Великий художественный критик В.В. Стасов, характеризуя дар корифеев искусства наперед разгадывать тенденции развития, ввел в оборот понятие «верхнее чутье». Подобным прозрением отмечен целый ряд выступлений Кондрашова. Об элегантной подаче его суждений и говорить не приходится. Спору нет, умным лучше родиться, ибо тогда отпадает потребность умным казаться. Но гены и образование создают лишь предпосылки для «верхнего чутья». Воспитать в себе, укрепить интуицию, умение в частном уловить признаки грядущего затмения или, наоборот, просвета – дело хлопотное и сложное. Здесь ничто не заменит фундаментальных знаний, умения синтезировать и систематизировать перипетии бурного настоящего, вычислять общий знаменатель в политическом броуновском движении. А это, в свою очередь, предполагает недюжинное трудолюбие, самокритичность, готовность к риску, всегда свойственному хождению по неизвестным тропам. Именно этими качествами отличался С. Кондрашов. Его лучшие политические эссе походят на серьезные научные изыскания. Их сравнительная компактность никого, кроме снобов, не должна смущать. Скупость слов с лихвой восполняется простором мысли.
Восточная мудрость гласит: нет ничего дальше, чем вчера, и ближе, чем сегодня. В моем восприятии здесь запечатлено суровое предостережение. В суете повседневности опрометчиво забывается и кем-то преднамеренно заглушается взаимосвязь времен. Подавляющее большинство актуальных забот – это расплата за упущения и нерадивость прошлых лет, неисполненную вообще или скверно выполненную прежде работу, авантюризм и верхоглядство. И те, кто пожелает непредвзято разбираться в политическом и философском кредо Кондрашова, полагаю, согласятся со мной – ничто не было столь чуждо Станиславу Николаевичу, как расхожая аксиома: от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. В политике главное не слагаемые, а составляющие. Они-то, в конце концов, и программируют вектор движения. На них, составляющих, на военно-политических, социальных, экономических доктринах, на претензиях определять истину в последней инстанции, навязывать ее всем и каждому заострял – прямо или опосредованно – внимание Станислав Кондрашов, летописец – свидетель взлета и падения Третьего Рима.
Потомкам будет сложно распутать клубок несуразностей, вылившихся в сход с мировой арены социалистического по форме строя и антидемократического по сути режима. Ни по формальной, ни по самой что ни на есть диалектической логике сие объяснению не поддается и не поддастся, пока не прекратится самоедство под улюлюканье русофобов и мы не сбросим вериги, коими опутали собственную историю. Не достойно России, ее вклада в мировую цивилизацию и культуру, ее легендарных заслуг в отражении угроз этой цивилизации отрешаться от своего прошлого. И возможно, следующему поколению проще удастся разбираться в недугах советского и контрсоветского общества, обратившись к трудам С. Кондрашова, открыв, к примеру, двухтомник, изданный автором незадолго до кончины. Предчувствие, что пора подводить итоги и что лучше не препоручать кому-либо разбор своего наследия, его, к сожалению, не обмануло. Так доверимся еще раз Станиславу Николаевичу и поразмыслим вместе с ним о настоящем и грядущем в надежде, что опыт выведет нас из порочного круга ошибок трудных, избавит от новых подсидок и предательств.
Познать и понять свершившееся без упрощений, без подмены понятий и наветов крайне важно. Пока гром не грянет… так издревле повелось на российской земле. Стону и даже гулу набатного колокола власти предержавшие зачастую скверно внимали. Из всех форм аллергии самая разящая – аллергия на правду. Когда играют в прятки с правдой, торжествует ложь. Между тем только правда, вся правда и ничего, кроме правды, может одарить Россию благополучным будущим. Не перемалывать в щебень краеугольные камни нашего бытия, не разбрасываться природными богатствами, но научиться собираться мыслями и концентрироваться на главном – без этого России вряд ли удастся адекватно встретить качественно новые категорические императивы, что сейчас буквально рвутся в земные двери.
Люди состоятельные не обязательно суть люди состоявшиеся. Сообщество, ведомое потребительскими поверьями и производное от «свободного рынка», не может не быть конъюнктурным. Оно подвержено перманентным кризисам и оползням. Стабильность светит лишь сообществу, чьи корни уходят вглубь выпестованного веками образа жизни, в совместную культуру созидания, в закаленную невзгодами волю при отстаивании национальных интересов и ценностей.
Я чту Станислава Николаевича Кондрашова за стремление и умение внушать каждому, кто брал в руки «Известия», кто слышал его, принять за постулат – единству многообразия нет альтернативы. И коль скоро наличествует готовность отрешиться от фатального «после нас хоть потоп», не станем терять времени и прекратим наконец, подражая дурным образцам, мерить свое чужим аршином и предавать собственную российскую стать.
2009
Про Савву
В минуты тягостных раздумий меня с давних времен тянет пообщаться с Ф.И. Тютчевым. Особенно когда печалит разлука с друзьями, рушится, как изрек поэт, «состав частей земных», а сверх того – частей духовных.
И, взявшись за перо, чтобы почтить светлую память Саввы Васильевича Ямщикова, ловлю себя на мысли, насколько схожими бывают ясновидцы, подкованные познанием былого и пронизанные болью за свою отчизну. Вот тютчевское: «Всемирную судьбу России… не запрудить». Нередко в беседах наших с Саввой Ямщиковым всплывали бессмертные строфы:
Не верь в святую Русь кто хочет,
Лишь верь она себе самой,
И Бог победы не отсрочит
В угоду трусости людской.
Да, в открытом бою Россию не одолеть. Это признавалось на Западе еще в начале позапрошлого века. И добавлялось – поразить ее можно только изнутри. Тем издавна и занимались иноплеменные русофобы, снаряжая подсадного иуду, готового «для своих всегда и всюду злодеем быть передовым».
Каждый прожитый день есть строка в национальной летописи, и она, эта строка, вольно или невольно высекается также каждым из нас. Убежденность в этом наполняла С. Ямщикова немереной энергией, крепила его решимость и мужество, подвигала на обличение «юродства без душеспасения и шутовства без остроты». В порыве противоборства с оборотнями, с лихоимством прилипал к лихолетью он рубил порой с плеча, вызывая огонь на себя. И быть может, не просто дерзкая натура тому объяснение, но прежде остального опыт – броню порочности и равнодушия, угодливости и невежества иначе не пробить. Точь-в-точь как отчеканил (в мае 1867 года!) Федор Тютчев:
Напрасный труд – нет, их не вразумишь, —
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация – для них фетиш,
Но не доступна им ее идея.
Не стану повторяться. Держусь неотрывно сказанного мною о Савве Васильевиче при его жизни и при прощании с ним. Добавлю лишь пару-другую штрихов к портрету яркого, словно из цельной глыбы изваянного человека, образ которого должно хранить незамаранным в благодарность за его вклад в духовную сокровищницу нации, за искреннюю заботу о чести обманутой, обиженной России. И столь же важно уберечь от забвения расставленные С. Ямщиковым вехи, что отделяют сущее от суетного, истинное от лукавого, ограждая духовную экологию, самую, кстати, ранимую, от посягательств апологетов лжеискусства и срамной похабщины.
Савва Ямщиков гордо нес звание «реставратора всея Руси». И по праву. Но он посвятил себя не только сбережению и воссозданию по крупицам знаковых материальных составляющих исторической памяти. Отнюдь не меньше Савву Васильевича занимало воскресение померкших или преданных забвению имен подвижников, без коих не состоялась бы и не умножилась слава земли Русской. Ведь обезличивание творцов прекрасного, подравнивание их скопом под эпохи и прихоти их державных экспонентов, каким бы ухищренным слогом сие ни прикрывалось, было и остается вычетом из вклада России в глобальную копилку культуры, девальвацией нравственного капитала, который еще как-то сдерживает накат на человеческое в человеке, деградацию его в тень золотого тельца. И у нас, и повсюду.
Савва Ямщиков успел многое свершить. Но какой обширный задел он оставил единомышленникам, всем тем, кто живет не днем преходящим единым! Тревожно на душе. В наш бесшабашный потребительский век слова и клятвы истираются, подобно расхожему пятаку. Часто слышалось и звучит поныне: Ямщиков ушел, чтобы остаться навсегда. От преемников его дела зависит, останется он с нами как пробный камень совестливости или как живой укор.
Долго, очень долго будет недоставать Саввы всем, кто наделен способностью слушать и слышать, слышать и понимать. Не обязательно было во всем с ним наперед соглашаться или сгибаться под его напором. Савва Васильевич тем отличался от дутых величин, что в диалогах, спорах и даже в полемике непременным его приоритетом оставалось дело, а не делячество, почтение к неразрывной связи времен, осознание того, что нет у нации будущего без прошлого. Всем памятно, как он заслонял собой Пушкиногорье, его борение за признание неувядаемых заслуг классика российской литературы Н.В. Гоголя, как прикипел Ямщиков к Пскову, одному из коренников Руси, или восставал против низведения Москвы в сити-град не лучшего чужеземного покроя.
В Савве Ямщикове лично мне больше всего импонировало неприятие двойной правды, двойной меры, двойных весов, сей мерзости по отношению к Господу (притча Соломона 20/10). Не празднословья ради он «шел на Вы», бросал перчатку тем, для кого солнце с запада восходит. Изобличая носителей скверны, Савва возвышал себя. Закончу тем, с чего, пожалуй, надо было бы начать:
Враг отрицательности узкой,
Всегда он в уровень шел с веком,
Он в человечестве был русским.
В науке был он человеком.
Спасибо Федору Ивановичу Тютчеву.