Конфликты между ведомствами и их руководителями стали отражением укрепляющегося бюрократического стиля руководства. И дело здесь не в том, что Куйбышев, или Орджоникидзе, или Молотов превратились из революционных борцов в завзятых бюрократов. Субъективно они по-прежнему не мыслили себя вне борьбы за строительство и утверждение социализма. Однако сформировавшаяся за 10–12 лет, прошедших с момента взятия власти, бюрократическая иерархия управления объективным образом, независимо от желания отдельных людей, навязывала им определенный стиль поведения. Задачи проведения курса на строительство социализма руководители начинали видеть через призму «своего» ведомства и стали отождествлять ведомственные интересы с интересами общегосударственными. Хотя бы просто потому, что все стоящие перед ними задачи они могли решать именно через аппарат своего ведомства. А все призывы к развертыванию активности масс, пусть даже и искренние, и даже отдельные попытки действительно вовлекать массы в решение насущных хозяйственных вопросов могли несколько оживлять застойное бюрократическое болото, но не могли превратить его в чистый живой поток. Начальственный статус любого чиновника на любом посту стал восприниматься новым служилым сословием как заслуженная привилегия, покушения на которую стали считаться недопустимыми. Пусть массы проявляют активность и инициативу, но в пределах указанного свыше, соблюдая уважение к начальству.
В таких условиях, когда главной опорой любого руководителя становился бюрократический аппарат, а не пролетарская масса, к интересам которой они по инерции продолжали апеллировать, неизбежно именно авторитет своего аппарата, своего ведомства становился главным аргументом в решении любых социально-экономических вопросов. Если «мое» ведомство авторитетно, если я сам как его руководитель укрепляю и поддерживаю свой авторитет, то тем успешнее я могу решать стоящие передо мной задачи. Отсюда и вытекает стремление отстаивать этот авторитет в межведомственной борьбе, решая вопрос «кто авторитетнее?».
О том, что конфликт летом 1931 года и просьба Куйбышева об отставке были не мимолетным эпизодом в отношениях «не сошедшихся характерами» руководителей, свидетельствуют последующие разбирательства между Молотовым и Орджоникидзе, на которые ссылался Куйбышев, говоря о ненормальной обстановке в отношениях СНК, ВСНХ и Госплана. На этот раз дополнительно масла в огонь, очевидно, подлили планы по разделению ВСНХ на три хозяйственных наркомата (тяжелой, легкой и лесной промышленности). Это вызвало недовольство Орджоникидзе, и он, подобно Куйбышеву, бросил на стол заявление об отставке. Сталину даже пришлось назначать заседание Политбюро специально для урегулирования конфликта между Орджоникидзе и Молотовым:
«п. 6: Перестройка работы хознаркоматов и прежде всего ВСНХ
(Сталин, Орджоникидзе).
Решение – особая папка.
а) Принять предложенный т. Сталиным проект постановления о перестройке работы хознаркоматов и передать для окончательного редактирования в комиссию в составе т.т. Сталина, Молотова, Орджоникидзе и Кагановича.
Созыв комиссии за т. Сталиным.
б) Предложение т. Орджоникидзе об его отставке отклонить.
в) Для рассмотрения заявления т. Орджоникидзе об его взаимоотношениях с т. Молотовым назначить специальное заседание Политбюро»[641].
Куйбышев, пожалуй, в меньшей степени, чем многие руководители из партийно-государственной верхушки, был заражен этими настроениями, хотя и его они не миновали (стоит вспомнить, как он утверждал свой авторитет перед специалистами ВСНХ, встав во главе него после смерти Дзержинского). Он был склонен воспринимать критику со стороны и довольно искренне стремился к наилучшему решению вопросов, которые воспринимал как общее дело всей партии. Он не столь страстно реагировал на проблемы советского государства, как Феликс Эдмундович, но и на него начинало давить несоответствие выдвигаемых целей, борьба за воплощение которых требовала колоссального напряжения сил, с теми результатами, к которым это напряжение сил приводило.
Разработка второго пятилетнего плана, в отличие от первого, уже не сопровождалась открытыми принципиальными дискуссиями в печати, на конференциях и на заседаниях планирующих органов. Да и сроки для его разработки ставились жесткие. Согласно решению Политбюро от 7 июня 1931 года, Куйбышев был обязан представить основные проектировки по второму пятилетнему плану уже к 20 июня. На основании этих проектировок должны были быть разработаны партийные директивы по составлению второго пятилетнего плана. Это задание Политбюро сочло настолько неотложным, что на две недели даже освободило Куйбышева от обязанностей председателя Госплана:
В.В. Куйбышев
Начало 1930-х
[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 386. Л. 1]
В.В. Куйбышев в домашней обстановке
Начало 1930-х
[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 389. Л. 1]
В.В. Куйбышев с женой стоит у вагона
1920-е
[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 390. Л. 1]
Анкета В.В. Куйбышева – делегата XV Всероссийского съезда Советов
1 марта 1931
[РГАСПИ. Ф. 79. Оп. 1. Д. 33. Л. 3]
В.В. Куйбышев и профессор Д.Н. Прянишников за беседой
Москва, 1920-е
[РГАКФФД. В-1207]
«Опросом членов Политбюро от 7.VI.1931 г.
п. 37/5: О второй пятилетке
(Куйбышев).
а) Обязать т. Куйбышева к 20 июня представить в СНК проект основных линий по второму пятилетнему плану.
б) Обязать все ведомства (ВСНХ, НКЗ, НКСнаб, НКПуть и т. д.) оказывать всяческое содействие Госплану по составлению проекта основных линий по второму пятилетнему плану.
в) Освободить т. Куйбышева с 6 по 20 июня от всех других работ, кроме заседаний ЦК, сосредоточив все его внимание на составлении проекта основных линий по второму пятилетнему плану.
г) Исполнение обязанностей председателя Госплана на время с 6 по 20 июня возложить на т. Ломова»[642].
Но сколь бы быстро ни исполнял Куйбышев поручение Политбюро по подготовке основных соображений по второй пятилетке, процесс составления самого пятилетнего плана продолжался достаточно долго. Кроме того, с Госплана не снимались и другие хозяйственные заботы, которыми тоже приходилось заниматься Куйбышеву.
Одной из таких забот была реорганизация системы государственной статистики, начатая до прихода Куйбышева в Госплан (еще при Кржижановском) в ходе совместных обсуждений коллегий ЦСУ и Госплана СССР. Считалось, что дело общегосударственного планирования, которое связано с обработкой большого массива статистической информации, требует включения статистической службы в систему планирующих органов. В результате 23 января 1930 года было принято решение о ликвидации самостоятельного статуса статистических ведомств и включении их в систему плановых органов[643].
Несомненно, в этом деле присутствовала и определенная политическая подоплека. Сталин не раз высказывал недовольство разработками ЦСУ (в том числе и вполне резонное), но главным все же был независимый статус ЦСУ как самостоятельного общесоюзного ведомства, что делало его источником независимых оценок хозяйственного и социального развития. В условиях, когда политическое руководство проявляло склонность не считаться с объективными экономическими обстоятельствами, сложно было ожидать терпимости к появлению подобных независимых оценок. Однако, как мы увидим ниже, реорганизация сама по себе не предотвратила появление неудобных для партийного руководства статистических данных.
В течение 1930–1931 годов статистическая служба претерпела ряд реорганизаций. В начале 1930 года она была преобразована в Экономико-статистический сектор (ЭСС) Госплана СССР. Затем, в 1931 году, уже при Куйбышеве, служба сменила название на Сектор народно-хозяйственного учета Госплана СССР. Наконец, в декабре 1931 года статус статистического ведомства внутри Госплана был повышен с сектора до управления – было создано Центральное управление народно-хозяйственного учёта (ЦУНХУ) Госплана СССР[644].
В области плановой работы, помимо составления второго пятилетнего плана, с Куйбышева не снимались обязанности по текущему народнохозяйственному планированию. И здесь можно было увидеть упорное нежелание Политбюро считаться с фактическим положением вещей. Это видно из решений Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 декабря 1931 года[645]. План по приросту промышленного производства в 1931 году (как и в предыдущем) потерпел полный провал: прирост составил лишь около 20 %. Прирост сам по себе огромный, но план-то требовал обеспечить 45 % прироста! Тем не менее, хотя задание на 1932 год было снижено, требовалось обеспечить прирост промышленного производства «всего» на 36 % – оно оставалось столь же фантастическим. Если в 1931 году фактический общий объем капитальных вложений составил 16,1 млн руб. при плановом объеме более 18 млн, то на 1932 год планировалось мобилизовать 21 млн руб. капиталовложений. Официальные публикации Госплана продолжали говорить о возможности выполнения пятилетки в четыре года: «…мы можем добиться и добьемся, что пятилетка будет закончена в четыре года»[646]. Правда, о требовании Сталина выполнить план по ряду важнейших отраслей в 2,5–3 года уже не упоминается.
Тем временем под руководством Куйбышева в Госплане шла разработка второго пятилетнего плана. Она также поначалу несла на себе отпечаток ничем не обоснованных замыслов как-нибудь исхитриться за 5 лет экономически обогнать ведущие мировые державы.
Госплан СССР в одном из своих подготовительных документов весной 1931 года, в частности, делал такую заявку: «Основной установкой в наших проектировках является директива VI съезда Советов о том, чтобы в течение 10 лет перегнать передовые капиталистические страны. Если эту директиву понимать буквально, то следовало бы сроки для выполнения передвинуть к 1940-му году, а для 37 г. проектировать значительно низший уровень производительных сил. Однако мы считаем, что для того, чтобы в 40-м году перегнать по всем показателям капиталистические страны, необходимо уже в 37 г. создать производственную базу, по мощности не уступающую американской»