Портрет художника Константина Алексеевича Коровина. 1891Холст, масло. 111,2 х 89 см Государственная Третьяковская галерея, Москва
Серов и Коровин были неразлучными друзьями - Савва Мамонтов прозвал их «Коров и Серовин», - несмотря на различия в темпераменте и характере, привычках и образе жизни. «Серов, неизменно аккуратно одетый, тщательно причесанный, был всегда обаятелен и на вид угрюмо-серьезен, а Коровин отличался непостоянством, в достаточной степени легкомыслием, малоприятной “художественной” небрежностью в костюме. “Паж времен Медичисов” - прозвал его Серов за вечно торчащую у него между жилетом и брюками белую рубашку. Серов был выдержанного, стойкого характера и очень определенного образа мыслей, Коровин же метался, как былинка по ветру: сегодня он на похоронах Баумана... дает сто рублей в кассу революционеров, а завтра с излишней почтительностью заискивает перед директором императорских театров», - вспоминал Всеволод Саввич Мамонтов, сын знаменитого мецената.
Художник Константин Алексеевич Коровин на берегу реки. 1905
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Другой мемуарист, князь Сергей Щербатов, писал о Коровине так: «Невозможно себе представить более русского человека, чем Коровин, со всеми русскими прелестями, очарованиями и недостатками. С его блестящей талантливостью, острым умом, наблюдательностью, с его поистине феноменальной силой темперамента, веселостью, доходящей до экзальтированности, восторженностью перед красивым явлением в любой области искусства, как и в природе, с его живостью и жизненностью, яркостью восприятия всех явлений жизни, - Коровин был одним из наиболее “красочных”, ярких людей, которых мне приходилось встречать. Если делить людей на “колоритных” и “бесцветных”, то “живописность” и “колоритность” Коровина были поразительны. В этом была и до глубокой старости сохранившаяся большая прелесть его — несравненного, талантливого рассказчика, балагура и веселого сотрапезника».
Коровин, который обычно в два- три сеанса заканчивал свои работы, часто досадовал, что Серов чересчур долго «копается» с картинами и «засушивает» их. Но здесь Серов, словно подчиняясь темпераменту друга, пишет размашисто, этюдно, яркими пятнами цвета при великолепной воздушной серебристости общего тона, намеренно стилизуя портрет под живопись самого Коровина. Этой манерой письма передан и «вихлястый», по выражению Серова, характер Коровина, и его «артистическая небрежность»; в то же время Коровин изображен здесь как именно творческая личность, человек искусства: «В небрежно написанной фигуре К. Коровина никто не угадает банкира или ростовщика. Конечно, художника выдают аксессуары, в виде палитры, этюдов, но и без них вы узнаете жреца искусства, ленивого, беспечного, великого в минуты вдохновения и неустойчивого в обычных отношениях жизни», - отозвался о портрете один из рецензентов.
Портрет княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой. 1902Холст, масло. 1 81,5 х 133 см Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Княгиня Юсупова принадлежала к одному из богатейших аристократических семейств России. Современники были единодушны в отзывах о ней. «Зинаида Николаевна останется для всех ее знавших совершенным типом очаровательной светской женщины... Всякий, кто к ней приближался, невольно подпадал под ее очарование». «Она была не столь красива, сколь прелестна с седеющими с ранних лет волосами, обрамлявшими лицо, озаренное лучистыми серыми глазами...» «Она была не только умна, воспитанна, артистична, но была также воплощением душевной доброты... И наряду с этими исключительными качествами она была сама скромность и простота».
На портрете Серова Юсупова изображена в роскошном модном интерьере, сидящей на атласном диване, где рядом с ней пристроился модный же белый шпиц. Поза княгини нарочито «неудобна» - Серов акцентирует момент позирования «модному» опять-таки художнику. В портрете доминируют извилистые витиеватые очертания и формы. Беспокойна поза модели, капризно и сложно изломаны руки, прихотливы складки платья - и всему этому словно аккомпанируют «тревожно» изогнутые линии спинки дивана, рокайльные завитки золоченых рам и лепнины и цветочные узоры мебели. Хрупкость и грация оборачиваются нарочитой искусственностью. а «очаровательная» улыбка - застывшей маской светской любезности.
Портрет княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой. 1900-1902
Нижегородский государственный художественный музей
Портрет, как всегда, потребовал множества сеансов, нескольких месяцев работы. Княгиня с юмором рассказывала князю Щербатову: «Я худела, полнела, вновь худела, пока исполнялся Серовым мой портрет, а ему все мало, все пишет и пишет!» Серову в упрек ставилась чрезмерно тщательная, «замученная» живопись лица, в противоположность эскизно взятому антуражу. Сама же Юсупова считала именно собственное лицо лучшей частью портрета. В какой-то момент Юсуповы даже намеревались вырезать из портрета овал - голову княгини - но, к счастью, этого не случилось.
Живопись портрета отличается красотой и благородством колорита, построенного на игре оттенков, подобных красочным переливам жемчуга или перламутра - розоватый, серебристо-серый, кремовый, сиреневый. Колористически портрет Юсуповой перекликается с изысканными пасторалями Ватто, воскрешая в памяти представление о живописи рококо. Не случайно под впечатлением портрета один из современников писал: «Эта женщина... нежная, изящная, и утонченная, живет именно той жизнью, какой жили когда-то маркизы. Эти белые напудренные волосы, эта странная поза - все это дает право сказать, что это именно маркиза нашего времени».
Петр I. 1907Картон, темпера. 68,5 х 88 см Государственная Третьяковская галерея, Москва
Картина написана по заказу издателя и книготорговца Иосифа Николаевича Кнебеля для репродуцирования в серии «школьных картин» по русской истории.
«Страшно, судорожно, как автомат, шагает Петр... Он похож на Божество Рока, почти на смерть; ветер гудит ему по вискам и напирает в грудь, на глаза. Еле поспевают за ним испытанные, закаленные “птенцы”, с которых он смыл и последний налет барского сибаритства, которых он превратил в денщиков и рассыльных.
Глядя на это произведение, чувствуешь, что... в императора Петра I вселился грозный, страшный бог, спаситель и каратель, гений с такой гигантской внутренней силой, что ему должен был подчиниться весь мир и даже стихии», - писал о картине Александр Бенуа.
«Гений - парадоксов друг» - Серов увидел Петра в том парадоксальном «двуединстве», которое у Бенуа выражено словами «спаситель и каратель» и которое с разительной точностью и лаконизмом сформулировано Пушкиным в Полтаве:
...Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как божия гроза.
Картина Серова представляет не только Петра, но и его столь же «ужасное и прекрасное», как и он сам, творение - Петербург. Петр со свитой шествует по необжитой, суровой земле, где бродят коровы, «по мшистым, топким берегам», к которым подступают, «котлом клокоча и клубясь», тяжелые невские волны. На дальнем же плане - панорама города, ряд построек вдоль берега реки, среди которых возносится сверкающий, словно озаренный солнцем, проглянувшим вдалеке во время грозы, шпиль Петропавловского собора. Эта панорама, эта бледно-сиреневая вода, цвет которой столь резко контрастирует с общим тоном картины, напоминают несколько условную театральную декорацию, на фоне которой разворачивается действие. Известно, что строительство Петропавловского собора с его знаменитым шпилем было завершено лишь почти десятилетие спустя после смерти Петра. Зрелище на дальнем плане - прекрасное видение, словно пророчество о будущем великом городе:
Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво.
Похищение Европы. 1910Холст, темпера, гуашь, уголь. 80 х 100 см Государственная Третьяковская галерея, Москва
Сюжет картины, взятый из древнегреческой мифологии, принадлежит к одному из любимейших сюжетов мирового искусства. Европа была дочерью финикийского царя Агенора. Влюбившийся в нее Зевс явился царевне и ее подругам, гулявшим на берегу моря, в виде прекрасного быка. Девушки забавлялись игрой с быком, украшая его рога цветочными гирляндами (обрывок гирлянды можно видеть и в серовской картине). Наконец, Европа решилась сесть на спину быка-Зевса - тот бросился в море и увез царевну на остров Крит, где она стала женой Зевса и впоследствии родила ему трех сыновей-героев.
Похищение Европы Серова - не столько изображение мифа, сколько его отблеск, эмблема всего мира греческого искусства с его «высокой декоративностью, граничащей с пафосом», как говорил Серов в одном из писем. Часто присутствующий в работах художника момент игры с художественными воспоминаниями явлен и здесь: ритмично ныряющие дельфины напоминают, например, фрагмент росписи килика Диониса, выполненного греческим мастером VI века до н. э. Экзекием, да и бык напоминает изображения быков на древнегреческих сосудах (быть может, отчасти поэтому Серов первый из художников, изображавших миф о похищении Европы, отступил от первоисточника, рассказывающего о белом быке с золотыми рогами - коричневый бык напоминает о росписях краснофигурных ваз). Неожиданно живой и осмысленный взгляд быка- Зевса подчеркивает застылость неподвижного лица-лика Европы - маски архаической коры, своего рода символа всего греческого искусства. Одно из значений имени «Европа» - «широкоглазая», что удивительно созвучно тому изображению лица Европы, которое дает Серов.
Интересно, что Бакст, исполнивший по возвращении из Греции (куда он путешествовал вместе с Серовым) картину Древний ужас, также изобразил в ней статую Коры с ее загадочной «архаической улыбкой» как символ и вечную тайну античного мира.