когда его не стало. В завещании он оставил ей весь свой бизнес. Она тебе хвалилась своей фирмой? Так вот, когда-то она принадлежала моей семье. С восемнадцати лет я только и делал, что работал. День и ночь, день и ночь. Вот уже десять лет я пашу, как проклятый. Ни тусовок с друзьями, ни продолжительных отношений. У меня есть только работа. Фирма, в которую я вложил все, что у меня было, и никому не дам отобрать у меня из-под носа сделку, над которой я и наши юристы бились почти полгода. Это понятно?
— Да.
На глаза наворачиваются слезы. Мне жалко Артема. Я представляла его другим. Мажорчиком, которому все досталось на блюдечке с золотой каемочкой, у которого есть личная Курочка Ряба, несущая золотые яички. Я и предположить не могла, как обстоят дела на самом деле. В офисе никто не распространялся на тему личной жизни Николаева. Может, все и так знали его историю? Одна я не в курсе.
Он не видит, какое впечатление на меня произвели его слова, изучает стеклянным взглядом проносящиеся мимо улицы в окне.
Я, откинувшись на сидение, перевариваю все события сегодняшнего вечера. Паша, Маргарита, не появившийся мэр, история Артема. Слишком много событий в моей обычной тихой размеренной жизни.
В тишине мы добираемся до моего дома. Я благодарю за доставку меня домой и собираюсь уже выйти из машины, когда Артем Сергеевич серьезно говорит:
— Если хочешь и дальше на меня работать, Трофимова, определись, на чьей ты стороне.
23 Глава
Ненавижу понедельники и пятницы.
Самые тяжелые рабочие дни недели. В понедельник ты еще не пришла в себя после выходных, а на работе уже куча дел, проблем, и реальность так и бьет по отдохнувшим мозгам. В пятницу дела обстоят не лучше: вроде конец рабочей недели можно расслабиться, поплевать в потолок и поесть шоколадные конфеты, припрятанные в нижнем ящике стола. Но нет. Сколько я уже работаю, а все самые жесткие проблемы происходят в пятницу, часов этак в пять вечера, когда все сотрудники уже на низком старте и никто не собирается разгребать чужие косяки.
Сегодня среда. Мой любимый день недели, однако с самого утра я понимаю, что сегодня все пойдет… по звезде!
Во-первых, я проспала. Давно такого не было. Последние рабочие дни я домой раньше десяти вечера не приползала. А все потому, что Артем после приема у мэра как с цепи сорвался. Работал как проклятый и загружал меня под завязку. Больше его на откровения не пробивало, мы вернулись к обычным своим рабочим отношениям, как будто и не было разговора в машине. Дела на фирме как-то резко стали идти вниз. Кадров не хватало, пара сотрудников уволилась, срывались сделки, турки, над которыми Артем трясся, отложили приезд на пару дней, из-за этого мой и без того хмурый начальник сделался еще мрачнее. Я старалась не отсвечивать и лишний раз его не нервировать. Опаздывать было никак нельзя, в приступе бешенства он может меня и уволить. Мне работу терять нельзя! Недавно позвонил отец и сообщил радостную новость: они с матерью посовещались и решили помочь мне с деньгами на первый взнос для ипотеки. Я несказанно обрадовалась и урезала свои расходы втрое! Затянула пояс, сижу на рисе и яйцах. Ни на что больше не трачусь, каждую копеечку складываю в копилку.
Во-вторых, в кофейне, где я обычно беру нам завтрак, не было ничего! Они не успели приготовить, а вчерашнее у них все под ноль разобрали. Хорошо, хотя бы вода и зерна для кофе не остались. Мы быстро собрали четыре горячих напитка, два черных американо и два капучино. Я теперь еще Ларочку
прикармливаю, она, оказывается, просто кладезь информации, но об этом позже.
В-третьих, на первом этаже в холле было всего пара людей, а это значит, время точно уже перевалило за 9.00.
Но последней каплей стало столкновение с Пашей. После того как он опять мне нахамил на приеме у мэра, мы больше не виделись, и вот ведь надо было встретиться именно сегодня. И не просто встретиться, я в него буквально влетела на полном ходу, когда пыталась проскочить в закрывающиеся двери лифта. Ему еще повезло, я как-то удержала кофе в руках и не вылила на его кипенно-белую рубашку, но, кажется, мой подвиг не оценили.
У меня сердце заходится при встрече с ним, щеки вспыхивают, и хочется провести рукой по растрепанным волосам, пригладив их. Я, конечно, этого не делаю.
Павел оглядывает меня с ног до головы, усмехается и говорит:
— Трофимова, вы до сих пор опаздываете на работу.
Поворачиваюсь к нему всем корпусом, слегка покачиваясь от незапланированной пробежки на десятисантиметровых каблуках. Откуда столько яда в голосе? Не он ли извинялся за свое свинское поведение буквально пару дней назад? Что опять начинается? Я тоже умею фыркать и кусаться, пусть не думает, что буду молчать и терпеть нападки. Я ему ничего не должна, он мне в принципе тоже, поэтому успокаиваю разогнавшуюся сердечную мышцу и колко выдаю:
— Я на вас, Павел… Валерьевич, больше не работаю. Вы мне сами заявление на увольнение подписали год назад, забыли?
Как хорошо, что мы в лифте не одни, а то боюсь представить, чем закончится эта поездка для меня. Глаза Паши опасно сверкают, от скрипа его зубов вздрагивает женщина с папками и спешит выйти из лифта, как только двери лифта разъезжаются и показывается маленькая щелка пятого этажа. Предательница! Мне надо продержаться еще три этажа. Или лучше выскочить следом? Моим ягодицам не помешает внеплановая тренировка вверх по лестнице.
Когда лифт трогается, напряжение между мной и Пашей возрастает градусов на сорок. Я ощущаю его недовольство мной и никак не пойму, в чем дело. Не
понравился мой ответ? Так не надо было начинать разговор. Можно совсем молчать. Игнорировать друг друга.
Почему эта железная коробка еле ползет? Не сдерживаюсь и нажимаю в нетерпении несколько раз кнопку своего этажа.
Паша хмыкает, понимает, наверное, что я хочу сбежать.
Неожиданно происходит сразу несколько вещей. Кабина дергается и замирает. Это я виновата? Точно я! Не нужно было трогать кнопочную панель!
Гаснет свет. Я взвизгиваю.
Лифт дергается еще раз.
От ужаса и страха я выпускаю злополучные стаканы с кофе, которые тут же падают, окатывая, судя по ощущениям, меня и Павла кипятком.
Он матерится и чертыхается. Я извиняюсь и ойкаю.
Вокруг темнота, достать телефоны и посвятить фонариком почему-то никто из нас не догадывается. Под ногами хлюпает бодрящий напиток. Моя куртка сырая, сапожки промокли.
Чудесный день!
Просто пятница тринадцатое, в среду седьмого числа! На работу я опоздала уже безбожно, испортила себе одежду, застряла в лифте, и неизвестно, когда нас отсюда достанут.
Паша пытается дозвониться до диспетчера. Я просто сползаю вниз по стеночке, сажусь на корточки. Мне неожиданно становится до ужаса страшно. Ладно бы мы застряли на каком-нибудь втором этаже, но кабина остановилась, почти доехав до восьмого. Мы болтаемся в воздухе где-то в ста метрах над землей.
— О-о-ох, — судорожно хватаю ртом воздух.
Кажется, у меня приступ панической атаки, подкрепленный клаустрофобией и темнотой. Пытаюсь проверить телефон. Сети нет. Экран гаснет, и мой смартфон становится бесполезным металлическим кирпичом. На зарядку я его вечером, конечно, забыла поставить, очень вовремя.
— Свет, ты чего? Ты где? — раздается обеспокоенный голос Паши.
— З-здесь, — стучу зубами.
Я просто в ужасе. Спасите, помогите, вытащите меня отсюда кто-нибудь! Боюсь двинуться, кажется, от любого моего неосторожного движения кабина рухнет вниз. Ипотека мне тогда уже не понадобится.
Плеч касаются теплые ладони Павла, и он мягко приподнимает меня на ноги. Мы пытаемся рассмотреть друг друга в темноте кабины. Но ничего не видно, совсем. Я бы многое отдала сейчас за то, чтобы заглянуть в глубокие синие глаза Паши и немного упокоиться. Чувствую исходящую от него мужскую силу, его спокойное теплое дыхание, окутывающий меня аромат его туалетной воды.
Меня с ног сносит нахлынувшими эмоциями, которые лавиной обрушились, сметая на своем пути панику и страх. Всего от одного прикосновения мне становится спокойнее.
Я верю, ничего не страшного не случится. И как только эта мысль проносится в моем мозгу, кабина дергается опять.
Вскрикиваю, хватаюсь за воротник пальто мужчины и жмусь к нему всем телом.
Он судорожно вздыхает, как будто борется с собой пару секунд, а затем окутывает объятьями меня в ответ. Кладет подбородок на мою макушку и, баюкая в своих руках, произносит тихим рваным шепотом:
— Все будет хорошо. Не плачь. Нас вытащат. Скорее всего, света нет во всем здании. Оно же новое, бывают перебои. Ну же, малышка. Не трясись. Я с тобой. Ты не одна. Ш-ш-ш. Чего ты так испугалась?
Столько заботы и участия в его голосе, что мне хочется разрыдаться пуще прежнего. Где же было твое участие раньше, Паша? Ведь может он быть вот таким, как сейчас. С нежностью в голосе, с теплыми объятиями для испугавшейся девушки. Для меня. Мы тут только одни, и он весь для меня. Старается успокоить, поглаживает руками мою подрагивающую спину. Рассказывает какую-то историю мне на ушко, смысл которой ускользает из-за его теплого дыхания, щекочущего мою ушную раковину.
Под ногами хлюпает разлившийся кофе. Пашино пальто пахнет им и немного сигаретами. Он курит? Я всхлипываю, пряча лицо у него на груди. У меня от него трясутся коленки и сосет под ложечкой. Я просто молчу, пытаясь не спугнуть момент.
Мне кажется, я сплю.
Иначе как объяснить то, что сейчас происходит?
Глаза давно привыкли к темноте. Немного отклоняюсь, собираясь выбраться из Пашиных рук. Сколько мы так уже стоим? Минут пятнадцать?
Теплое дыхание с ароматом мяты скользит по моей щеке, кожи касаются мягкие губы, как крылья бабочки, едва-едва, но я улавливаю это легкое движение. Еще бы не уловить, меня как током ударяет, хочется приложить руки к щекам, так они вспыхнули в момент. Потому что я подсознательно знаю, какое дальше последует действие мужских губ. Тело все помнит, вмиг откликается.