сказаться на итогах выполнения первого пятилетнего плана.
Второй удар был нанесен уже в собственной епархии Куйбышева, в промышленности, причем при его собственном живейшем участии.
Летом 1929 года, когда Куйбышев находился в отпуске, правительством и партийным руководством были приняты решения о значительном увеличении плановых заданий по ряду отраслей промышленности.
Например, в соответствии с постановлением СТО от 2 августа 1929 года производство меди к концу пятилетки вместо запланированных 84 450 тонн должно было составить 150 000 тонн, свинца вместо запланированных 38 500 тонн должно было составить 100 000 тонн, алюминия вместо запланированных 5000 тонн – 20 000 тонн [530].
В постановлении ЦК «О работе Югостали» содержался упрек руководству ВСНХ: «При разработке плана реконструкции заводов Югостали запроектированная ВСНХ эффективность капитальных затрат должна быть значительно повышена, в связи с чем ЦК ВКП(б) считает необходимым, чтобы ВСНХ на основе намеченных в пятилетке затрат повысил задание для действующих заводов Югостали с 5200 тыс. т до 6 млн. т чугуна в 1932/33 г. и при дальнейшей проработке пятилетки выяснил возможность и целесообразность дальнейшего повышения этого задания до 6,5 млн. т» [531].
Требования увеличить задания пятилетнего плана почти по всем основным показателям были восприняты Куйбышевым как руководство к действию. Уже 14 августа 1929 года он доложил президиуму ВСНХ свои предложения об установлении на 1929/30 хозяйственный год задания по увеличению производства промышленной продукции на 28 % вместо 21,5 %, запланированных в пятилетнем плане. Проработка повышенных заданий шла практически по всем отраслям. В ноябре 1929 года ВСНХ представил уточненный вариант пятилетки, предполагающий ошеломляющее увеличение плановых заданий. Никакого технического и экономического обоснования для подобных показателей, даже с большой натяжкой, не существовало.
Если сам Валериан Владимирович полагал, что оптимальный вариант пятилетки достижим лишь при максимальном напряжении всех сил (вспомним: «трудно будет дьявольски»), то как понимать увеличение этих заданий в 1,5, в 2 и даже в 4 раза?
Предполагалось теперь, что в последний год пятилетки добыча нефти составит 41,4 млн тонн (вместо 21,7 млн тонн по оптимальному варианту), добыча каменного угля дойдет до 120 млн тонн (вместо 75 млн тонн), торфа до 33 млн тонн (вместо 12,3 млн тонн), выплавка чугуна будет доведена до 16 млн тонн (вместо 10 млн тонн по оптимальному варианту и 8 млн тонн по отправному), производство стали достигнет 19 млн тонн (вместо 10,4 млн тонн), проката – 16 млн тонн (вместо 8 млн тонн); производство паровозов составит 1800 штук (вместо 825), производство тракторов достигнет 201 тыс. (вместо 55 тыс. по плану)[532]. А всего за пятилетку намечалось произвести 378 тыс. тракторов[533].
Выступая на ноябрьском 1929 года пленуме ЦК, Куйбышев, как и другие участники пленума, находился под впечатлением от действительно успешного старта первой пятилетки, что порождало у многих радужные надежды на еще большее форсирование темпов хозяйственного развития. «1929/30 г. дает дальнейшее доказательство того, что пятилетний план, так называемый оптимальный вариант, превращается в минимальный план»[534], – с оптимизмом заверял Куйбышев.
Однако уже по ходу выступления Куйбышева всплывают тревожные факты, показывающие подоплеку рапортов об успехах. Куйбышев начинает перечислять энергетические объекты, «те, которые заканчиваются или уже закончены в последние недели и месяцы: Штеровка, “Красный Октябрь”, Эсхар – первая очередь…»[535]. Но тут с мест следуют реплики:
«Косиор. Штеровка не заканчивается.
Куйбышев. Т. е. как не заканчивается?
Косиор. Никак не заканчивается.
Чубарь. Пять месяцев не хочет “ходить” турбина»[536].
Однако Куйбышев тут же преодолевает первую растерянность и отмахивается от неудобного факта:
«Куйбышев. Там имеются неполадки, но во всяком случае окончание этой турбины близко»[537].
Однако и у него все же проскальзывают тревожные нотки. «Прежде всего, относительно легкой индустрии в целом. Я должен, товарищи, сказать, что мы тут на определенном пределе в деле соотношения между тяжелой и легкой индустрией. В самом деле, капитальные работы мы распределяли за последние годы таким образом. В 1926/27 г. 71,5 % было на группу А и 28,5 % на группу Б. В 27/28 г. приблизительно то же самое, 28 % на группу Б. В 28/29 г. было 22 %, а в 29/30 г. капитальные работы по группе Б составляют всего 15,5 %, и 84,5 % идет на тяжелую индустрию. Если взять абсолютные цифры капитальных затрат по группе Б и сравнить их с тем, что предполагалось, например, по пятилетнему плану, то по всей группе А мы имеем увеличение против пятилетки на 53 %, а по группе Б уменьшение в сравнении с пятилеткой на 5,4 %»[538]. Правда, пока беспокойство об относительном отставании группы Б промышленности (легкой индустрии, ориентированной на потребительский рынок) не приводило председателя ВСНХ к выводам о необходимости изменения подобного положения.
Стоить заметить, что в своем выступлении о контрольных цифрах Куйбышев занял жесткую политическую позицию по отношению к тем членам Политбюро, которые были обвинены в правом уклоне и после недолгого сопротивления вынуждены были на ноябрьском пленуме 1929 года выступить с признанием своих ошибок: «Партия ли права или правы те, кто атаковал партию, атаковал правильность руководства партией хозяйственной политикой? Права ли партия или правы правые уклонисты?
Эти вопросы стоят ребром, на них нельзя не ответить, прежде чем мы перейдем к перспективам 1929/30 г.»[539]. И это было не просто ритуальное осуждение «правых» (а такого рода ритуальные пинки «правым уклонистам» в изобилии раздавали впоследствии делегаты XVI съезда в прениях по докладу Куйбышева о пятилетке). У Куйбышева действительно сложилось не только неприятие позиции «правых», но и сформировалась политическая подозрительность по отношению к ним. Об этом свидетельствует написанное в декабре 1929 года письмо Куйбышева Н.И. Бухарину по поводу статьи последнего, излагающей его выступление на конференции инженеров и ударников предприятий Сокольнического района Москвы. Куйбышев недоволен тем, что статья не содержит признания Бухариным своих ошибок: «Самое важное, что статья выдержана в стиле “как ни в чем не бывало”. Партией она неизбежно и законно будет воспринята с большой настороженностью и недоверием. Естественен вопрос, а как же с бывшими разногласиями? А как же с твоим признанием своих прошлых ошибок? Ведь если это признание ошибок политически искренно, то какое-то, хотя бы самое незначительное выражение, оно должно найти в первом твоем выступлении. Ты говоришь о “правой опасности в стране” (эту фразу я совсем проглядел при первом чтении), ты употребляешь этот совершенно неправильный термин, так как есть просто-напросто контрреволюционные попытки со стороны капиталистических элементов, могущие стать “опасностью” лишь при ссоре между рабочим классом и крестьянством – и ты ни звука не говоришь о правом уклоне в партии.
Вот при наличии этих обстоятельств, механистичность целого ряда положений твоей речи, присущая тебе игра в термины – все это, что прощалось Бухарину, единомыслящему с партией, не будет прощено Бухарину, который своей статьей хочет сказать – все было как есть, и есть как было. На время, де, я принужден был молчать, а теперь выступаю точно так, как выступал раньше: и за что меня только что разносили?
Не выйдет так, Ник[олай] Иванович! Это выступление не послужит твоему примирению с партией»[540].
Можно сделать вывод, что Куйбышев искренне полагал, будто «правые» тянут страну назад, и считал необходимым полностью дискредитировать «правые» настроения.
Несмотря на проработку повышенных заданий пятилетки, которая шла во второй половине 1929 года, на ноябрьском пленуме обсуждение проблем пятилетнего плана велось пока еще в русле ранее утвержденных контрольных цифр. Но на XVI съезде ВКП(б), открывшемся 26 июня 1930 года, речь уже пошла совсем о другом пятилетнем плане.
В выступлении И.В. Сталина с отчетным докладом ЦК были сделаны далеко идущие заявления. Он утверждал, что пятилетний план по нефтяной и торфяной промышленности будет выполнен в 2,5 года, по общему машиностроению – в 2,5–3 года, по сельскохозяйственному машиностроению и электротехнической промышленности – в 3 года[541]. Сталин также сообщил о пересмотре целого ряда заданий пятилетки в сторону повышения. На последний год пятилетки задание по производству чугуна было поднято с 10 млн до 17 млн тонн, по выпуску тракторов – с 55 тыс. до 170 тыс. штук, по автомобилестроению – со 100 тыс. до 200 тыс. штук. По цветной металлургии и сельскохозяйственному машиностроению задания были подняты более чем вдвое[542]. Несмотря на произведенный в начале 1930 года вынужденный маневр с ослаблением административного нажима на крестьянство, чтобы побудить его объединиться в колхозы, Сталин продолжает гонку за 100-процентную коллективизацию: «По колхозному строительству: пятилетний план предусматривает расширение посевных площадей к концу пятилетки до 20 млн га; решение же ЦК находит эту норму явно недостаточной (она уже перевыполнена в этом году) и считает, что к концу пятилетки коллективизация СССР должна быть в основном закопчена и посевные площади колхозов к этому сроку должны покрыть девять десятых всей посевной территории СССР, обрабатываемой ныне индивидуальными хозяевами»