— Надеюсь, император был здоров, когда Ваше Величество покинуло Париж, — начала она светский разговор.
— Прекрасного здоровья и в хорошем настроении, — ответила я. — Но в большом волнении. Напомнил мне юношу, который вот-вот осуществит величайшую мечту своей жизни.
— В самом деле?
— Ему хотелось, — с трудом поддержала я разговор, — чтобы с момента приезда в Бранау вам оказывалось всяческое внимание и выполнялись все ваши желания. Именно поэтому он послал меня встретить и сопровождать вас в поездке до Парижа.
— Очень любезно с его стороны, — сказала Мария-Луиза холодно, — но со мной моя любимая фрейлина.
Это была моя выходная реплика, но как — ради всего святого проявить тактичность перед лицом столь откровенной враждебности?
— Ваше Величество, — проговорила я притворно печально, — император считает, что чин графини для вашего сопровождения не подходит. «Новую императрицу должна сопровождать до Парижа непременно королева», — сказал он. Графиня Лазански выполнила свой долг и может вернуться в Вену.
— Нет, — заупрямилась Мария-Луиза, — Я хочу, чтобы она ехала со мной до Парижа.
Я поняла, что она не только упряма, но и напугана.
— Император никогда не согласится, — заявила я, как можно ласковее.
— Вы запрещаете взять мне с собой графиню Лазански? — спросила Мария-Луиза.
— Помилуйте, вовсе нет! — воскликнула я, вспомнив, что мне нужно приобрести ее расположение и возможность влиять на нее. — Кто я такая, чтобы императрице Франции что-то запрещать? Это приказ самого императора:
«Графиня Лазански должна вернуться в Вену» (как тактично я выгораживала себя!).
Напуганная или нет, но Мария-Луиза покраснела от гнева.
— Итак, император встречает меня приказом! — сказала она с усилием. — Приказом, который, как он должен был знать, оскорбляет меня! Или он никогда не считается с чувствами других людей? Многие годы я видела в нем жестокого и беспощадного человека; многие годы я ненавидела и презирала его. Теперь, став его женой, я хотела бы думать о нем иначе, но как, если он встречает меня так жестоко? Я… — Внезапно она умолкла, словно выбившись из сил или вспомнив суровые наставления. — Я уступила желаниям моего отца, — добавила она еле слышно. — Теперь я должна подчиниться воле своего мужа.
К счастью, только я явилась свидетелем взрыва чувств Марии-Луизы. Бертье и графиня Лазански потихоньку ретировались в самом начале нашего разговора. Но вот, к моему облегчению, Бертье вернулся и объявил, что все готово к путешествию в Париж или, вернее, в Компьен. Мы немедленно снялись, и на протяжении всего пути я была наедине с Марией-Луизой в ее великолепной карете, запряженной восьмеркой белых лошадей. Периодически их меняли, но всякий раз нас ждали кони белой масти. Личный кортеж императрицы включал шесть небольших экипажей, за ними следовали еще девятнадцать колясок с конюшими и придворной челядью и, конечно, многочисленный и красочный почетный эскорт. Мы мчались сломя голову, и я очень смутно помню, как мы останавливались передохнуть или поспать, но эти задержки были сведены до минимума. Порой у меня возникало странное ощущение, будто я похитила Марию-Луизу и теперь везла, чтобы заключить в золотую клетку. В каждом городе, в каждой деревне нас приветствовали толпы народа, в ушах звенели крики: «Да здравствует императрица!» Люди махали флажками, оркестры играли военные марши. Когда мы неслись к первой нашей станции, Мария-Луиза очнулась от мрачного молчания.
— Все это ради меня? — спросила она.
— Разумеется, Ваше Величество.
— Император приказал, овцы послушались, — нахмурилась она.
Затем она вновь замолчала, а я пришла к выводу, что она более интеллигентна, чем могло показаться на первый взгляд. Но было ли это молчание действительно мрачным? Трудно сказать. Что-то медлительное, тяжеловесное проступало в ее облике, кроме тех случаев, когда она сердилась или пугалась. В отчаянии я пыталась завязать с ней непринужденную беседу, но без всякого успеха. Она почти не шевелилась, лишь время от времени слегка наклоняла голову. Отказавшись от дальнейших попыток, я в свою очередь впала в угрюмое молчание. В конце концов она не выдержала и заговорила:
— Когда я узнала, что вы встретите меня, то молилась Богу, чтобы мы стали друзьями.
— Моя молитва была о том же, — сказала я как можно серьезнее.
Мария-Луиза в упор взглянула на меня.
— Вы действительно молились? В самом деле верите в Бога?
Я также прямо посмотрела ей в глаза и ответила довольно торжественно:
— Припомните, Ваше Величество, мой брат восстановил во Франции религию. Императрица-мать и мы, все члены семьи, очень радовались.
Я подумала, стоит ли при этих словах осенить себя крестным знамением, но потом просто глубоко вздохнула и добавила:
— Мы так долго были лишены религии.
— Император Наполеон довольно бесцеремонно обошелся с римским папой, — слегка фыркнула Мария-Луиза. — Он восстановил религию во Франции, исходя из собственных интересов. (Она сделала паузу). Можем ли мы быть друзьями, если я так сильно вас ненавижу? — добавила она.
— Как вы можете ненавидеть, когда вы меня совсем не знаете?
— Разве вы не сестра императора Наполеона? — заметила Мария-Луиза, склонив голову набок, будто прислушиваясь к внутреннему голосу.
— Быть сестрой императора Наполеона нелегко, — ответила я с кислой миной.
— Женой тоже!
— Давайте попробуем подружиться, — предложила я.
— Мне так плохо, — заплакала она. — Я чувствую себя совершенно одинокой. Лучше бы мне умереть.
— Печаль Вашего Величества терзает мое сердце, — сказала я, удивленная искренностью своих слов. — Попытайтесь принять мое предложение о дружбе, и вы перестанете чувствовать себя одинокой.
— Если бы я могла!
— Но вы только попытайтесь. У вас нет причин сердиться на меня, кроме как за то, что я была вынуждена выполнить приказ, который император посчитал разумным.
Мария-Луиза перестала плакать и спросила с возмущением:
— Что он за человек, если считает разумным меня обидеть? И откуда мне знать, что вы не такая же бессердечная, как и он? Кроме того, я имею против вас больше, чем вы думаете. Вы величаете себя королевой Неаполитанской, но каким путем вы получили эту корону? Вы украли ее у моей бабушки Марии, которая по праву является королевой Неаполя.
— Я понимаю ваши чувства, — заявила я, стараясь сдержать растущее во мне раздражение.
— Вы понимаете? Я сомневаюсь! Весь клан Бонапартов пришел к власти через насилие и агрессию. Сперва ваш брат захватил французский трон, затем троны маленьких, слабых государств и раздал их своим родственникам.
А теперь я стала его женой. Мне должно быть стыдно. Я… — Мария-Луиза внезапно замолчала и покраснела. — Простите меня. С моей стороны это было бестактно.
— Ах, что вы, — сказала я, широко улыбаясь. — Нынче вы можете себе это позволить. Выйдя замуж, вы сделались сами одной из Бонапартов.
— Позволить себе плохие манеры, хотите вы сказать? — взглянула она мне прямо в глаза.
— Что же еще?
Я ожидала новый взрыв эмоций, но, к моему удивлению и радости, Мария-Луиза рассмеялась. Я тоже засмеялась. Некоторое время мы вместе хохотали, и я почувствовала, что между нами возникло взаимопонимание. Мне удалось — по крайней мере, так казалось — достичь существенного прогресса.
В Мюнхене нас ожидал специальный курьер с письмом от Наполеона. Она не спешила его читать и сломала печать, только когда мы вновь отправились в путь. Быстро, даже нетерпеливо пробежав письмо, она затем стала читать медленно с задумчивым видом и шевеля губами, подобно ребенку, повторяющему трудный урок. Сперва я почувствовала себя как-то странно тронутой, потом чрезвычайно благодарной, когда она доверительно протянула письмо мне, буквально умирающей от любопытства, и предложила его прочитать. Наполеон писал буквально следующее:
«Моя дорогая Луиза. Я с нетерпением ожидаю нашей встречи и полон решимости прежде всего сделать Вас счастливой. Мои желания в этом отношении тем более искренни, хотя и несколько эгоистичны, что мое счастье неразрывно связано с Вашим. Если Ваше счастье будет соизмеряться подлинностью моих чувств, то Вы станете счастливейшим человеком на земле. Меня занимает только одна мысль: чем бы я мог Вам угодить, ибо именно эта забота должна сделаться одной из главных в моей жизни».
Я посмотрела на Марию-Луизу и встретила ее грустные глаза.
— Едва ли подобное письмо напишет человек, желающий вас обидеть, — проговорила я убежденно. — Вам, конечно, это ясно.
— Мне кажется, я понимаю, — с легкой гримасой ответила она.
— Могу я спросить: теперь вы чувствуете себя лучше?
Опять легкая гримаса.
— Во всяком случае, менее несчастной.
Некоторое время она в раздумье молчала, потом вновь заговорила:
— Я должна просить вас об одной услуге. Я… ну… мне немного стыдно за мое поведение. Мне следовало быть сдержаннее, вести себя с большим достоинством. Мне было бы очень неприятно, если бы император узнал о моем поведении и необдуманных словах.
— Ему нет надобности знать.
— Благодарю вас, Каролина. Я стану называть вас по имени, и вы должны называть меня просто Луизой… Пока мы наедине в карете, в этом…
— Маленьком нашем мирке, — подсказала я.
— В самом деле! В этом маленьком нашем мирке.
Весь оставшийся путь один курьер за другим вручали нам письма от Наполеона к Марии-Луизе, в которых он витиевато выражал одно желание: сделать ее счастливой. В один из дней она получила целых четыре письма, которые с жадностью прочитала с мечтательным выражением в глазах, то краснея, то бледнея. Время от времени она, как мне казалось, радостно вздыхала. Наполеон, вне всякого сомнения, коснулся романтических струн ее души, тем более что в силу своей юности ей еще не пришлось испытать любовных переживаний. Мария-Луиза была от природы романтической и весьма чувственной натурой, как скоро к своему удовольствию имел возможность убедиться Наполеон.