Делиамбер и Лизамон, если они были еще живы – он не слишком надеялся на это, поскольку все эти недели не имел с ними контакта даже во сне, – находились где-то в сотнях миль позади него, на другом берегу Стейча. У него не было и никаких сведений от Тунигорна, которого он отправил искать их. Теперь с ним были только Карабелла, Слит и несколько телохранителей-скандаров. Карабелла, при всей ее отваге и выносливости, не обладала навыками следопыта. Сильные и храбрые скандары не отличаются большим умом. А проницательному и здравомыслящему Слиту в этих местах очень тяжело из-за парализующего страха перед меняющими облик, который привязался к нему еще в молодости, во сне, и от которого он так и не смог полностью избавиться. Со стороны короналя было явной глупостью скитаться по джунглям Пьюрифайна с такой жалкой свитой, но, похоже, безумие стало отличительной чертой всех последних короналей, думал Валентин, особенно если учесть, что двоих подряд его предшественников, Малибора и Вориакса, постигла безвременная насильственная смерть именно в результате нелепых поступков. Возможно, для короналей это уже стало традицией.
И ему казалось, что все это время, день за днем, он не приближается к Илиривойну и не удаляется от него; что этот город в джунглях везде и нигде, что, возможно, он снялся с места и движется одновременно с ним на неизменном расстоянии, оставляя разрыв, который никогда не удастся преодолеть. Ибо столица меняющих облик, как он хорошо помнил, состояла из множества хлипких плетеных хижин, среди которых имелось лишь несколько более существенных построек. Уже тогда ему казалось, что этот импровизированный город-призрак вполне мог бы перелететь с одного места в другое по прихоти своих жителей, что это город-кочевник, город-видение, наподобие блуждающих огоньков джунглей.
– Валентин, смотри, – сказала Карабелла, – это тропа?
– Может быть, – ответил он.
– А может быть, и нет?
– Да, может быть, и нет.
Им попадались уже сотни таких тропинок – чуть намеченные царапины на земле джунглей, неразборчивые письмена, сообщавшие о чьем-то былом присутствии, оставленные то ли в прошлом месяце, то ли во времена лорда Деккерета, много тысяч лет назад. Какая-то палка, воткнутая в землю, возможно, с привязанным куском пера или обрывком ленты, неглубокие бороздки, как если бы здесь что-то протащили; а порой не было вообще ничего видимого, лишь психический полустертый отпечаток, свидетельствующий о пребывании здесь разумных существ. И ни один из этих следов никуда их не привел. Рано или поздно тропа исчезала, следы терялись, и впереди лежали только девственные джунгли.
– Разобьем лагерь, мой повелитель? – осведомился Слит.
Ни он, ни Карабелла до сих пор ни словом не осудили эту экспедицию, хоть и считали ее совершенно безрассудной. «Понимают ли они, – думал Валентин, – насколько остро он чувствует необходимость встретиться с королевой меняющих облик? Или из страха перед гневом короналя и мужа хранят почтительное молчание все недели, пока продолжаются безрезультатные скитания, хотя втайне думают, что лучше бы сейчас находиться в цивилизованных провинциях и бороться с ужасным кризисом, который, вероятно, разворачивался там? Или они – что хуже всего – просто потакают ему в этой бешеной гонке по густым, непросыхающим из-за постоянных дождей лесам?» Он не осмеливался спросить своих спутников. Он лишь гадал, долго ли еще продлятся поиски, да боролся с все усиливающимся убеждением в том, что вовсе не отыщет Илиривойн.
Когда они расположились на ночь, он опять надел на голову серебряный обод Владычицы, вошел в транс, позволяющий выводить сознание за пределы тела, и устремился духом над джунглями на поиск Делиамбера, на поиск Тизаны.
Он полагал, что с их разумами будет легче связаться, поскольку его соратники обладали профессиональной чувствительностью к магии снов. Но хотя он повторял попытки из ночи в ночь, ему ни разу не удалось почувствовать даже намека на контакт. Может быть, дело в том, что они остались очень далеко? Валентин прежде не прибегал к мысленному общению на дальних расстояниях без помощи сонного вина. Не исключено также, что метаморфы каким-то образом нарушают связь. Или его послания не достигают адресатов, потому что те мертвы. Или…
…Тизана… Тизана…
…Делиамбер…
…Вас вызывает Валентин… Валентин… Валентин…
…Тизана…
…Делиамбер…
Ничего.
Он попытался вызвать Тунигорна. Что бы ни случилось с прочими его соратниками, но Тунигорн, несомненно, жив и, при всей уравновешенности и защищенности разума, вполне можно было рассчитывать и на то, что он откроется на призывы Валентина. Вызывал он и Лизамон. И Залзана Кавола. Соприкоснуться хоть с кем-нибудь из них, ощутить отклик знакомого разума…
Потратив немало времени на тщетные попытки, он печально снял обод и убрал его в шкатулку. Карабелла вопросительно взглянула на него. Валентин качнул головой и пожал плечами.
– Полнейшая тишина.
– Не считая дождя.
– Да. Не считая дождя.
Дождь снова негромко барабанил по непроницаемой лиственной крыше. Валентин мрачно всмотрелся в джунгли, но не увидел ровным счетом ничего – прожектор летающей лодки горел и будет гореть всю ночь, но за пределами участка, охваченного его светом, высилась непроницаемая стена мрака. Под прикрытием этой стены вокруг лагеря сейчас могли собраться незамеченными тысячи метаморфов. Сейчас он чуть ли не хотел этого. Все что угодно – даже внезапное нападение! – было бы лучше продолжающегося уже не одну неделю блуждания по неведомой и непознаваемой глуши.
«Сколько еще, – спросил он себя, – предстоит мне мотаться по этим дебрям? И как мы будем искать обратный путь (и найдем ли его вообще), если я решу, что эта затея была пустой?»
Он лежал и все с тем же мрачным настроем прислушивался к переменчивому ритму дождя, и постепенно им овладел сон.
И почти сразу же он почувствовал, что начинается сновидение.
По интенсивности, специфической яркости и теплоте он сразу узнал, что это не обычный сон, а, скорее, послание Владычицы – первое, посетившее его после отъезда с побережья в Гихорну, – и все же растерялся, поскольку ожидал воспринять сознанием какой-нибудь ощутимый признак присутствия матери, но она никак не проявила себя, да и импульсы, пронизывающие его душу, казалось, исходили из совершенно другого источника. Король Снов? Конечно, он тоже обладал способностью проникать в умы издалека, но даже в такие необычные времена, как сейчас, не осмелился бы направить свой инструмент на короналя. Кто тогда? Валентин, настороженный даже во сне, сканировал границы сновидения, пытаясь найти ответ и не находя его.
В сновидении практически отсутствовала словесная составляющая; бесформенное и почти беззвучное, оно создавало впечатление едва ли не чистой абстракции. Но постепенно из него стали все яснее выделяться движущиеся формы и трудноуловимые перемены настроения, слагавшиеся в метафоры чего-то вполне конкретного – извивающиеся, переплетающиеся щупальца врууна.
– Делиамбер?
– Это я, мой повелитель.
– Где?
– Здесь. Недалеко от вас. Двигаюсь к вам.
Это было передано не с помощью какой-либо ментальной или, допустим, знаковой речи, а исключительно посредством грамматики изменяющихся световых узоров и состояний ума, несущих однозначное значение. Через некоторое время сон покинул его, и он неподвижно лежал в полусне, прокручивая в мозгу то, что явилось к нему, и впервые за несколько недель почувствовал некоторую надежду.
Утром Валентин остановил Слита, готовившегося разбирать лагерь:
– Нет. Я решил остаться здесь на несколько дней. Или еще дольше.
Валентин успел заметить мелькнувшее на лице Слита выражение растерянности и сомнения; тот поспешил принять невозмутимый вид, кивнул и отправился передать скандарам, чтобы те оставили палатки на месте.
– Мой повелитель, по лицу вижу, что эта ночь принесла тебе какие-то новости, – сказала Карабелла.
– Делиамбер жив. Он с остальными следует за нами и пытается присоединиться. Но мы так петляли и так быстро двигались, что им пока не удалось догнать нас. Стоило им напасть на наш след, как мы меняли направление. Если мы немного постоим на месте, они наконец-то отыщут нас.
– Ты говорил с врууном?
– С его духом, его тенью. Но это был истинный дух, верная тень. Он скоро будет с нами.
Валентин был совершенно уверен в этом. Но прошел день, и еще день, и еще. Каждую ночь он надевал на голову свой обод и посылал сигнал, но не получал ответа. Охранники-скандары бродили вокруг поляны, как беспокойные звери; Слит все сильнее тревожился и тоже пропадал в лесу целыми часами, несмотря на свой извечный страх перед метаморфами, который, по его собственному признанию, ничуть не ослабел. Карабелла, видя, что обстановка накаляется, предложила ему и Валентину немного пожонглировать с нею втроем, чтобы вспомнить прошлое и за непростым занятием отвлечься от других забот, но Слит сказал, что у него нет настроения, и Валентин, согласившись на ее уговоры, так расстроился из-за того, что у него ничего не получалось, что готов был сдаться уже через пять минут, но Карабелла устыдила его.
– Конечно, у тебя все из рук валится! – сказала она. – Или рассчитывал, что навык сохранится, хотя ты несколько лет не упражнялся? Но если работать, он вернется. Ну, Валентин, лови! Лови! Лови!
Конечно же, она была права. Немного терпения, немного усилий, и у него появилось прежнее ощущение, что союз руки и глаза может перенести его туда, где время ничего не значит, а все пространство превращается в одну бесконечную точку. Скандары, хоть и знали, несомненно, что жонглирование когда-то было профессией Валентина, явно изумились, увидев, чем занимается корональ, и с широко раскрытыми от нескрываемого любопытства, смешанного с благоговением, глазами смотрели на образовавшуюся между Валентином и Карабеллой пеструю галактику стремительно летавших в разные стороны предметов.
– Эй! Эй! Эй! – вскрикивала она и быстро вела его к все более и более сложному. Они, естественно, не делали ничего такого, что могло бы сравниться с трюками, какие она непринужденно исполняла в былые времена, и даже с тем, чего удалось тогда достичь Валентину, который так и не смог приблизиться к уровню мастерства Карабеллы. Но у него получается, думал он, вполне прилично для человека, который почти десять лет всерьез не упражнялся в жонглировании. Через час, весь промокший от дождя и пота, он чувствовал себя лучше.