Замечу, что патриарх Пимен до самого дня торжеств сомневался, что задуманное сбудется и торжество получит столь впечатляющий размах. Вместе с тем патриарх Пимен при всей осторожности находил нужным воспользоваться шансом для воссоздания согласия в обществе и рубцевания ранее нанесенных ран. Со своей стороны, я просил владыку Питирима не поминать моего имени и тем более не присваивать мне наград. Делу это может только навредить.
– Валентин Михайлович, а как получилось, что вы, высокопоставленный партийный функционер, и вдруг стали зачинщиком церковного возрождения?
– У меня издавна сложились уважительные отношения с церковью. Будучи послом в ФРГ, я озаботился возвращением Псково-Печерскому монастырю сокровищ, которые были похищены немцами во время войны. Один немецкий друг известил посольство (за что вскоре поплатился жизнью), что реликвии монастыря были припрятаны в музее Реклингхаузена. Поскольку ФРГ не признавала факт вхождения Эстонии в Советский Союз, боннский МИД принялся тянуть канитель. Я обратился к федеральному канцлеру Вилли Брандту. Он при мне позвонил министру иностранных дел В. Шеелю: не бюрократизируйте проблему, верните сокровища монастырю. Вернули все, что ныне есть в Псково-Печерском монастыре из прежних ценностей, кроме золота и большей части серебра, которым завладели в порядке «сувениров» немцы и еще большей частью американцы.
– Организация выступления церковных хоров, православных выставок… Вы это делали по личной инициативе или на то у вас были указания МИДа или ЦК?
– Когда мог, то делал, не спрашивая никого. Когда требовалось спрашивать, зачастую убеждался, что не всегда стоит спрашивать.
По окончании боннской дипломатической миссии меня определили координировать в аппарате ЦК КПСС внешнеполитическую информацию. Мне представлялось, что оптимальная внутренняя политика была и остается наиболее эффективной внешней политикой. Отсюда мои непрошеные экскурсы в домашние дела.
Характерный пример – 600-летие Куликовской битвы. Решаем с женой возложить цветы в память о подвиге Дмитрия Донского и его дружины. Добрались на машине до Тулы. Спрашиваем постового милиционера, как проще доехать до Куликова поля. В ответ слышим: «А что это за поле такое?» Одолели-таки ухабы и объезды. Перед глазами картина невдохновляющая – слава Богу, щусевские аллегорические сооружения не обрушились, несмотря на отсутствие должного ухода. Интересуемся, а что там за нелепые постройки вдали. Оказалось, свинарники. Право, за державу обидно.
Пишу записку М.А. Суслову, заодно докладываю, во что превращена церковь Рождества и что сталось с захоронениями Пересвета и Осляби. На могилах двух монахов-героев, сражением которых с татарскими батырами открывалась Куликовская битва, завод «Динамо» установил компрессоры. Скандал. Под напором Суслова кое-что было подправлено, хотя к юбилею прорехи залатать так и не поспели.
С художником М.М. Успенским мы дружили лет тридцать. В свое время он уберег от поругания мощи Саввы Сторожевского. Попав под каток репрессий по чьему-то навету, Михаил Михайлович был сослан в сибирские дали, замененные по окончании войны запретом жить ближе 100 км от Москвы. Неудивительно, что Успенский опасался раскрыть секрет, что он прячет мощи Саввы. Дал ему слово, что ничто с ним и его близкими не свершится, и он поручил своему сыну передать останки святого монастырю.
– Валентин Михайлович, и все же откуда у вас, советского человека, высокопоставленного партийного работника, столь трепетное отношение к православию?
– С детства мне было присуще отторжение варварства по отношению к искусству. В конце 20-х – начале 30-х годов мама повезла меня и сестру в деревню подкормиться ягодами. Прогулка привела нас к особняку, принадлежавшему ранее какому-то сахарозаводчику. Входим в здание. Все зеркала в круглом зале разбиты. Какой-то мужик кувалдой разбивает мраморный фонтан. По воспоминанию матери, я спросил: «А что тут будет?» «Вроде детский дом». На что последовал еще один мой вопрос: «А что, детям фонтан помешает?»
Позже, в возрасте 11 – 12 лет, меня заинтересовала архитектура Новоспасского монастыря. Просил отца вместе посетить этот ансамбль. «Нельзя». Почему нельзя? – не унимался юнец. Это отцовское «нельзя» накладывалось на наблюдения, которые детское восприятие принимало в штыки. Вчерашние соученики куда-то исчезали или приходили на занятия в класс с потухшими глазами. Дом на Воронцовской улице, где мы тогда жили, – чуть ли не треть жильцов, некоторые с домочадцами от мала до велика, исчезли. Мои родители отходили ко сну, предварительно собрав сумку вещей как бы для дальней дороги. В 1936—1937 годах я помогал отцу сортировать его весьма обширную библиотеку. Собрания сочинений Троцкого, Бухарина и т. д. и т. п. сваливались в корзину, сносились в котельную дома. Тогда же сгорел мой страх перед всем и вся.
– Давайте вернемся к концу 1980-х. Русской православной церкви одной из первых была возвращена Оптина пустынь. Что еще тогда удалось быстро вернуть?
– Удалось быстро вернуть в Александро-Невскую лавру мощи Александра Невского. Ключи от многих церквей и монастырей. Все перечислять долго и сложно. Главное, было извлечено из небытия множество ценностей. Ведь не секрет: чтобы скрыть жульничество или нерадивость, поврежденные предметы культа и искусства зачастую «списывались», то есть уничтожались.
Тем дороже мне празднование тысячелетия Крещения на Руси, пригласившее каждого гражданина нашей страны почувствовать себя частью целого, свою сопричастность к прошлому, настоящему и будущему Отечества.
В начале памятных торжеств меня пригласили занять кресло на сцене вблизи директорской ложи, отведенной патриарху Пимену. Предстоятель пригласил подойти к нему, поблагодарил меня за труды и благословил. Прошедшие годы укрепили меня в осознании особой роли церкви в смутную годину. Забота о единении народа – это и долг православия. Без такого единения Россия не сохранит себя в противоборстве с исконными противниками.
Находить точку опоры в себе самих
Легендарный мыслитель Аристотель, обобщая опыт смены эпох, предостерегал: «Кто продвигается в науках и отстает в нравственности, тот идет не вперед, а назад». И добавлял: «Нет ничего худшего, чем вооруженная несправедливость». Сходные суждения высказывали Перикл, Демокрит, Сократ, Цицерон. Наказы античных мудрецов, однако, не были восприняты их современниками и последующими поколениями.
Стрелы и катапульты сменяли ружья и пушки. Повивальной бабкой истории оставалось насилие. Сила, в основе которой лежало форсированное развитие военных технологий, предопределяла формирование национальных доктрин и способы их претворения в реальность.
Гуманисты разных школ и течений, к примеру Эразм Роттердамский и Томас Мор, позже Э. Кант и В. Гумбольд, убеждали правителей одуматься, взывали: не убий! И тоже услышаны не были. Вердикт Мефистофелю вынес Гёте: «За разум выдает он то, что потребно, дабы в зверстве превзойти любого зверя».
Сколько племен, народов, цивилизаций кануло в Лету, не поддается подсчету. Колумб писал испанской владычице Изабелле: «Сегодня я убил еще сто индейцев и спас сто душ». Согласно современным исследованиям британских и иных ученых, конкистадоры и их преемники «спасли» не менее 100 миллионов душ коренных жителей Нового Света. Трагическая судьба постигла Африку. До 80 миллионов африканцев пали жертвой работорговли. Тон здесь задавали «праотцы демократии». О том, с какой жестокостью действовали работорговцы, свидетельствует следующий факт. Из трех—пяти плененных выживал лишь один человек. Оставляю без комментариев «подвиги» поклонников золотого тельца в Азии, Австралии, Океании.
Алчность агрессоров и завоевателей не ограничивалась захватами и переделом «бесхозных» земель и территорий. XVIII и особенно XIX век отмечены нарастанием оборотов в состязании военизации науки. Уже тогда во весь рост вставал вопрос, не преступает ли человечество грань, за которой приговор его собственному существованию. Видный австрийский юрист Фр. фон Лист находил, что с развитием
железных дорог никто, по крайней мере в Европе, не может рассчитывать на достижение внезапного превосходства над противником. Ф. Энгельс полагал, что с изобретением скорострельной артиллерии для гражданских войн не будет места. А. Нобель был убежден, что динамит, изобретенный им, отрезвит авантюристов, алчущих навара на поле брани. Стоит заметить в этом контексте, что две первые Нобелевские премии мира были присуждены М. Кюри и Б. фон Зуттнер, выступавшим против милитаризации научных знаний, рассматривавшим гонку вооружений как один из способов ведения войны.
Обобщая познания новейшего времени, американский аналитик М. Уоллис установил: из 28 случаев межгосударственных конфликтов, вызревавших на фоне гонки вооружений, 23 переросли в войны. Тогда как 68 из 71 конфликта, не сопровождавшихся перетягиванием силовых канатов, удалось урегулировать дипломатическими средствами.
Не раздавались ли сигналы тревоги по поводу происходившего на государственном уровне? В 1898 году российское правительство выступило с предложением созвать международную конференцию с повесткой дня: замораживание военных бюджетов и отказ от наращивания численности вооруженных сил государств, неиспользование в военных целях научных открытий в случае конфликтов, в особенности против мирного населения. Год спустя в Гааге собрались представители 26 государств для проработки означенных и смежных проблем. К сожалению, сидения закончились паллиативами – пожеланиями «об ограничении расходов на военное дело, которыми в настоящее время обременен мир» и т. п. Инициатива Петербурга не использовать технологические прорывы на потребу гонке вооружений натолкнулась на афронт. Делегаты ведущих западных держав охаивали это предложение как пригодное лишь для «диких народов».
Некоторый свет на причины подобного настроя приверженцев силы прольют следующие обстоятельства. Именно в ту пору (1898) британский министр колоний Дж. Чемберлен предложил Вильгельму II и рейхсканцлеру Б. Бюлову соединить две ветви одной расы для наведения порядка в Западном полушарии. В качестве одной из задач называлось поставить пределы влияния России в Балтийском море и наглухо запереть ее в море Черном. Заметим, отлаживание сотрудничества «ветвей одной расы» стало любимым припевом Гитлера с 1933 по 1944 год.