока ты до чего-то додумаешься, в Каир могут войти израильтяне». Тем не менее, настаивает Подгорный, надо подождать. К утру что-то, возможно, прояснится. И тут же он встает и уходит.
Обращаясь к присутствовавшим А.Н. Косыгину, А.А. Громыко, министру обороны и начальнику Генштаба, генсек озадаченно говорит: «Как можно работать в таких условиях, когда каждая минута на вес золота».
Размежевание генсека с Косыгиным подпитывалось не только разночтениями в характерах. Оно имело концептуальную подоплеку. Но прежде предложу вам несколько малоизвестных штрихов к портрету Алексея Николаевича.
С финской фирмой был заключен контракт на расширение и комплексную модернизацию Третьяковской галереи. Больше двух третей запланированных работ подрядчик выполнил. И как часто у нас водится, источник финансирования вдруг иссяк. Финны – люди деловые, они извещают Министерство культуры, что вынуждены законсервировать работы, а в случае их возобновления потребуется заново согласовывать, в частности, финансовые условия.
Друзья из Министерства культуры попросили моего совета. От них я получил подробный расклад, во что обойдутся консервация, расконсервация, возмещение упущенной выгоды, прочие накладные расходы. Оснащенный этими данными, обращаюсь к Б.Т. Бацанову, руководителю канцелярии Косыгина, с просьбой доложить предсовмина суть дела. Алексей Николаевич в разговоре со мной по телефону перепроверил обоснованность расчетов и, пробурчав: лучше изыскать 3 миллиона инвалютных рублей сегодня, чем завтра выкладывать 5 миллионов, сказал: «Считайте, вопрос решен положительно».
Сходная проблема возникла у Государственного Эрмитажа. Б.Б. Пиотровский, с которым меня связывали многолетние добрые отношения, сетует: театр Эрмитажа рассыпается буквально на глазах. Наши строители берутся его спасти, но… Продолжительность работ определяется ими в три года. На этот срок движение по Дворцовой набережной должно быть перекрыто. Большую часть здания театра придется разбирать. Гарантии сохранения внутренней отделки строители не дают. Встречное предложение, продолжал Пиотровский, поступило от финнов. Они не собираются перегораживать Дворцовую набережную, ломать здание, фундамент должен будет подновляться с использованием новейших материалов, обеспечивающих гидроизоляцию, срок исполнения – не более полутора лет. По проторенной тропе вместе с Борисом Бацановым докладываем суждения Пиотровского Алексею Николаевичу, и он снова дает добро.
Конечно, Третьяковка и Эрмитаж – это детали. Чтобы по-настоящему высветить масштаб этого государственного деятеля, надо обратиться к его идеям, осуществление которых могло бы совсем иначе запрограммировать развитие Советского Союза в 60—70-х годах истекшего столетия.
Что предлагал А.Н. Косыгин? Отказаться от экстремистских заносов при определении вектора развития страны на перспективу. Для этого прежде всего следовало покончить с волюнтаризмом в экономике, реабилитировать закон стоимости, ввести в оборот хозрасчет. Если совсем кратко, надлежало возродить регламент НЭПа, естественно, со всеми поправками, вытекавшими из состояния страны на середину 60-х годов. Прочь уравниловку. Состязательность между производителями, конструкторами, научными и т. п. коллективами, упор на качество как концентрированное выражение количества. Функция Госплана сводилась бы к прогнозированию среднесрочного и долгосрочного развития и определению стратегии достижения означенных в прогнозах рубежей. Но оперативные задачи текущей экономической деятельности решались бы руководителями конкретных предприятий и организаций.
С отстранением Хрущева еще не пробил час выдавить из себя понятие «рынок и рыночные отношения». Слишком влиятельными на олимпе оставались М.А. Суслов со товарищи по клубу почитателей догм. Однако предложение связать воедино спрос и предложение уже вводилось Косыгиным в оборот. По-иному нельзя было выбраться из дефицита и очередей. Люди моего поколения припоминают, как пропадали то бритвы, потому что какой-то чиновник из Госплана не там проставил ноль, то махровые полотенца – кто-то счел, что их наткали слишком много, и заодно с полотенцами утилизировали машины, на которых они изготавливались. И так далее.
Инициативы А.Н. Косыгина подняли авторитет премьера, не к восторгу, понятно, генерального секретаря. Окружение Брежнева принялось, под сурдинку «укрепления руководящей и направляющей роли партии», шаг за шагом размывать триумвират. Оттеснили от реальных дел Подгорного. Вслед за этим занялись ужиманием круга полномочий Косыгина. В средствах массовой информации партнерам генерального секретаря выделялось на порядок меньше места.
Про форма Алексей Николаевич продолжал присутствовать во внешней политике. В 1966 году он даже нанес официальный визит в Великобританию. В ходе переговоров с премьер-министром Г. Вильсоном и министром иностранных дел Дж. Брауном была возделана почва для подписания политического соглашения, призванного поднять взаимоотношения Москвы с Лондоном на пару ступеней. Нежданно раздается телефонный звонок. «Алексей, – слышится голос Леонида Ильича, – ты очень хорошо выступил в мэрии Лондона. Поздравляю тебя. Да, тут мы посоветовались в политбюро, и мнение таково – по ряду причин, по приезде я их тебе объясню, пока не стоит торопить события и идти на подписание соглашения».
От меня, на протяжении ряда лет с близкого расстояния наблюдавшего Алексея Николаевича, не укрылось, как больно задел его сей окрик. Косыгин вообще не был склонен расстегиваться нараспашку, а тут он замкнулся совсем. Предсовмина сделал все, возможно, больше, чем любой другой мог сделать, чтобы интегрировать здравый смысл в советско-британские отношения.
Не исключено, я ошибаюсь, но и сейчас полагаю: свою роль в таком обороте дел сыграл Громыко. Министр терпеть не мог Брауна. Неприязнь к шефу Форин-офис обострилась у него после эпизода, в сущности мелочного. Какой-то «доброхот» посоветовал Брауну, когда тот приехал в Москву, начать переговоры с советским коллегой на почти семейной ноте. Рабочий завтрак в посольстве Великобритании. Браун, приветствуя Громыко, обращается к нему «Андрушка». Все сказанное дальше значения не имело. Наш министр строгим голосом выговаривает: «Если вы хотите выйти за рамки протокола и оставаться вежливым, обращайтесь ко мне Андрей Андреевич».
Во время двухдневных переговоров оскорбленный «Андрушка» не пошел навстречу гостю ни на йоту. Браун просил разрешить советским женщинам, вышедшим замуж за англичан, выехать на Альбион. Участвовавший в собеседованиях с Брауном министр внешней торговли СССР Н.С. Патоличев (как мог, я ему ассистировал) пытался в несколько заходов переубедить Андрея Андреевича смягчиться, дабы посредством урегулирования семейных казусов улучшить климат для продвижения вперед в крупных вопросах. Напрасно. Громыко остался при непреклонном «нет».
После всех экзекуций над Брауном и заодно над советниками, что не вторили крутому громыкинскому нраву, Патоличев в разговоре со мной по душам заметил: «В правительстве твоего Громыко не любят». «А почему вы думаете, – спросил я Николая Семеновича, – что Громыко мой? Свой долг я вижу в служении Отечеству, а не в угождении кому бы то ни было».
A. Н. Косыгин единственный в высшем руководстве выступал против вооруженного вмешательства в августе 1968 года в Чехословакию. Он в меру своих возможностей способствовал нормализации отношений СССР с ФРГ. Тем не менее после подписания Московского договора Алексей Николаевич оказался по сути отстраненным от наполнения этого договора жизнью. С конца 60-х удел председателя Совмина был заужен до экономики, да и то с отсечением под диктовку Суслова всего «еретиче