Разумеется, ЦКК не только констатировал сложившееся неблагополучие, но и принял решения по исправлению сложившегося положения: «…спецставки устанавливаются максимально в сумме 360 рублей, причем количество специалистов, получающих эту спецставку, должно быть ограничено. Каждому ведомству под ответственность руководителя предоставляется право на определенное ограниченное количество спецставок, больше которого он не может учредить. В резолюции говорится, что в этом вопросе мы должны быть крайне решительны и бороться с отсутствием дисциплины в этой области всеми доступными мерами. Превышение спецставок допускается в самых исключительных, исчисляемых единицами случаях, причем каждый раз с ведома комиссии ЦКК по зарплате»[291].
Валериан Владимирович отдавал себе отчет в том, что борьба с отдельными, наиболее вопиющими недостатками государственного аппарата не должна заслонять работу по коренному улучшению самых основ его функционирования. Однако и от борьбы с наиболее явными проявлениями пороков этого аппарата тоже нельзя отказываться: «С одной стороны, мы обязаны, по мысли Владимира Ильича и согласно решениям XII съезда партии, улучшать государственный аппарат, не увлекаясь, как говорит резолюция XII съезда партии, вылавливанием отдельных недостатков, хищений и злоупотреблений и т. д. С другой стороны, мы наталкиваемся на такие недостатки, хищения и злоупотребления, на которые не обращать внимания мы не имеем права»[292].
Куйбышев понимал, что работа по фундаментальному улучшению госаппарата находится на самой начальной стадии, что новые органы ЦКК – РКИ лишь приступают к этой грандиозной задаче. Фактически большая часть действий ЦКК – РКИ в этой области сводилась поначалу лишь к проведению обследований отдельных звеньев государственного аппарата, позволяющих контрольным органам вникнуть в ситуацию. Но и обследования тоже в некоторых случаях приносили практический эффект. Так обстояло дело с обследованием ситуации с калькуляцией себестоимости продукции промышленности: «Мы знаем, что с вопросом о калькуляции дело обстоит у нас чрезвычайно плохо, но с этим было трудно бороться во время существования у нас падающей валюты. Теперь условия для калькуляционной работы значительно изменились. Теперь получилась возможность требовать от хозяйственников, от руководителей хозяйственных учреждений и предприятий постановки этой калькуляции, чтобы постоянно иметь представление о себестоимости продуктов и о возможной скидке с цены для того, чтобы уменьшить “ножницы” между продуктами городской и сельской промышленности, и для того, чтобы создать возможность для крестьянства дешевле покупать продукты городской промышленности»[293]. В результате этих обследований удалось упорядочить издержки производства и значительно снизить отпускные цены на ряд товаров без ущерба для доходов промышленности.
Выводы, которые Куйбышев сделал на основе опыта первого года работы во главе объединенных органов ЦКК – РКИ, были достаточно самокритичными: «…мы не улучшили государственный аппарат в целом настолько, как это поставил перед нами Владимир Ильич, т. е. не сделали его действительной гарантией прочности связи между рабочим классом и крестьянством, не упростили его до максимума, не уничтожили в нем остатков царского бюрократического государственного аппарата. Это – дело далекого будущего. Наши итоги значительно скромнее»[294]. Одновременно Куйбышев выразил уверенность в том, что, пройдя этап предварительного ознакомления, органы ЦКК – РКИ уже нащупали правильный путь и что «те медленные, мучительные шаги, которые мы делали в первое время, превратятся в будущем в значительно более быстрое наступление»[295]. Насколько Куйбышеву удастся оправдать этот оптимистический вывод, мы еще увидим.
После съезда работа РКИ по улучшению госаппарата продолжалась. В марте 1925 года, с целью навести порядок в штатах центральных и местных государственных учреждений РСФСР, была создана междуведомственная Центральная штатная комиссия. В июне того же года полномочия этой комиссии были распространены в масштабе СССР. Эта комиссия должна была давать рекомендации по штатам любого госучреждения, состоящего на государственном бюджете, а для этого получать у любого учреждения документацию по личному составу работников. На губернском уровне штат госучреждений утверждался губернской РКИ по согласованию с губисполкомом Совета.
После завершения внутрипартийной дискуссии вопросы внутренней жизни партии также не оставались вне внимания ЦКК. В ноябре 1924 года развернулась так называемая литературная дискуссия, вспыхнувшая после публикации книги Льва Троцкого «Уроки Октября». Впрочем, дискуссией этот процесс можно назвать с большой натяжкой. Троцкий ни с кем не дискутировал и не защищал публично выдвинутые в книге положения. Вся дискуссия свелась к односторонней критике Троцкого в партийной печати.
Однако такой политической «проработки» оказалось мало, и вопрос о книге Троцкого был вынесен на пленум ЦК и ЦКК 17–20 января 1925 года. Особенно усердствовали в обличении Троцкого Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев, поскольку в «Уроках Октября» содержалось напоминание об их открытом выступлении против решения ЦК об Октябрьском восстании в 1917 году.
На этот раз Троцкого не обвиняли в фракционности – претензии были предъявлены идеологические: подмена ленинизма троцкизмом, что угрожает самим устоям Коммунистической партии. «Основной предпосылкой всех успехов большевистской партии всегда были стальное единство и железная дисциплина, подлинное единство взглядов на почве ленинизма. Не прекращающиеся выступления Троцкого против большевизма ставят теперь партию перед необходимостью: или отказаться от этой основной предпосылки, или прекратить раз навсегда такие выступления»[296].
Куйбышев, присоединившись к идейно-политическому остракизму Троцкого, тем самым вполне подтвердил фразу, брошенную им Троцкому в порыве неосторожной откровенности, как бы он потом не пытался оправдаться, заявляя, что Троцкий его не так понял: «Мы считаем необходимым вести против вас борьбу, но не можем вас объявить врагом; вот почему мы вынуждены прибегать к таким методам». Но решения январского пленума 1925 года уже означали шаг к тому, чтобы объявить Троцкого именно врагом. Валериан Владимирович, войдя в «семерку» и поддерживая выработанные ею политические решения, должен был идти по пути реализации этих решений до конца. Сейчас это была борьба за дискредитацию Троцкого. Но вскоре ему предстояло сделать выбор между членами самой «семерки», когда трения между ними, начавшиеся еще с «пещерного совещания» 1923 года, переросли в открытый конфликт.
И первый шаг в этом выборе Куйбышев сделал. Он присоединился к Сталину, а не к Зиновьеву и Каменеву в вопросе об организационных мерах против Троцкого. Зиновьев и Каменев выступали за исключение Троцкого из Политбюро. Сталин же, чувствуя более примирительные настроения многих членов Политбюро, увидел в этом хорошую возможность оставить Зиновьева и Каменева в меньшинстве. А организационную изоляцию Троцкого можно довести до конца и позднее…
Глава 9Против «новой оппозиции» и за рационализацию аппарата управления
Предпосылки разлада в Политбюро, имевшиеся еще в 1923 году, усугублялись по мере ослабления позиций Троцкого, объединение в борьбе против которого служило до поры консолидирующим фактором. Первый конфликт внутри «семерки» вырвался наружу еще до «литературной дискуссии» против Троцкого. Сталина не устраивали претензии Зиновьева и Каменева на равноправное с ним положение в Политбюро. Зиновьев и Каменев, в свою очередь, испытывали все большие опасения насчет концентрации в руках Сталина реальных политических полномочий за счет контроля над партийным аппаратом.
Первый выпад был сделан Сталиным. 17 июня 1924 года Сталин выступил с докладом «Об итогах XIII съезда РКП(б)» на курсах секретарей укомов при ЦК РКП(б). В этом докладе, уже под занавес, он прошелся сначала по Каменеву: «Недавно я читал в газете доклад одного из товарищей о XIII съезде (кажется, Каменева), где черным по белому написано, что очередным лозунгом нашей партии является будто бы превращение “России нэпмановской” в Россию социалистическую. Причем, – что еще хуже, – этот странный лозунг приписывается не кому иному, как самому Ленину. Ни больше, ни меньше! Между тем известно, что ничего такого не говорил и не мог сказать Ленин, ибо России “нэпмановской”, как известно, нет в природе. Правда, Ленин говорил о России “нэповской”. Но одно дело “нэповская” Россия (т. е. Советская Россия, практикующая новую экономическую политику) и совершенно другое дело Россия “нэпмановская” (т. е. такая Россия, во главе которой стоят нэпманы). Понимает ли эту принципиальную разницу Каменев? Конечно, понимает. Почему же он выпалил тогда этот странный лозунг? По обычной беззаботности насчет вопросов теории, насчет точных теоретических определений»[297].
Затем наступил черед Зиновьева. Хотя он и не был назван по имени, но всем было известно, что именно Зиновьев зачитывал на XII съезде соответствующую резолюцию: «Еще один пример. Нередко говорят, что у нас “диктатура партии”. Я, говорит, за диктатуру партии. Мне помнится, что в одной из резолюций нашего съезда, кажется, даже в резолюции XII съезда, было пущено такое выражение, конечно, по недосмотру. Видимо, кое-кто из товарищей полагает, что у нас диктатура партии, а не рабочего класса. Но это же чепуха, товарищи»[298].
Каменев стал защищаться. В телеграмме Зиновьеву он написал: «Прошу тебя наблюсти за ликвидацией инцидента. Если нужно через семерку»