— Сейчас у него американский посол. Будьте любезны, подождите немного.
Прежде чем я успела ответить, дверь распахнулась, и из кабинета быстро вышел американский дипломат, за ним следовал рассерженный Наполеон.
— Скажите ему, — крикнул Наполеон, — что он не получит денег ни от меня, ни от членов моей семьи. Вам понятно?
— Вполне, мсье, — ответил посол и поспешно ретировался.
Мне любопытно было бы узнать, отчего Наполеон так рассердился и при чем здесь американский посол, но на посторонние вопросы времени не оставалось. Оказавшись в кабинете, я кратко изложила Наполеону последние новости, касавшиеся роялистского заговора.
— Убийство? — повторил он. — Этого следовало ожидать.
Затем, позвав Бурьена и упрекнув его за медлительность, все еще злой, распорядился:
— Передайте американскому послу, чтобы Жерома без промедления посадили на один из наших фрегатов, отплывающих во Францию.
— Жерома? — переспросила я, когда Бурьен удалился. — Что натворил наш дорогой братишка и чем навлек на себя этот гнев?
— Этот маленький идиот женился, не спросясь меня, — загремел Наполеон. — На американской девице, некой Элизабет Паттерсон. Но Жером еще несовершеннолетний, и с моей точки зрения, да и с точки зрения французского законодательства, его брак не имеет юридической силы… Бурьен, — крикнул он вновь секретарю, — позаботься о том, чтобы девка Паттерсон непременно осталась в Америке.
Секретарь поклонился и вышел.
— Наполеон… — проговорила я в растерянности.
— А все из-за того, — пожаловался Наполеон, — что я позволил Жерому служить на военном флоте!
И вовсе Наполеон не позволял, он приказал Жерому. Младший брат, по мнению Наполеона, вел слишком беззаботную и ветреную жизнь, и он надеялся, что служба на флоте исправит Жерома и сделает из него настоящего мужчину.
Жерому была ненавистна сама мысль о море, но разве он мог противиться воле первого консула? Наполеон наказал ему быть прилежным юнгой, старательно усваивать новую науку и не позволять никому выполнять за него какую бы то ни было работу. Разумеется, старшие офицеры потворствовали Жерому, а после жесточайшего приступа морской болезни он и сам стал находить в этом удовольствие, особенно на стоянках в портах, где без разбору сорил деньгами и, будучи таким же, как и Мюрат, любителем военной мишуры, с важным видом расхаживал по улицам в полной парадной форе капитана гусаров. Его женитьба в Америке — безусловно, интересное событие, но в тот момент моя голова была занята более неотложными делами.
— Наполеон, — попыталась я снова.
— Жером! — взорвался он опять. — Однако я должен рассказать тебе подробно о его последних похождениях. Он оставил корабль у острова Мартиника под предлогом, что находившиеся поблизости английские военные суда могут его — одного из Бонапартов — захватить и потребовать выкуп. С Мартиники на американском корабле он отплыл в США, чтобы — как он объяснил — на американском же корабле вернуться во Францию. Высадился Жером в Норфолке, штате Виргиния. Французский консул обеспечил ему место на рейсовом судне, но Жером, сумасбродный как всегда, решил посмотреть Америку и отправился в Балтимору. Представь себе: брат первого консула Франции в Балтиморе! Немедленно он привлек к себе всеобщее внимание. Там же он познакомился с Элизабет Паттерсон и, вместо того, чтобы сделать ее своей любовницей, не придумал ничего другого, как жениться на ней.
— Возможно, в Америке не дозволяется иметь любовниц, — неудачно сострила я.
— Американцы, — проговорил Наполеон, сердито уставившись на меня, — как бы они ни старались доказать обратное, по части морали ничуть не лучше французов.
Наполеон подошел к двери и распахнул ее настежь.
— Бурьен! Пошли Жерому письмо. Напиши, что я приму его только в том случае, если он навсегда расстанется с американской девицей, с которой абсолютно незаконно связал себя… Ты хотела сказать, Каролина… — Повернулся ко мне Наполеон с улыбкой, совершенно успокоившись.
— Ты должен немедленно что-то предпринять против заговорщиков.
— Разумеется, — заметил Наполеон, нахмурившись. — Моро поступил неосмотрительно, говоря об убийстве в твоем присутствии. Ему следовало знать, что хотя ты якобы ненавидишь меня, убийства не допустишь и немедленно предупредишь меня.
— Моро не было на совещании, никто не знал, кто я такая на самом деле.
— Великолепно! Но с этого момента я должен вывести тебя и Мюрата из игры. Начнем с одного ареста. Кто по-твоему скорее заговорит, если его подвергнут допросу с пристрастием?
Ответить на этот вопрос было не трудно. Когда принимали решение об убийстве Наполеона, один из армейских офицеров — назову его капитан Б. — горячо запротестовал. Арестовать, дескать, это одно, а убить — совсем другое. Я назвала Наполеону его фамилию и полк, в котором он служил. Больше от меня ничего не требовалось. Арестованный ночью капитан Б. охотно обо всем рассказал и сообщил не только об известных мне участниках заговора, но и о некоторых других причастных лицах. Всех арестовали, включая и Моро. За этим последовал ряд судебных процессов, многих приговорили к смертной казни. Благодаря своему высокому положению в армии и наличию значительного числа сочувствующих, Моро отделался двумя годами тюремного заключения, после чего его выслали из Франции.
— Для острастки необходимо примерно наказать кого-нибудь из Бурбонов, — однажды вечером сказал Наполеон, ужиная со мной и Мюратом. — Но который из них является главным вдохновителем заговора? Граф д'Артуа или герцог Энгиенский? Правда, большого значения не имеет — кто именно, но герцог Энгиенский ближе.
— Все же он в безопасности по ту сторону французской границы.
— В безопасности? — переспросил Наполеон тихо.
И он вполне сознательно, даже с фанатическим рвением, предпринял акцию, за которую его осудил весь мир. Герцог Энгиенский проживал в замке Этенхейм герцогства Баден, независимого государства, примыкавшего к французской границе. Однажды ночью отряд французских драгун под командованием ревностного бонапартиста полковника Орденера вторгся на сопредельную территорию и окружил замок Этенхейм. Быстро справившись с охраной, полковник арестовал принца и доставил его во Францию. Сперва его содержали в Страсбурге, а затем перевели в Венсеннскую крепость.
— У тебя теперь такой важный заключенный, — коротко информировал Наполеон моего супруга. — Хорошенько стереги его.
На следующий день ко мне пришла Жозефина вся в слезах, и слезы были неподдельные. Ее речь была довольно сбивчивой, и поначалу я даже не поняла, что она пытается мне поведать.
Наконец она успокоилась.
— Каролина, прошу вас, используйте все свое влияние на Наполеона.
— Ради герцога Энгиенского?
— Да, да! Если Бонапарта не удержать, то он погубит себя!
— Тем, что захватил и заключил в крепость одного из Бурбонов?
— Бедная Каролина, Бонапарт решил герцога Энгиенского расстрелять.
— Вы преувеличиваете, — не поверила я.
— Нет, Каролина, сущая правда.
— Значит, Наполеон сумасшедший!
— Не сумасшедший, Каролина, а жестокий. Вспомните бойню в Яффе.
Я невольно содрогнулась. Жозефина коснулась того, что я всеми силами старалась вычеркнуть из моей памяти. Во время египетской кампании в сражении у Яффы пали три тысячи турок, оставшиеся в живых две тысячи продолжали сопротивляться, но, убедившись в своем безвыходном положении, в конце концов сдались. Взбешенный Наполеон напустился на сына Жозефины, принявшего капитуляцию. Для чего нужны, кричал Наполеон, две тысячи пленных? Продовольственные запасы французской армии кончались. Стоило ли кормить пленных, отнимая паек у французских солдат? Ни в коем случае! Наполеон отдал бесчеловечный приказ. Турок отвели в ближайшие песчаные дюны, где расстреляли и перекололи штыками. Из трупов сложили высокую пирамиду и оставили разлагаться под палящим солнцем пустыни. Эта пирамида стоит и по сей день — монумент из белых костей.
— То была жестокость совсем иного рода, — пробовала я защитить брата.
Тем не менее Жозефина была права. Наполеон посоветовал мне не совать нос не в свои дела, но я продолжала умолять, не ради роялистов — об этом я вовсе не думала, — а ради него самого. И вновь он порекомендовал мне не лезть, куда меня не просят.
— Герцога Энгиенского ожидает справедливый суд, — сказал Наполеон.
Справедливый! По указанию Наполеона Мюрат собрал в Венсенне трибунал из восьми офицеров, которые все как один оказались яростными сторонниками Наполеона, хотя мой муж специально их не подбирал. Герцог Энгиенский категорически отрицал всякую причастность к заговору, и не было никаких доказательств, подтверждавших его вину. И все-таки его обвинили в том, что он боролся против республиканской Франции, вступил в сговор с англичанами и угрожал безопасности страны. Но все эти обвинения не могли быть подкреплены уликами. Неоспоримым оставался лишь тот факт, что он, как и многие аристократы, с оружием в руках сражался против Французской республики.
В своей гордыне — а он был самым самолюбивым из всего семейства Бурбонов, — герцог Энгиенский еще более усугубил собственное положение, когда высокомерно заявил, что является непримиримым врагом Республики и будет бороться с ней, если надо, с оружием в руках при любых условиях. Судьи признали его виновным по всем пунктам обвинения и передали дело Наполеону для вынесения приговора. Но тот уже принял решение до судебного процесса, и когда трибунал еще заседал, он послал лаконичное распоряжение: «Подлежит смертной казни». С точки зрения Наполеона — того самого Наполеона, который сам вынашивал планы уничтожения Республики, — казнь одного из бурбонских принцев имела более важное значение, чем истребление двух тысяч турецких военнопленных.
Смертный приговор как будто не произвел на герцога Энгиенского большого впечатления, он только попросил прислать ему священника.
— Собираетесь умереть монахом? — насмешливо заметил один из судей.