ского», что могло быть сродни рынку.
Выезды за рубеж для встреч с лидерами этих стран стали прерогативой генерального секретаря ЦК КПСС.
С. Я. Косыгин сделался невыездным?
B. Ф. Что вы, что вы, очень даже выездным. На похороны всех сколько-нибудь значительных иностранных деятелей только его и командировали.
Скороговоркой изложенное выше иллюстрирует истинную роль личности в истории народов, когда личность сия, как у нас до конца существования СССР и после его распада, подминала под себя все ветви власти – исполнительную, законодательную и судебную. Если личность шагает не в ногу со временем, а свои амбиции и капризы возводит в принцип, если с собственными гражданами она обращается не иначе как с верноподданными, лишенными права свое суждение иметь, то ее не проймет даже набатный звон, предрекающий катастрофу.
Эксперты, и я в их числе, многократно обращали внимание Хрущева и особенно Брежнева на то, что гонка вооружений для США есть способ ведения войны против СССР и его союзников. Соответствующая установка была вработана во внешнеполитическую доктрину Вашингтона еще в 1946 году. До создания нами собственного атомного и термоядерного оружия, а также средств его доставки к целям у Москвы не было выбора. Но и после пресечения атомной монополии США мы не пересмотрели своей стратегии и приняли вызов состязаться на чужом поле. В конце концов, после уравнения в потенциалах, позволявших уничтожить один другого этак 30—50 раз, СССР занимался гонкой вооружений не столько против США и НАТО, сколько против самого себя.
Перед Л.И. Брежневым я выкладывал на стол достоверные цифры – экономическая база, на которую мы опирались в противостоянии с Западом, была в семь раз уже, чем экономическая база Соединенных Штатов, Японии и Европы, вместе взятых. Следовательно, каждый доллар или рубль, вкладывавшийся нами в оружие, обходился советскому народу в семь раз тяжелее. Минимум в семь раз. Вопрос времени, когда диспропорции повлекут переход количества в качество.
Будучи послом в Бонне, я направил в центр телеграмму. Это было, наверное, в 1977 году. Любая крупная война, случись она в Европе, неизбежно выльется в ядерный конфликт. В ней не останется ниши для армий наших друзей по Варшавскому договору. Не они будут решать исход конфликта. Поэтому целесообразно большую часть средств, которые не без нашей подачи руководители союзных государств инвестировали в свои вооруженные силы, перенацелить на социальноэкономические, культурные и научные нужды, сводя к минимуму чисто военные ассигнования.
Вскорости меня приглашают в Москву, и Громыко спрашивает: «Вы предлагаете радикально сократить численность армий ряда стран Варшавского договора. По вашей логике за этим должно последовать сокращение численности также советских Вооруженных сил. Правильно ли я вас понимаю?»
Подтверждаю – министр верно воспринял мою идею.
«Должен сказать, ни я, ни Ю.В. Андропов с вами не согласны. Причин для перегруппировки сил нет».
Игнорирование фактов, понятно, не отменяет фактов, но способно спровоцировать цепную реакцию с необозримыми последствиями. Москва осуществляет замену выработавших ресурс ракет СС-4 и СС-5, стационированных в странах Варшавского договора. Вашингтон ухватывается за это как предлог для реализации давно вынашивавшихся планов развертывания в Европе ракет первого удара. Канцлер ФРГ Г. Шмидт через меня довел до сведения Кремля вариант консенсуса – модернизация оружия явление нормальное, и она будет принята к сведению немцами без возражений при условии, что количество ядерных боеголовок на новых советских ракетах СС-2 («Пионер») не превысит число боеголовок, уже имеющихся на ракетах СС-4 и СС-5. В этом случае Бонн не даст согласия Вашингтону на размещение в Западной Германии американских «Першингов-2», то есть ракет первого удара, сконструированных под доктрину обезглавливания противника упреждающим нападением на центры политического и военного управления СССР.
Москва на соображения Шмидта не среагировала. Правительство ФРГ сочло невозможным дальше тянуть с ответом на настойчивые требования американцев и штабов НАТО. Федеральный канцлер организовал экстренную встречу с А.Н. Косыгиным и А.А. Громыко на аэродроме Шереметьево. Шмидт повторил свое предложение и услышал из уст министра, который вещал за себя и за предсовмина, бескомпромиссное «нет».
При ближайшей возможности я в недвусмысленных выражениях сказал нашему министру иностранных дел – советская сторона допускает крупную ошибку. Громыко отверг мои аргументы:
– Вы предлагаете менять ракеты на воздух. Вот когда в ФРГ появятся «Першинги», тогда и вступим в предметный разговор.
– Когда «Першинги» займут свои стартовые позиции, говорить будет поздно, – возразил я.
– Поздно в политике не бывает.
К чему эти подробности? Общественность буквально захлебывается в потоках баек о цивилизованных западных демократиях и демократах. Я один из немногих, кто взял на себя труд проштудировать доступные меморандумы Совета национальной безопасности (СНБ) Соединенных Штатов. С полным основанием утверждаю – начиная с 1947 года, если не раньше, на уме у Вашингтона не было ничего иного, кроме сокрушения любыми способами и средствами Советского Союза. В конце 1949 года Трумэн утвердил в качестве основы внешней и военной политики США, а также блока НАТО план «Дропшот». Согласно этому плану, Соединенные Штаты и их союзники должны были накопить к середине 80-х годов силы для нанесения нашей стране тотального поражения. СССР должен был быть расчленен на 12 государств, причем ни одно из них не могло быть независимым от зарубежья экономически и самодостаточным в обороне. По последнему сводному плану выбора целей СИОП-6А (конец 80-х годов), на территории Союза подлежали уничтожению около 50 тысяч объектов, включая, пусть это не покажется странным, квартиры партийных и советских функционеров вплоть до председателей райисполкомов и секретарей райкомов партии.
Вникнем в философию вашингтонского мышления. В одном из меморандумов СНБ вы вычитаете: дипломатические переговоры – это не способ выявления общих знаменателей и притирки позиций, а «метод ведения политической войны». Разговоры и переговоры чаще всего задумывались Вашингтоном как отвлекающие маневры для сокрытия истинных намерений американской стороны и для выигрывания ею времени.
Нечто схожее наблюдается по сей день. Нам предлагают: давайте повстречаемся, побалагурим, обменяемся взаимными уверениями в желании не ссориться, можем даже вместе рыбку половить. Между тем США будут создавать новые базы вблизи России, размещать там радары и оружие, а когда обустройство новых позиций завершится, Москве дадут понять, что переговоры утратили смысл. Сложилась новая реальность, ничего не остается, как ее признать. По схеме с Косово или войны в Ираке. Странно. Мы держим себя, подобно недорослям, коим никакой урок не впрок.
В эфире очередная программа Саввы Ямщикова. Вам предлагается продолжение беседы с известным политиком и дипломатом В.М. Фалиным. В прошлой передаче речь шла о взаимоотношениях Советского Союза и США в 70—80-х годах. По мнению В. Фалина, основные подходы Вашингтона к Москве остаются актуальными по сию пору.
В. Ф. Милитаристская Япония капитулировала 2 сентября 1945 года, чем официально ознаменовалось окончание Второй мировой войны. Однако еще до того, как японцы сдались победителям, а именно в 20-х числах августа, в Соединенных Штатах был разработан план удара по СССР. Военные прикидывали, как уничтожить пятнадцать советских городов, включая, разумеется, Москву, с применением ядерного оружия и с учетом опыта его использования против Хиросимы и Нагасаки.
Таким образом, еще не окончилась одна война, а миру навязывали уже следующую. Ее назовут позже холодной. Президент Трумэн, едва ли не главный ее идеолог, отвечая на вопрос, в чем же отличие холодной войны, сказал, что это та же война, только ведется она другими средствами. Это означало на практике дополнение к арсеналу ядерного, химического и бактериологического оружия, что держались наготове, экономических, информационно-психологических, политико-дипломатических рычагов.
В 1946 году Вашингтон стал выхолащивать, а затем и открыто рвать договоренности с СССР, достигнутые в рамках антигитлеровской коалиции. Тогда же была принята установка – подписывать только такие договоры, которые, не возлагая на Вашингтон долговременных обязательств, фиксировали лишь уступки другой стороны. И еще. Как раз в 1946 году во внутренние американские документы был вписан принцип – какую бы политику ни проводил Советский Союз, само его существование несовместимо с безопасностью Соединенных Штатов Америки. Карфаген должен был пасть.
Конечно, на публику сервировался полный набор демократической фразеологии. По большей части заявления и обещания, дававшиеся Вашингтоном, имели назначением дезинформирование общественности и введение в заблуждение потенциальных противников. К словам, произносившимся даже на высшем уровне, трудно было подходить с доверием. Вот конкретные примеры.
Эйзенхауэр на встрече с Хрущевым в Париже обещал, что после того, как У-2 с пилотом Пауэрсом был сбит в районе Свердловска, больше шпионских рейдов против СССР предприниматься не будет. В реальности их, новых полетов, было почти тридцать. Наши службы засекли девятнадцать вторжений в советское воздушное пространство.
В середине 90-х годов по немецкому телевидению был показан следующий сюжет. Генерала американских ВВС (он руководил разведывательными полетами против СССР) спрашивают:
– Когда стартовала ваша программа аэросъемок советской территории?
– В 1945 году.
– А вы понимали, на какой риск шли, посылая самолеты в район Капустина Яра (там располагался советский ракетный полигон) или Москвы?
– Разумеется, понимали, но без этих съемок американские планы ведения войны против русских не стоили бы бумаги, на которой они написаны.
– А Советы проводили съемку территории США?