Эмир был озадачен. Что за женщина попала к нему в гарем?
– Скажи мне правду, дитя, в чем дело? Пусть между нами не будет лжи. Все мои жены и наложницы счастливы и довольны своей жизнью. Чего ты опасаешься? – сплетя пальцы рук, старый человек разглядывал девушку.
Валентина подняла на него глаза, и Рамиф был поражен изливавшимся из них светом. Вновь опустившись перед старцем на колени, девушка гордо подняла голову и расправила плечи. Зеленый цвет кофточки изумрудным оттенком отразился в ее очах. Взгляд Рамифа скользнул по грациозной шее к ложбинке груди, где кожа отливала теплыми тонами цвета слоновой кости.
– Рассказывай, – приказал он.
– Кади, я не нахожу удовольствия в ласках женщин. Даже за то короткое время, что мне довелось провести в гареме, я заметила…
– А, Дагни!.. – прервал ее Рамиф, и морщинки на его лице собрались в смешливые лучики. – Не принимай это близко к сердцу!
– К сожалению, я вынуждена принимать это близко к сердцу, – настаивала Валентина. – Было время, когда я зависела от женщины, проявлявшей ко мне повышенный интерес. Ее пальцы тянулись к моему телу, а от сладострастных взглядов мурашки бегали по коже. Но лучше умереть, чем терпеть все это! – заявила девушка с решимостью в голосе.
Рамиф проникся глубоким сочувствием к Валентине. Неужели эта прелестная женщина на самом деле готова расстаться с жизнью из-за пустяка? Наклонившись, старик заглянул в самую глубину ее аквамариновых глаз, и взгляд красавицы тронул его сердце. Как печально было бы заставлять впустую страдать эту, несомненно, умную девушку, и как приятно останавливать на ней свой угасающий взор!
– Ты сказала, что умеешь читать и писать?
– Да, кади! И притом на нескольких языках.
Обучалась я вместе с королевой Беренга… – слишком поздно осознала Валентина свою ошибку.
– А мне передали, ты черкешенка! – вознегодовал эмир.
– Я солгала. Мне не хотелось умирать, – просто ответила Валентина. – Благодаря моим темным волосам, ложь показалась всем правдоподобной. На самом деле прежде я была придворной дамой королевы Беренгарии. Мы выросли вместе.
– Так, значит, ты англичанка! Инглези! И при том знатная дама! Как же случилось, что тебя продали, как рабыню?
Валентина поведала свою долгую историю, закончив ее словами «христиане ли, мусульмане – все стараются выжить».
– Рассказ твой похож на правду, – задумчиво молвил эмир. – Но так ли это?
– Я сказала тебе правду.
– Ну что ж! Тогда и я скажу тебе правду. Я старый человек, как видишь, но все дела Напура – в моем ведении. Однако с каждым днем зрение у меня становится все слабее и слабее, и скоро настанет час, когда я совсем ослепну. Сердце же бьется в моей груди так слабо, что я едва могу дышать. Близок уж день, когда Аллах призовет меня к себе. Никому, кроме тебя, никогда не говорил я этого, а тебе говорю, потому как решил: отныне ты будешь всегда находиться рядом со мной и делать, что я велю. Ты должна поклясться мне в преданности, и тогда ложь не коснется наших отношений. Если ты согласишься, я буду рад. Но есть еще одно условие, – сказал эмир, поднимая узловатую старческую руку. – Бывает, ко мне приезжают для переговоров важные гости. Если они пожелают, чтобы ты благосклонно доставила им удовольствие, не отказывай! Понимаешь?
Валентина смиренно кивнула, благодарно глянув на старого человека. Эмир хлопнул в ладоши, и появился евнух.
– Пусть пошлют за Мохабом.
Валентина стояла, обеспокоенно, с недоверием поглядывая вокруг. Зачем Рамиф послал за Мохабом? Что у него на уме?
– Ты столь юна, красавица! Должно быть, совсем недавно вышла из детского возраста! – заметил эмир.
Валентина от удивления даже вздрогнула, уловив теплое чувство в его словах. Ах, если бы она все еще оставалась ребенком! Как это чудесно – чувствовать себя маленькой, ни о чем не беспокоиться и ничего не бояться. Те стародавние дни, когда она играла вместе с Беренгарией, как равная ей, были самыми счастливыми в ее жизни.
Глаза девушки смотрели мрачно и безжизненно, когда она отвечала эмиру:
– Я не дитя, и уже очень, очень давно перестала ощущать себя ребенком, которому жизнь представляется простой и счастливой. Сейчас моя жизнь осложнена многими несчастьями. Я знаю, теперь в твоих руках моя судьба, и ничего не могу с этим поделать.
– А если бы у тебя была такая возможность, что бы ты предприняла? – поинтересовался эмир.
Валентина некоторое время продумывала свой ответ, прежде чем произнесла:
– Я очень хочу жить и собираюсь бороться за свою жизнь. Разве ты не поступил бы так же? – тихо спросила она.
Рамиф тоже ответил ей не сразу.
– Присядь, моя юная красавица! Позволь получше разглядеть тебя. Терпеть не могу, когда женщины смотрят на меня сверху вниз! Ты не должна меня бояться. Я не людоед, а всего лишь скрюченный старик с угасающим зрением, впрочем, это я тебе уже говорил. Скажи, что я мог бы для тебя сделать?
– Наверное, мне и в самом деле не стоит опасаться тебя, но в твоем дворце уже отыскался человек, затаивший на меня злобу, – ответила Валентина, осторожно присев на пунцовую подушку.
Она была готова вскочить в любой момент. Рамиф нахмурился.
– За всю мою жизнь у меня в гареме не была убита ни одна женщина, насколько мне известно. Чего же ты опасаешься? – выцветшие старческие глаза настороженно наблюдали за девушкой.
Валентина вдруг с облегчением почувствовала, как спадает напряжение в душе и теле, и прислонилась к разноцветным подушкам. Эмир был озадачен неожиданной переменой ее настроения.
– Я доверяю тебе, – тихо сказала Валентина. – В твоем дворце мне не угрожает никакая опасность.
– Почему же ты решила доверять мне? – резко спросил Рамиф, его опечалил поспешный ответ прелестной невольницы.
– Потому что ты говоришь мне правду. В самом деле, ты старый человек. Я вижу, как дрожат твои губы и трясутся руки. У тебя слабое зрение, и тебе приходится щуриться, чтобы разглядеть меня. Старея, люди становятся мягче сердце, и они склонны к забывчивости. Я искренне сочувствую твоей немощи и хотела бы чем-нибудь помочь. Я молодая и сильная, и глаза у меня зоркие.
– Я слишком стар, чтобы проводить время с женщинами, – раздраженно признал эмир. – Теперь у меня остались лишь воспоминания о прежних утехах и мысли об Аллахе. Мохаб радеет о моем благополучии и заботится всячески обо мне. С детских лет мы всегда с ним были рядом.
– Увы, он постарел, как и ты, эмир, – мягко вымолвила Валентина. – Я внимательно наблюдала за ним. Рука его уже не так тверда, как раньше, и зрение ненамного лучше твоего. Ноги скручены болезнью, он ходит с трудом. Мохаб, видимо, не хочет, чтобы ты знал об этом, а слабое зрение не позволяет тебе самому заметить недуги своего друга. Просто чудо, как он вообще справляется со своими обязанностями. Путь из Дамаска был долгим и утомительным даже для молодых людей, однако Мохаб, не отдохнув с дороги, бросился прислуживать тебе.
– Ты хочешь сказать, что я обойден вниманием других моих слуг? – недовольно заметил Рамиф.
– Спроси Мохаба сам, господин! Вот он возвращается с чаем для тебя.
– Мохаб, правду ли говорит эта женщина? – с обидой в голосе спросил старик.
– Она лжет! Все женщины лгут, – настороженно возразил Мохаб, опасаясь, что уже сочтены его дни на службе у эмира.
– Прости меня, старый друг, – с сочувствием обратился к нему Рамиф. – Я не хотел тебя обидеть. Извини за нелепый вопрос и возмущение! Я старый глупец, раз считал, что сам старею, а ты остаешься достаточно молодым и проворным, чтобы заботиться обо всех моих нуждах.
Слезы блеснули в глазах эмира, когда он опустил свои узловатые пальцы на руку Мохаба.
– Хворобы мои ничего не значат, – спокойно ответил Мохаб.
– Хворобы? Если б твои хворобы можно было сравнить с моими, то Аллах давно бы призвал тебя к себе!
Не сводя блестящих глаз с Валентины, эмир спросил, что еще разглядели ее зоркие глаза.
Убедившись, что Рамиф – человек добрый и не лишенный сострадания, Валентина почувствовала себя увереннее. Она мягко ответила:
– Я многое заметила! Твой дворец великолепен, но в нем нет порядка, По правде говоря, здесь полно грязи. Слуги твои ленивы, наверное, и не добросовестны. Думаю, Мохабу приходится много работать, чтобы навести порядок, но усилия его, как я вижу, напрасны.
Эмир склонил голову.
– Да простит Аллах меня, повелителя Напура, но я вынужден прислушаться к твоим словам, невольница. Сердцем чувствую, ты говоришь правду, а мои слуги, видно, до сих пор считали меня старым глупцом! Они видят, что я даже свой дом не могу содержать в порядке! Какой же совет ты мне дашь?
– Не подобает мне советовать великому эмиру, – ответила Валентина. – Я благодарна судьбе уже за то, что отдала она меня в руки доброго человека.
– Подойди ко мне, дитя, – расчувствовавшись, позвал ее Рамиф.
Валентина соскользнула с подушек и опустилась перед ним на колени. Глаза у нее увлажнились, когда эмир возложил ей на голову свою старческую руку. Уже так давно не доводилось девушке ощущать ласковых прикосновений, и слезы готовы были вот-вот хлынуть и пролиться потоком.
– У тебя нет причин для тревоги! Мохаб поместит тебя в комнату, удаленную от гарема. Ничто не будет угрожать тебе, и никто не причинит зла. Даю слово! Ну, а теперь же иди, кости у меня ломит, а глаза умоляют о сне. Поговорим позже, когда я проснусь. Мохаб, отведи эту красавицу в покои напротив моих.
Мохаб болезненно сморщился, с трудом встал на ноги и сделал Валентине знак следовать за ним. Старый эмир удовлетворенно хмыкнул:
– Я видел, видел, как тебе трудно вставать! И ты говоришь, что эта женщина лжет? Аллах открутит твою лысую голову за клевету, когда ты, старый лис, предстанешь перед ним.
Мохаб взглянул на Валентину и улыбнулся, обнажив мелкие сточенные зубы.
– А я-то думал, он никогда не заметит, что я состарился!
– Ты неверно судишь об эмире, Мохаб! Он знал это и до того, как я ему сказала. Эмир просто не хотел тебя расстраивать, давая понять, что знает о твоих хворобах.