– Нет. Не проводили.
Вашингтон объявил, что прекращает все испытания ядерных зарядов. Весь мир рукоплескал. А как обстояло на деле? Мы зарегистрировали около пятидесяти подземных испытаний, о чем сообщили во всеуслышание. Американские представители без тени смущения прокомментировали свой
прокол: «А мы не предполагали, что русские узнают об этих испытаниях».
Когда берется совокупность фактов, вопрос, кто и почему развязал холодную войну, не является дискуссионным. После разгрома Германии и Японии Советскому Союзу не был отпущен ни один год, ни даже месяц или день, когда он вправе был чувствовать себя в безопасности. Так называемые спады напряженности, декларации в пользу мирного существования систем были для Вашингтона тактическими маневрами, стратегию, по крайней мере ее основные направления, – это не меняло.
1981 год. НАТО заседает на высшем уровне. Решено навязать Москве новый этап гонки вооружений, на этот раз в области «умных, неядерных систем». Они стоят в пять– семь раз дороже военного атома. Расчет – советская экономика бремени расходов на разработку и производство «умных систем» не выдержит. Тогда и возникли американский план «Армия 2000», а также его натовский вариант «План фофа».
Разведка просветила руководителей нашей страны относительно решения НАТО. Генеральный штаб Вооруженных Сил СССР и Госплан высказались против втягивания в очередной виток гонки вооружений. Дискуссии на высшем уровне закончились отставкой маршала Огаркова и председателя Госплана Байбакова.
Наряду с другими экспертами я не раз обращал внимание Брежнева на опасности подыгрывания Вашингтону в его деструктивных, коварных замыслах. Напоминал ему о Берте фон Зутнер – одной из видных пацифисток конца XIX – начала XX века. Зутнер была удостоена первой Нобелевской премии мира за исследования, доказывавшие – гонка вооружений есть способ ведения войны. Немцы поставили ей во многих городах памятники. Для нас же ее выводы звучали на закате XX столетия как открытие. Речь в беседе с Брежневым зашла о планах размещения в ФРГ американских ракет средней дальности «Першинг-2». Я довольно подробно говорил об этом в одной из бесед. Достойна упоминания реакция Леонида Ильича: «Попробуй переубедить Громыко, а я заранее с тобой согласен». К сожалению, убедить министра порой было не проще, чем пробить головой стену.
Не собираюсь делать кого-то более или менее дальновидным. Отнюдь не хочу нелестно отозваться о А.А. Громыко. Напротив, мог бы очень многое поведать о его исключительной памяти, работоспособности и трудолюбии. За сутки он умудрялся пропускать через себя огромный объем материалов. Но одно дело – накапливать сведения, а другое – их системно анализировать. Анализ не был его сильной чертой. Как, впрочем, не украшало его некритическое восприятие директив, упреков и похвал сверху.
К слову, нелишне припомнить, как посредством дифирамбов демократы влияли на московскую политическую погоду. Сколько комплиментов рассыпалось в адрес Хрущева, затем Брежнева. Горбачева вообще Запад готов был на руках носить.
Пожалуй, одним из самых слабых мест в сталинскую и особенно постсталинскую эпоху существования СССР являлась безальтернативность мышления. Оглядываясь на события тех десятилетий, невольно ловишь себя на мысли – сколькими же упущенными возможностями был отмечен наш путь, сход великой России с мировой арены. А ведь даже люди, не занимавшиеся профессионально политикой, задавались вопросом: неужто земные боги, оседлавшие московский олимп, не разумеют, что гонкой вооружений США и прочие демократы стараются довести нас до коллапса. Из двадцати пяти принципиально новых военных технологий американцы с 1945 года в двадцати трех были пионерами. А мы плелись за ними.
А.Д. Сахаров, усилиями Хрущева обращенный в диссиденты, в свое время предлагал пойти по другому пути, не подражать американцам, а произвести некое количество 100-мегатонных термоядерных зарядов и разместить их на морском дне, вдоль Атлантического и Тихоокеанского побережья США. И ежели Вашингтон посягнет на наши жизненные интересы, подорвать их. Позже Сахаров придет к другим выводам, на что, естественно, он, как любой другой, имел право. Но слово из песни не выкинешь.
Когда же Советский Союз стал одной ногой на край пропасти? В 1972 году страну постиг тяжкий неурожай. Несмотря ни на что, 20 процентов ВВП, под конец брежневского правления почти четверть, отстегивались на гонку вооружений. 83 процента наших ученых трудились над военной или паравоенной тематикой. В Ленинграде – 84 процента. Сельское хозяйство, как и при Сталине, оставалось внутренней колонией. Время от времени селу подбрасывали кредиты, и вроде бы все ликовали, не вдаваясь в то, что параллельно еще быстрее росли цены на сельхозмашины, удобрения и горючее.
Я предлагал Горбачеву, а поскольку он не внял, то попытался заинтересовать белорусских товарищей крамольной идеей – передать в собственность колхозов и совхозов промышленность, выпускающую сельхозмашины и все остальное, что нужно для ведения эффективного земледелия и животноводства. Пусть сами селяне определяют, какие машины им нужны, сколько их нужно произвести, чтобы не чиновники в Москве определяли, кому в деревне, отстоящей от столицы на 1000 верст, выделить культиватор или плуг.
Не нашла идея отклика.
Прежде чем делать, подумай, а подумавши, возможно, не будешь делать. С подачи «преобразователей природы» под вопрос поставили существование озера Севан, потом принялись губить Аральское море. Не избежала злого рока также Кубань. Было решено, что она станет рисовым угодьем страны. В угоду заданию «миллион тонн риса в год» уничтожили все живое в среднем и нижнем течении реки, а также нерестилища на Азовье – самом продуктивном водоеме мира. Будучи депутатом Верховного Совета РСФСР от Темрюка, что в Краснодарском крае, я тщился поломать абсурдную вертикаль, обслуживавшую несметную толпу бумагомарателей и превращавшую селян в батраков. Доводы, что гораздо выгоднее выращивания риса было бы развивать там животноводство, ни на кого впечатления не произвели. Все делалось через пень-колоду.
Не везло стране. С 1976 года Брежнев фактически утратил дееспособность. Не мучьте человека, сделайте его почетным председателем партии, отдавая должное его прежним заслугам. Так нет. К заседаниям политбюро врачи специально готовили генсека, чтобы он мог высидеть три четверти часа, за которые следовало пропустить 20 или 30 вопросов. Сарказм был в ходу – страной правит «банда четырех»: Суслов, Андропов, Громыко, Устинов. Они решали, а когда Брежнева «приводили в норму», ему подсовывали на подпись заранее заготовленные бумаги. Худо, когда из-за болезни лидера становится больной целая страна.
С. Я. Валентин Михайлович, я внимательно вас слушал, проецировал на свою жизнь в те же годы. Правда, я был моложе и вращался в других сферах и более демократичной среде. Но ваши слова о системе подтверждаю полностью. Конечно, мои чиновники были пониже, и решал я вопросы не столь высокого порядка. Но все же область искусства, охраны памятников была важна. И все то же самое. Вот говорят об определенных национальностях… У меня свое отношение к богоизбранному народу, оно сочетается с книжкой А.И. Солженицына «200 лет вместе». Это серьезное исследование, недаром оно вызвало столь ожесточенную реакцию со стороны Е. Яковлева и его «Общей газеты», где даже был такой материал, где Солженицыну привели в пример Лескова. Будто бы он был более толерантен, хотя это не так. Мне мешали именно русские чиновники. Я работал в Реставрационном центре Министерства культуры РФ. Министр культуры Мелентьев и зампред правительства В.И. Кочемасов. Они считали меня партизаном, архаровцем и все мои предложения отвергали, хотя ни одна из моих задумок не была против них лично. Наверное, им казалось, как это, какой-то шпаненок, который бывает и в Доме кино, может и выпить. Но дела-то я им предлагал одно интереснее другого. А больше всего, что бесило их, – я находил обходной маневр и делал выставки, книги выходили. Благодаря тому, что в системе помимо них были люди, которые верили в свой партбилет, в отличие от Марка Захарова, который его публично сжег. А по словам моего друга В. Максимова, если скажут – Марк тут же билет восстановит. Как мешала политика этих твердолобых!
Сейчас мы это расхлебываем, потому что теперь пришли те, кто еще и на деньгах замешан. Они верные ученики тех, кто мешал нам когда-то. Только хитрее, хотя в рыночной экономике понимают как свинья в апельсинах, для них она – это откат и хапнуть.
Я слушаю вас о Громыко, о его работоспособности. Но эти-то еще и малограмотны! Вот было создано ВООПИК. К этому времени я уже столько памятников поставил на охрану! Но меня считали вольнодумцем, где-то евреям подпевал якобы, общался с В. Гафтом, Д. Краснопевцевым, М. Шварцем… И меня не приняли даже в рядовые члены этого общества. Но были же и другие. Был в этом обществе академик И.В. Соколов-Петрянов. И он после или до заседания президиума заходил в мою мастерскую по соседству и говорил: «Савва Васильевич, начертайте план. Что я должен буду озвучить?» А отсвечивались там Глазунов, Севастьянов. И поэтому я вас очень понимаю, почему мы сейчас это хлебаем такой большой ложкой.
B. Ф. Добавлю только одно: у меня был такой разговор с Косыгиным и Брежневым. Я говорю: «Создаем новейшие технологии, а давайте оглянемся, что осталось от прежних эпох в памяти людей? Победа Александра Македонского, но главным образом античные памятники, великолепные средневековые постройки, живописные шедевры. Сколько мы театров построили после революции? В Москве – Зал Чайковского и еще где-то маленький театрик». Тогда еще не было нового МХАТа.
C. Я. А Любимову, который недавно заявил, что прошел всю советскую Голгофу, ему Гришин единственному построил театр.
В. Ф. Мы построили еще Театр Советской армии, который так и не был достроен, деньги уходили, как в дыру. И все! Так вот, если мы не будет думать категориями вечности, извлекать уроки, которые она преподает, то потомки добром нас не помянут.