От имени своей команды и всех товарищей по промыслу Гвидраг произнесла грубоватое, но красноречивое приветствие и подарила Валентину ожерелье с искусной резьбой, сделанное из переплетенных костей дракона. После этого он поблагодарил за грандиозное представление и поинтересовался у нее, почему промысловые суда прохлаждаются в гавани Пилиплока, а не выходят в море на охоту. На это она ответила, что в нынешнем году драконы проходят в таких количествах, что все драконобои уже в первые недели промысла выполнили разрешенные законом нормы и их охотничий сезон закончился сразу же после открытия.
– Год был необычный, – сказала Гвидраг. – А следующий, боюсь, будет еще необычной.
Эскорт из драконобойных судов держался поблизости до самого порта.
Королевская процессия сошла на берег возле причала Малибора в самом центре гавани, где их ждала делегация встречающих: герцог провинции с внушительной свитой, мэр города с почти такой же компанией чиновников и делегация капитанов судов сопровождения. Когда начался традиционный обряд приветствия, Валентин почувствовал себя человеком, которому снится, что он бодрствует: он отвечал всем серьезно и церемонно, держался спокойно и уравновешенно, но все равно ему казалось, что он проходит сквозь сонмище признаков.
Вдоль дороги от гавани до городской ратуши, где должен был остановиться Валентин, тянулись толстые алые канаты, повсюду сдерживая натиск любопытствующих, стояла охрана. Валентин, ехавший с Карабеллой в открытом флотере, подумал, что никогда еще ему не доводилось слышать такого шума, столь неразборчивого и неумолчного приветственного гула, настолько оглушительного, что он на какое-то время отвлекся от мыслей о кризисе. Но передышка продолжалась недолго, поскольку, оказавшись в резиденции, он тут же потребовал последние сообщения. Новости оказались неутешительными.
Он узнал, что болезнь лусавендры каким-то образом перекинулась в не затронутые до сих пор провинции, в которых был установлен карантин. Урожай стаджи в этом году ожидался вдвое меньше обычного. Районы, где выращивался туол, важная фуражная культура, подверглись нашествию жуков-проволочников, которые считались давно истребленными, что угрожало сокращением производства мяса. Грибок, поразивший виноград, вызвал опадание незрелых плодов в винодельческих районах Кинтора и Ни-мойи. Теперь весь Цимроель был охвачен различными сельскохозяйственными болезнями, кроме юго-западной оконечности в районе тропического города Нарабала.
Когда Валентин показал все эти сообщения И-Уулисаану, тот мрачно сказал:
– Теперь эпидемию не сдержать. Все экологически взаимосвязано: снабжение Цимроеля продовольствием будет полностью нарушено, мой лорд.
– Но на Цимроеле восемь миллиардов жителей!
– Верно. А что будет, когда болезни распространятся и на Алханроель?
Валентин вздрогнул.
– Думаете, что они перекинутся?
– Ах, мой лорд, да я знаю, что так будет! Сколько судов совершают еженедельно плавание между континентами? Сколько птиц и даже насекомых пересекает море? Внутреннее Море не такое уж широкое, а Остров и Архипелаг служат удобными местами для промежуточной посадки. – Со странно безмятежной улыбкой сельскохозяйственный эксперт прибавил: – Я утверждаю, мой лорд, что болезням невозможно сопротивляться, их невозможно победить.
Будет голод. Будет мор. Маджипур обезлюдеет.
– Нет. Не может быть.
– Если бы я мог найти слова утешения… Но мне нечем вас успокоить.
Лорд Валентин.
Коронал пристально посмотрел на И-Уулисаана.
– Дивин наслала на нас это бедствие, – сказал он, – Дивин и отведет его.
– Возможно. Но не раньше, чем произойдут страшные бедствия. Мой лорд, прошу вашего разрешения удалиться. Вы позволите мне забрать с собой эти бумаги? Я верну их через часок.
Когда И-Уулисаан ушел, Валентин какое-то время сидел неподвижно, в последний раз обдумывая то, что теперь после получения катастрофических сообщений казалось еще более неотложным, чем когда бы то ни было. Потом он вызвал Слита, Тунигорна и Делиамбра.
– Я собираюсь изменить маршрут процессии, – сказал он без всяких предисловий.
Они осторожно переглянулись, будто уже несколько недель ожидали от него подобного сюрприза.
– Сейчас мы не поедем в Ни-мойю. Отмените все приготовления к поездке туда и дальше. – Они смотрели на него угрюмо и напряженно, и он понял, что без борьбы не добьется от них поддержки. – На Острове Снов, – продолжал он, – мне стало ясно, что все эти болезни на Цимроеле, которые вскоре могут появиться и на Алханроеле, являются прямым свидетельством неудовольствия Дивин. Ты, Делиамбр, уже говорил мне об этом на развалинах Велалисера и тогда ты предположил, что все беды, которые валят валом по нарастающей после захвата моего трона, могут быть началом расплаты за расправу с метаморфами. Ты сказал, что мы долго прожили на Маджипуре, не заплатив за изначальный грех завоевателей, а теперь надвигается хаос, поскольку прошлое начинает предъявлять счет, да еще и с солидными процентами.
– Да, я помню. Мой лорд повторил мои слова почти дословно.
– А я сказал, – продолжал Валентин, – что посвящу свое правление исправлению несправедливостей, допущенных по отношению к метаморфам. Но я этого не сделал. Я был слишком занят другим и предпринял лишь самые поверхностные попытки для установления взаимопонимания с Изменяющими форму. А пока я откладывал, мера наказания усугублялась. Теперь, оказавшись на Цимроеле, я намереваюсь безотлагательно отправиться в Пьюрифайн…
– В Пьюрифайн, мой лорд? – переспросили Слит и Тунигорн в один голос.
– В Пьюрифайн, в столицу метаморфов Иллиривойна. Я встречусь с Данипьюр. Я выслушаю ее требования и приму их к сведению. Я…
– Еще ни один Коронал не появлялся на территории метаморфов, – перебил Тунигорн.
– Один Коронал появлялся, – сказал Валентин. – В бытность мою жонглером я был там и выступал перед аудиторией из метаморфов, в числе которых была сама Данипьюр.
– Это другое дело, – возразил Слит. – Вы могли делать все, что заблагорассудится, когда были жонглером. Тогда мы бродили среди метаморфов, и вы почти не верили, что являетесь Короналом. Но теперь-то вы, несомненно, Коронал…
– Я пойду. Это будет паломничеством смирения, начальным актом искупления.
– Мой лорд!… – с жаром начал Слит.
Валентин усмехнулся.
– Ну, продолжайте. Приводите доводы против. Я уже несколько недель ожидаю долгого, скучного спора с вами троими по этому поводу. Но позвольте сначала заявить вам следующее: когда мы закончим разговор, я отправлюсь в Пьюрифайн.
– И ничто не сможет изменить вашего решения? – спросил Тунигорн. – Даже если мы заведем речь о возможных опасностях, о нарушении протокола, о вероятных неблагоприятных политических последствиях, о…
– Нет, нет и нет. Ничто не изменит моего решения. Лишь преклонив колени перед Данипьюр, смогу я положить конец бедствию, опустошающему Цимроель.
– Вы настолько уверены, мой лорд, – поинтересовался Делиамбр, – что все так просто?
– Надо попытаться хоть что-то сделать. Я в этом убежден, и ничто не поколеблет моей решимости.
– Мой лорд, – сказал Слит, – ведь насколько я помню, именно метаморфы при помощи колдовства лишили вас трона, и полагаю, что вы также сохранили воспоминания об этом. А теперь, когда мир стоит на пороге безумия, вы предлагаете добровольно пойти к ним, в их дремучие леса. Неужели…
– Разумно? Нет. Необходимо? Да, Слит, да. Одним Короналом больше, одним меньше – какая разница? Есть много кандидатов, способных занять мое место и исполнять мои обязанности так же, если не лучше. Но на карту поставлена судьба Маджипура. Я должен отправиться в Иллиривойн.
– Умоляю, мой лорд…
– Нет, это я вас умоляю, – сказал Валентин. – Мы достаточно поговорили.
Я решился.
– Вы направитесь в Пьюрифайн? – недоверчиво проговорил Слит. – Вы предадитесь в руки метаморфов?
– Да, – ответил Валентин. – Я предам себя в руки метаморфов.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КНИГА РАСКОЛОТОГО НЕБА
1
Милилейн навсегда запомнит день, когда первый из новых Короналов заявил о себе, потому что в тот день она заплатила пять крон за пару горячих сосисок.
В середине дня она шла на встречу со своим мужем Кристофоном в его лавке возле Кинторского моста на эспланаде. Начинался третий месяц Нехватки. В Кинторе так говорили все – «Нехватка», – но внутренний голос подсказывал ей более подходящее название: голод. Никто не голодал – пока! – но никто не получал достаточного количества пищи, а положение, казалось, ухудшалось с каждым днем. Позапрошлым вечером они с Кристофоном не ели ничего, кроме каши из сушеных калимботов с добавкой из корня гумбы. На ужин сегодня будет пудинг из стаджи. А завтра – кто знает? Кристофон поговаривал насчет того, чтобы выйти в парк Престимион на охоту за мелкими животными – минтунами, дроле и им подобным. Филе минтуна? Жареная грудка дроле? Милилейн содрогнулась. Дальше будет, наверное, жаркое из ящерицы. С гарниром из листьев капустного дерева.
По проспекту Оссьера она дошла до поворота на Цимрскую дорогу, которая вела к эспланаде у моста. Когда она проходила мимо проктората, до нее донесся ни на что не похожий, непреодолимый аромат жареных сосисок.
У меня галлюцинации, подумала она. Или я, наверное, сплю.
Когда-то на эспланаде торговали десятки разносчиков сосисок. Но уже несколько недель Милилейн не видела ни одного. В эти дни с мясом наблюдались перебои: из-за недостатка кормов голодал скот в западных животноводческих районах, а поставки скота с Сувраеля, где пока все было в порядке, прервались из-за того, что стаи морских драконов заполонили все морские пути.
Но запах сосисок был весьма и весьма правдоподобным. Милилейн огляделась, пытаясь отыскать его источник.
Вон! Там!
Это не галлюцинация. Не сон. Невероятно, поразительно, но на эспланаде появился торговец сосисками, маленький сутулый лиимен со старой обшарпанной тележкой, в которой над жаровней висели скрюченные длинные красные сосиски. Он стоял с таким видом, будто в мире все осталось неизменным. Будто не было Нехватки. Будто продовольственные лавки не работали по три дня в неделю, пос