Валентин выждал несколько нескончаемых минут. Потом сжал в руке зуб морского дракона.
– Маазмоорн!
Он стиснул зуб с такой силой, что многочисленные острые углы врезались в ладонь, и собрал все силы своего сознания, чтобы отправить его за тысячи миль от Престимионовой долины, в море – куда?.. к полюсу? – где пребывает сейчас правитель океанов.
– Маазмоорн!
– Я слышу тебя, земной брат, Валентин-брат, король-брат.
Наконец-то!
– Ты знаешь, кто я такой?
– Я знаю тебя. Я знал твоего отца. Я знал многих и многих до тебя.
– Ты говорил с ними?
– Нет. Ты первый. Но я знал их. Они не знали меня, но я их – знал. Я совершил много, много круговращений в океане, Валентин-брат. И наблюдал все, что происходило на суше.
– Тебе известно, что происходит сейчас?
– Известно.
– Нас уничтожают. Вы участвуете в этом уничтожении?
– Нет.
– Вы руководите мятежниками-пьюриварами в той войне, которую они ведут против нас. Нам это известно. Они поклоняются вам, как богам, а вы учите их, как уничтожить нас.
– Нет, Валентин-брат.
– Я точно знаю, что они поклоняются вам.
– Да, так оно и есть, потому что мы – боги. Но мы не поддерживаем их восстания. Мы лишь даем им то, что дали бы любому, кто обращается к нам за пропитанием, но у нас нет цели изгнать вас из этого мира.
– Но вы наверняка должны ненавидеть нас!
– Нет, Валентин-брат.
– Мы охотимся на вас. Убиваем вас. Едим вашу плоть, пьем вашу кровь и делаем безделушки из ваших костей.
– Да, это правда. Но почему мы должны ненавидеть вас, Валентин-брат? Почему?
Валентин не сразу нашелся с ответом. Он лежал, обливаясь холодным потом и дрожа от благоговения, рядом со спящей Карабеллой и обдумывал услышанное: спокойное признание короля вод, что драконы являются богами – что бы это могло значить? – и отрицание соучастия в восстании и вдобавок поразительное утверждение, что драконы не держат обиды на земных обитателей Маджипура за все зло, что те творили против них многие тысячи лет. Слишком уж много всего открылось ему в единый миг там, где прежде был лишь колокольный перезвон да ощущение отдаленного, невнятного присутствия чего-то.
– Значит ли это, Маазмоорн, что вы не знаете гнева?
– Мы понимаем чувство гнева.
– Но не испытываете его?
– Гнев нецелесообразен, Валентин-брат. Отношение ваших охотников к нам вполне естественно. Оно – часть жизни, неотъемлемая сторона Бытия. Как и я, как и ты. Мы приемлем То, Что Есть во всех его проявлениях. Вы убиваете нас, когда мы проходим мимо земли, которую вы именуете Зимроэлем, и используете нас для своего блага; бывает, что мы убиваем тех из вас, кто плавает на кораблях, когда обстоятельства требуют того, и таким образом используем вас для своего блага, и это То, Что Есть. Некогда пьюривары убили нескольких из нас в каменном городе, который ныне мертв. Посчитав, что совершили чудовищное преступление, они разрушили свой собственный город. Но они не поняли. Никто из вас, детей суши, не понимает. Это просто То, Что Есть.
– А как насчет сопротивления, которое мы оказываем пьюриварам и хаосу, обрушенному ими на нас? Неужели наше сопротивление неправомерно? Или мы должны смириться перед своей участью, потому что это То, Что Есть?
– Ваше сопротивление, Валентин-брат, тоже часть Того, Что Есть.
– В таком случае, Маазмоорн, твоя философия недоступна мне.
– От тебя и не требуется ее понимания, Валентин-брат. Но это тоже То, Что Есть.
Валентин снова умолк. Пауза оказалась еще продолжительнее первой, но он внимательно следил, чтобы контакт не прервался.
В конце концов он сказал:
– Я хочу положить конец этой эпохе разрушения. И намерен сохранить то положение, которое мы, дети суши Маджипура, понимаем как То, Что Есть.
– Это вполне естественно.
– Я хочу, чтобы ты помог мне.
Глава 6
– Мой повелитель, мы поймали меняющего облик, – сказал Алсимир, – который клянется, что у него срочное сообщение для вас, и сообщить его он может только вам.
Хиссун нахмурился.
– Вы думаете, шпион?
– Вероятнее всего, мой повелитель.
– Или даже убийца.
– Такую возможность тоже нельзя исключать. Но, думаю, он пришел не за этим. Я знаю, что он из меняющих облик, и любые предположения тут будут рискованны. Однако же я участвовал в его допросе. Он кажется искренним. Кажется.
– Искренность метаморфов! – рассмеялся Хиссун. – Они ведь сумели пристроить своего шпиона даже в ближнюю свиту лорда Валентина!
– Да, я слышал об этом. Но что же с ним делать-то?
– Думаю, привести его ко мне.
– А если он затеял какую-нибудь из своих штучек с превращениями?
– В таком случае нам придется двигаться быстрее, чем он. В общем, Алсимир, ведите его сюда.
Хиссун понимал, что риск в таком решении действительно имелся. Но того, кто называет себя гонцом от врагов, никак нельзя прогонять, и, уж конечно, нельзя казнить кого бы то ни было по одному только подозрению. И, сознался он себе, ему самому будет крайне интересно увидеть своими глазами одного из метаморфов, которых он уже несколько недель разыскивал в этих промокших насквозь джунглях, а они так ловко ускользали от него.
Его лагерь располагался близ рощи огромных двикковых деревьев где-то близ восточной границы Пьюрифайна, невдалеке от берега Стейча. Деревья и впрямь были поразительными – высоченные, толщиной с хороший дом, с блестящей ярко-красной корой, прорезанной глубокими трещинами, огромными листьями. Под каждым листом могли бы укрыться от обычного в этих местах ливня человек двадцать, а плоды еще более громадные, с летающую лодку в обхвате, скрывали под грубой кожурой опьяняющую мякоть. Но созерцание ботанических чудес не могло компенсировать тоску и трудности бесконечного марша по дождевым лесам метаморфов. Дожди шли почти непрерывно, все плесневело и гнило, в том числе, иногда думал Хиссун, и мозги. Армия продвигалась фронтом протяженностью более ста миль, и второй по значению город метаморфов Авендройн должен был располагаться примерно посередине этой линии. Но они не видели ни городов, ни следов прежних поселений, ни троп, оставленных при бегстве, и ни единого метаморфа. Как будто эта раса была мифической, а джунгли – необитаемыми.
Диввис, насколько было известно Хиссуну, столкнулся с такими же трудностями на противоположной стороне Пьюрифайна. Метаморфы немногочисленны и города свои, судя по всему, устраивают переносными. И сейчас они попросту перелетают с места на место со всем своим скарбом, как местные ночные насекомые с прозрачными крылышками. Хотя, возможно, они принимают облик деревьев и кустов и стоят себе, сдерживая смех, прямо посреди обтекающего их войска короналя. Если так, эти громадные двикки вполне могут быть разведчиками метаморфов, думал Хиссун. Сейчас побеседуем с этим шпионом, или гонцом, или убийцей, или кем еще он может быть; возможно, удастся узнать от него что-нибудь или, по крайней мере, развлечься новым впечатлением.
Уже через несколько минут вернулся Алсимир с пленником и надежной охраной.
Пленник – чрезвычайно высокий, тонкий до хрупкости, обнаженный, если не считать полоски кожи, прикрывающей чресла, – производил странно тревожное впечатление, как и все те немногочисленные пьюривары, которых Хиссуну доводилось видеть раньше. Кожа и тонкие упругие пряди волос имели странный бледно-зеленоватый цвет. На лице, почти лишенном черт, рот был просто безгубой щелью, нос – всего лишь шишкой, очень раскосые узкие глаза едва виднелись под веками. Он казался встревоженным и не особенно опасным. Тем не менее Хиссун очень жалел, что рядом с ним нет никого, наделенного способностью заглядывать в умы, скажем, Делиамбера, или Тизаны, или самого Валентина, для которого чужие секреты частенько оказывались вовсе не секретами. Кто знает, какие неприятные сюрпризы может замышлять этот метаморф?
– Кто ты такой? – спросил Хиссун.
– Меня зовут Аарисиим. Я служу Явленному королю, который известен вам под именем Фараатаа.
– Он послал тебя ко мне?
– Нет, лорд Хиссун. Он не знает, что я здесь. – Метаморф вдруг затрясся всем телом, задергался, и на мгновение контуры его тела смазались и как будто потекли. Телохранители короналя подались вперед и отгородили метаморфа от Хиссуна, на тот случай, если эти телодвижения предшествуют нападению, но Аарисиим тут же овладел собой и вернулся к прежнему облику. – Я пришел, чтобы предать Фараатаа, – тихо проговорил он.
– То есть ты приведешь нас туда, где он скрывается? – спросил, оторопев, Хиссун.
– Да, приведу.
«Это чересчур хорошо для того, чтобы оказаться правдой», – подумал Хиссун, обводя взглядом стоявших вокруг Алсимира, Стимиона и других ближайших советников и помощников. Они, судя по всему, испытывали те же сомнения, и на их лицах читались и скепсис, и настороженность, и враждебность, и тревога.
– Почему же ты решился на это? – спросил он.
– Он нарушил закон.
– И до тебя это дошло только сейчас, когда восстание…
– Мой повелитель, я имею в виду наш закон, а не ваш.
– Вот как… И что же он такого сделал?
– Он отправился в Илиривойн, захватил Данипьюр и намерен убить ее, – сказал Аарисиим. – По закону носящая титул Данипьюр неприкосновенна. По закону Данипьюр нельзя лишить жизни. Он не слушает никаких советов. Он взял ее в плен. К своему стыду, я был среди тех, кто помогал ему. Я думал, что он лишь хочет арестовать ее, чтобы не дать возможности заключить союз с неизменяющимися против нас. Он говорил, что не станет убивать ее, если не станет очевидно, что поражения не избежать.
– И сейчас он лишился надежды?
– Нет, лорд Хиссун. Он вовсе не считает, что война проиграна, он готов выпустить против вас новых тварей и новые болезни и думает, что до победы всего один шаг.
– Зачем же, в таком случае, убивать Данипьюр?