– Прикажете очистить дом от этого сброда, мой повелитель? – спросил Стимион.
Хиссун кивнул.
– Только сначала дайте им еды и питья и скажите, что корональ сожалеет, но это здание очень подходит ему как резиденция. И спросите, не знают ли они что-нибудь о госпоже Иньянне, которой этот дом не столь давно принадлежал.
Он мрачно бродил из комнаты в комнату, сравнивая то, что видел, с восторженным восприятием этого дома, которое он позаимствовал из записанной памяти Иньянны Форланы. Перемены были удручающими. В доме практически не осталось места, которое не было бы так или иначе испачкано, изгажено, осквернено, изуродовано. Чтобы вернуть его в былое состояние, думал Хиссун, потребуется целая армия мастеров.
Со всей Ни-мойей дело обстояло точно так же, как и с Ниссиморнским окоемом. Хиссун удрученно бродил по Залу окон, откуда открывался потрясающий вид на все части города, рассматривал сверху ужасающую картину разорения. Еще недавно это был самый богатый и великолепный город Зимроэля, не уступающий ни одному из городов Замковой горы. Теперь же белые башни, в которых проживало тридцать миллионов человек, почернели от дыма множества больших пожаров. Останки герцогского дворца торчали на великолепном цоколе, как трухлявый пень. Паутинная галерея, висевший высоко над землей – сотканный из особой ткани рукав длиной в милю, где раньше находились лучшие магазины города, – с одной стороны оторвалась от опоры и растянулась, как брошенный плащ, поперек проходящего под ней проспекта. Стеклянные купола Музея миров были разбиты, и Хиссуну не хотелось даже думать о том, что сталось с его сокровищами. Вращающиеся отражатели Хрустального бульвара остановились и были темными. Посмотрев в сторону гавани, он увидел, что там чернеет насколько пятен; по-видимому, это были днища плавучих ресторанов, где когда-то можно было в приятнейшей обстановке вкусить редчайшие деликатесы из Нарабаля, Сти, Пидруида и других далеких городов. Теперь же они, перевернутые, валялись на отмели.
У него было ощущение, будто над ним жестоко посмеялись. Столько лет мечтать увидеть Ни-мойю, и когда это наконец удалось, город оказался изуродован настолько, что его, возможно, даже не удастся восстановить…
«Как же это произошло? – думал он. – Почему жители Ни-мойи, терзаемые голодом, впавшие в безумство паники, обратили злобу на свой родной город? И неужели подобное происходит по всему центральному Зимроэлю, неужели вся красота, которая создавалась тысячелетиями, уничтожена в единственной вспышке бессмысленного разрушения? Да, дорого обошлись нам эти века блаженного самодовольства», – говорил себе Хиссун.
В зал вошел Стимион. От одного из самовольных поселенцев ему удалось узнать, что госпожа Иньянна покинула Ни-мойю уже больше года назад, после того, как один из псевдокороналей решил занять ее дом под свой дворец. Куда она отправилась и вообще жива ли она еще, никто не знал. Герцог Ни-мойский со всей семьей сбежал еще раньше, как, впрочем, и большая часть аристократии.
– А где самозваный корональ? – спросил Хиссун.
– Тоже сбежал, мой повелитель. Все они сбежали – их тут было десять, а то и двенадцать, и они непрерывно грызлись между собой, но сбежали быстрее испуганных билантунов, когда месяц назад в город прибыл понтифик Валентин. На сегодня, мой повелитель, в Ни-мойе только один корональ, и его зовут Хиссун.
Хиссун вынужденно улыбнулся.
– И это, значит, мое великое паломничество, да? В таком случае, где музыканты, где парады? И разве годится показывать короналю такую грязь и разруху? Нет, Стимион, совсем не таким представлял я свой первый визит в Ни-мойю.
– Вы еще вернетесь сюда в счастливые времена, мой повелитель, и все здесь будет еще лучше, чем прежде.
– Вы так думаете? Уверены? Ах, друг мой, молюсь, чтобы вы оказались правы!
– Мой повелитель, – сказал, открыв дверь, Алсимир, – мэр города выражает вам свое почтение и просит разрешения посетить вас после полудня.
– Передайте ему: пусть придет вечером. У нас есть более срочные дела, нежели обмен любезностями с градоначальниками.
– Я передам ему, мой повелитель. Мне кажется, что его приводит в панику численность войска, которое вы намерены расквартировать здесь. Он уже начал жаловаться на трудности с поставкой продовольствия и проблемы санитарного состояния города…
– Алсимир, он поставит столько провианта, сколько требуется, или этим займется другой, более толковый мэр, – ответил Хиссун. – Так и передайте ему. Скажите также, что скоро здесь будет лорд Диввис, армия которого не меньше моей, если не больше, а затем подойдет и его светлость Тунигорн с третьей армией, так что пусть он рассматривает нынешнюю ситуацию как репетицию настоящих трудностей, с которыми ему вскоре придется столкнуться. Но не забудьте и подсластить пилюлю: пусть знает, что общие потребности города в продовольствии несколько снизятся, когда я уйду отсюда, потому что я возьму несколько миллионов жителей с собой для усиления оккупационной армии, направляющейся в Пьюрифайн, и спросите заодно, каким образом лучше будет набирать добровольцев. И если он станет противиться, укажите ему, что мы пришли сюда не для того, чтобы строить ему козни, а чтобы спасти его провинцию от хаоса, хотя всем нам было бы приятнее сейчас развлекаться на Замковой горе, скажем, рыцарскими турнирами. Если после всего этого он продолжит артачиться, закуйте его в цепи, выясните, есть ли у него заместитель, готовый добросовестно работать, а если такого не окажется, найдите кого-нибудь, кто возьмется за эту работу. – Хиссун усмехнулся. – Ну, хватит обсуждать мэра. Есть ли какие-нибудь новости о его светлости Диввисе?
– Есть, и много, мой повелитель. Он покинул Пилиплок и следует за нами вверх по Зимру со всей возможной быстротой, набирая по пути армию. Депеши от него поступали из Порт-Сайкфорджа, Стенвампа, Оргелиуза, Импемонда и Облиорн-Вейла. В последней сказано, что он приближается к Ларнимискулусу.
– Который, если мне память не изменяет, находится в нескольких тысячах миль к востоку отсюда, верно? – добавил Хиссун. – Так что нам придется еще немного подождать его. Что ж, когда прибудет, тогда и прибудет – все равно ускорить его движение мы не можем. В любом случае я уверен, что выдвигаться к Пьюрифайну, прежде чем мы встретимся с ним здесь, не имеет смысла. – Он печально улыбнулся. – Будь этот мир хотя бы вдвое меньше, нам было бы втрое легче. Алсимир, отправьте Диввису в Ларнимискулус и, пожалуй, в Белку, Кларищанз и еще несколько городов по пути сообщения, что мы, дескать, выражаем свое высочайшее желание поскорее снова увидеть его.
– Это действительно так, мой повелитель? – спросил Алсимир.
Хиссун посмотрел ему в глаза.
– Это действительно так, Алсимир!
Для кабинета он выбрал просторный зал на третьем этаже. Из просмотренных некогда воспоминаний он знал, что еще в те времена, когда домом владел Калейн, брат герцога Ни-мойского, здесь размещалось собрание старинных книг, переплетенных в кожи редких зверей. Но книг не осталось вовсе, и лишь большой изрезанный стол стоял посреди комнаты. За этим столом, разложив карты континента, Хиссун обдумывал предстоящие действия.
Хиссун отнюдь не обрадовался, когда Валентин отплыл в Пилиплок и оставил его на Острове Сновидений. Он намеревался лично усмирять Пилиплок силой оружия, но у Валентина был иной план, и ему пришлось подчиниться. Тогда ему стало ясно, что, хоть он и носит титул короналя, но некоторое время ему придется играть совершенно не обычную роль, поскольку рядом с ним находится энергичный, полный сил понтифик, не намеренный скрываться от мира во тьме Лабиринта. В истории, которую он старательно изучал в Замке, не находилось подобных прецедентов. Даже самые известные и честолюбивые коронали – лорд Конфалюм, лорд Престимион, лорд Деккерет, лорд Кинникен – безропотно переселялись под землю, когда заканчивался их срок правления в Замке.
Но с другой стороны, продолжал рассуждать Хиссун, беспрецедентным было и нынешнее положение в мире. И нельзя было не признать, что поездка Валентина в Пилиплок – Хиссун считал этот план форменным безумием – вылилась в блестящую стратегическую победу.
Подумать только: мятежный город, как и предсказывал Валентин, чуть ли не с готовностью спускает новый флаг и единодушно покоряется понтифику! Какая же магия, гадал Хиссун, позволила ему с такой уверенностью осуществить столь рискованный шаг? Но разве не той же тактики придерживался он, когда возвращал себе трон в войне, случившейся много лет назад? За известной всем кротостью и мягкостью Валентина крылись удивительные сила и решимость. Притом, думал Хиссун, кротость была не притворством, а истинной чертой характера Валентина, самой глубинной его сущностью. Что говорить: великий правитель с его неповторимым стилем и впрямь уникальное существо…
А теперь понтифик с небольшой свитой поднимается по Зимру дальше на запад, из одной разоренной области в другую, и так же мягко убеждает народ вернуться в разум. Из Пилиплока он отправился в Ни-мойю и оказался здесь на несколько недель раньше Хиссуна. Самозванцы разбежались, не дожидаясь его появления, вандалы и мародеры прекратили бесчинства, как говорилось в донесении. Деморализованные обнищавшие жители великого города миллионами вышли приветствовать своего понтифика, как будто он мог мановением руки вернуть мир в прежнее состояние. Это значительно упростило дело для Хиссуна, пришедшего сюда после Валентина: не пришлось тратить время и силы на подчинение Ни-мойи. Он обнаружил, что город тих и готов к всестороннему сотрудничеству.
Хиссун водил пальцем по карте. Валентин отправился в Кинтор. Весьма рискованная затея – город давно уже стал твердыней еще одного самозваного короналя – Семпетурна, – создавшего частную армию под названием Рыцари ордена Деккерета. Хиссун очень опасался за понтифика, но не мог предпринять никаких действий в его защиту, поскольку Валентин даже слышать об этом не хотел. «Я не поведу армию ни в один город Маджипура», – заявил он, когда они на Острове обсуждали план действий, и Хиссуну оставалось только подчиниться его воле. Власть понтифика превыше всего.