Бумага бумагой, а дело, как говорится, было сделано. В том же 1933 году Германия выходит из Лиги Наций, покидает конференцию по разоружению. Предлог – рейх третируют как «второстепенную державу». В пику французам Лондон и Берлин форсируют события. В 1935 году заключена англо-германская военно-морская конвенция. Немецкие ВМС выходят в океанское плавание. Балтийское море отдается рейху на откуп. Далее, легализуются военно-воздушные силы Германии, запрещенные Версалем. Вводится закон о всеобщей воинской повинности. Место стотысячного рейхсвера занимает семисоттысячный вермахт.
Глава британского МИДа лорд Галифакс на переговорах с Гитлером (1937) заявил, что нацистская Германия заслужила право считаться «оплотом Запада против большевизма». Лорд подтвердил приверженность своего правительства идее «квартета». Хозяевами «европейского дома» должны быть, по его словам, четыре державы, и только они. Подпевая фюреру, британский шеф-дипломат начертал программу действий – «мир не статичен, и никакие модальности перемен в существующих реалиях нельзя исключать», «рано или поздно» произойдут подвижки, которых хотят немцы, конкретно – «в вопросах, касающихся Данцига, Австрии и Чехословакии». Желательно лишь, чтобы «перемены эти состоялись посредством мирной эволюции».
Естественно, подобный подход Лондона не оставлял места для предложений о коллективной безопасности и противодействия агрессивным поползновениям, что настойчиво вносились Советским Союзом вплоть до августа 1939 года. Британская позиция делает понятным, почему англо-франкосоветские военные переговоры в Москве (август 1939 года) были загодя обречены на провал.
С каким багажом прибыла на эти переговоры делегация Дракса? За день до их открытия Сталин получил сведения об инструкциях, данных адмиралу: «Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать его при тех или иных обстоятельствах. Поэтому следует стремиться свести военное соглашение к самым общим формулировкам». Провожая британскую делегацию, Галифакс поручил Драксу «тянуть с переговорами возможно дольше». «Дольше» расшифровывалось так – до конца сентября – начала октября, когда распутица сведет на нет маневренность немецких бронетанковых сил. Между тем от людей Канариса, начальника военной разведки рейха, Лондон точно знал, что нападение на Польшу состоится не позже 1 сентября. Следовательно, нынешние потуги зарубежных и домашних интерпретаторов истории приписывать К. Ворошилову, возглавлявшему делегацию СССР, вину за срыв московских переговоров есть полнейший вздор.
3 апреля 1939 года Гитлер ввел в действие план «Вайс». Все силы должны были быть приведены в готовность осуществить нападение на Польшу. Повторю, не позднее 1 сентября 1939 года. Зачастую, однако, упускается, что план «Вайс» предполагал захват не только Польши, но и оккупацию Литвы и части Латвии «до восточной границы Курляндии», то есть выдвижение потенциального противника на рубежи, в непосредственной близости от жизненно важных центров Советского Союза. Еще до открытия московских военных переговоров советское руководство получило информацию, что дата удара по Польше и вторжения в Прибалтику была перенесена на 26 августа. Вопрос – что оставалось делать СССР? Ждать милости от «демократов», которые к тому же не прекращали попыток «склонить Гитлера к сотрудничеству»? 11 августа политбюро ЦК КПСС решило принять предложение Берлина об открытии политических переговоров.
Еще один сюжет для размышления. 15—17 августа посол Шуленбург ставил вопрос о возможности приезда в СССР министра иностранных дел Риббентропа. Наша сторона всячески уклонялась от положительной реакции. Гитлер 21 августа направил Сталину личное послание с просьбой принять его эмиссара. В тот же день он обратился к англичанам на предмет поездки Геринга в Великобританию. Чемберлен, не мешкая, ответил согласием и отрядил для доставки гостя на Альбион самолет британских спецслужб. Приметим, какую порой роковую роль играют минуты. Согласие Сталина принять Риббентропа, переданное послу Шуленбургу 21 августа, – 14 строк русского текста – добиралось до Берлина 9 (!) часов. Видимо, заела не только техника.
Гитлер предпочел придержать командировку Геринга и отправить в дорогу Риббентропа. Все пошло так, как пошло. Но не забудем заявление Чемберлена от 26 августа, сделанное после подписания в Москве пакта о ненападении между СССР и Германией: «Если мы оставим господина Гитлера в покое в его сфере интересов, то он оставит в покое нас». Для Гитлера в тот момент первостепенное значение имело недопущение создания тройственного англо-франко-советского союза. Берлин рассчитывал, что, как и в случае с Чехословакией, «демократы» без боя сдадут Польшу. В худшем случае Англия и Франция объявят рейху «показную» войну в ожидании дальнейшего нацистского шествия на восток. Фюрер ошибся лишь отчасти. «Странная война» тому подтверждение. Весной 1940 года под эту «странную войну» Вашингтон инициировал крайне рискованную операцию. Он замыслил примирить немцев, англичан и французов и сколотить общий антисоветский фронт. Отечественная война могла начаться для нас на год раньше.
И последнее. Разбираясь в собственном, крайне противоречивом прошлом, не стоит закрывать глаза на реалии, нас не украшающие. Нельзя делать Сталина ни хуже, ни лучше, чем он был. Как немцы высчитывали слабину СССР в 1940– 1941 годах? На первое место они ставили ликвидацию командных кадров РККА. Обезглавив армию, флот и авиацию, Сталин «вызывал огонь на страну». Огромное количество оружия – танков, артиллерии, самолетов – без ладно поставленного управления вооруженными силами мало что значило. Это показали Хасан и финская война. Уязвимость Советской России была на тот момент сравнима с уровнем уязвимости в период Гражданской войны и иностранных интервенций.
Первое полугодие 1941 года продемонстрировало, как немцы использовали этот фактор «на всю катушку». Общее несоответствие тогдашнего военного мышления, игнорировавшего опыт захвата Германией Польши, Дании, Норвегии, нанесения блиц-поражения Франции, в немалой степени обусловило колоссальные потери Красной армии в 1941 и
1942 годах, громадные жертвы среди гражданского населения. Да, героизм и мужество, самоотверженность солдат и особенно коммунистического актива предотвратили худшее – катастрофу. Но сводить все дело к героизму, уводя в тень ошибки, – значит скверно учиться на пережитом.
На исследователях лежит громадная ответственность. История есть наука, которая делает человека гражданином. Если, как это происходит сейчас, школа, средства массовой информации делают из гражданина лавочника, то процесс разрушения нашей страны не остановить. И главные испытания для России – впереди.
Спасибо за внимание.
2010
Взаимоотношения Германии и России – опыт прошлого и вызовы будущего
Нередко и поделом говорится: наше завтра выковывается сегодня. Закономерен, соответственно, вопрос: готовы ли и способны нынешние повелители и политоракулы (Voraussager) собственным примером запечатлеть – в раю, звездно-полосатом или любой иной выделки, который нам сулят, табу больше, чем в аду. Паркет, на который я приглашаю вступить, скользкий. Потому стоило бы загодя условиться, принять античное назидание – о мертвых, как и о живых, ни хорошо ни плохо – только правду. Притом что угол обзора и идейные привязанности могут быть не идентичны. Когда-то придется выбираться из чертова круга – дробления всего сущего на «свое» и «чужое». В эпоху глобализации абсолютно нетерпимы «неодинаковые весы, неодинаковая мера». Ибо ныне и то и другое не просто «мерзость перед Господом», но смертный приговор роду человеческому.
Отсюда заключаю: самая фундаментальная из всех наук есть наука о хомо сапиенс. Кто он в действительности? Для чего ему дается мандат на жизнь? Самое совершенное произведение Творца? Так ли это?
История – наука не о былом, а о генеалогическом древе человека. Без анализа прежних хворей, без познания их природы крайне сложно блюсти общественный иммунитет, упреждать эпидемии и пандемии. Следовательно, наука история, подобно арифметике, не может не быть наднациональной.
Казалось бы, компьютерная революция, наиважнейшая после изобретения клинописи и книгопечатания, несказанно умножила потенциал человеческого сознания. Вроде бы легче стало разбираться в родословной событий и потрясений. На поверку нечто противное: чем глубже ученые проникают в тайны материального мира, тем лабильней несущие конструкции мира идеального.
Как так? «Тот, кто продвигается в науках, но отстает в нравственности, тот идет скорее назад, чем вперед», – предостерегал Аристотель. А ваш соотечественник Гёте отчеканил ту же мысль в словах: «Er nennt’s Vernunft und braucht’s allein um tierischer als jedes Tier zu sein» («И разум человеку дан, чтоб в зверстве превзойти любого зверя»). XX век тому неопровержимое доказательство.
Вопрос вопросов: может ли горизонт просветлеть, когда принципы и заповеди идут, как залежалый товар, с молотка? Равноправие наций, добрососедство и терпимость – фикция. Договоры уподобляются депрессантам, а сами дипломатические переговоры слывут за «орудие в политической войне» (Political warfare weapon – меморандум NSC – 112). Шиллеровское «надо – значит, хочу» деградировано в «хочу – значит, могу». Когда хотение сплетено с силой и вздыблено поверьями, производными от эготеизма. Короче, кратно опасней связи времен (в ее негативистском прочтении – Hoffnungslo-se Deutung) связь идей, несовместимых с элементарным партнерством и тем паче с дружбой. Согласимся с Ж.-Ж. Руссо – удар действительно не всегда попадает в цель, но намерение не промахивается.
Истина есть теорема, которую надлежит постоянно доказывать. Наши суждения сплошь и рядом упрощены до схем, стало быть, поверхностны. В обществоведении – безусловно. Инновациями, этим модным понятием, здесь не пахнет. Сокровищница античных мудростей и прописей на порядок поучительней, чем декларации, в которых авторы балагурят сегодня о свободах и правах личности.