[660]. Это было уже заметно меньше, чем в проектировках лета 1931 года. Однако и эти директивы, принятые партконференцией, затем пришлось пересматривать в сторону снижения.
Куйбышев в своем выступлении на XVII партконференции заверял: «Вторая пятилетка явится пятилеткой невиданного развития производительных сил страны, пятилеткой коренной технической реконструкции всех отраслей народного хозяйства, пятилеткой построения бесклассового социалистического общества»[661]. Однако вряд ли можно было бы назвать «бесклассовым социалистическим обществом» такое, где не достигнута даже всеобщая грамотность, где преобладает тяжелый физический труд не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности, где правящая бюрократия отгородилась от общества, создав собственные закрытые для всех прочих граждан магазины, столовые, ателье, отдельные системы обеспечения отдыха и т. д. Чтобы решить проблемы глубоких различий между городом и деревней, между работниками умственного и физического труда, чтобы решить вопрос существенного подъема благосостояния масс, надо было достигнуть таких рубежей социально-экономического развития, взять которые за пять (и даже за десять, за пятнадцать лет) нельзя было рассчитывать. Да и утверждение, что за первую пятилетку уже построен «фундамент социализма», не имело ничего общего с реальностью – достаточно было сравнить уровень развития производительных сил в СССР с уровнем наиболее развитых капиталистических государств.
Понимал ли это Куйбышев? Скорее всего, да. Но он предпочитал, вслед за остальной партийной верхушкой, представлять все проблемы как «временные трудности» и «пережитки прошлого», которые в ближайшее же время будут преодолены, а образовавшийся и углубляющийся разрыв между бюрократией и основной массой трудящихся – как нечто вполне естественное, нисколько не ставящее под сомнение картину строительства социалистического общества. Тем не менее, рисуя благостную официальную картину, Куйбышев не мог не чувствовать разлада между произносимыми с трибун лозунгами и реальным положением дел. И постепенно этот разлад стал сказываться и на самом Валериане Владимировиче.
Трудно было избежать такого разлада, когда сам Куйбышев настойчиво добивался развития научных методов планирования, требовал опираться в разработке планов на материальные балансы, избегать диспропорций в народном хозяйстве или, во всяком случае, двигаться к их преодолению. Но вот как совместить эти требования научно обоснованного подхода к планированию с желаниями партийного руководства перескочить через объективные возможности экономического развития? Куйбышев все же пытался разрешить это противоречие путем корректировки первоначальных замыслов в более реалистичном направлении. Но этот поворот к реализму происходил с большим трудом.
Несмотря на возрастающие нагрузки по работе и неизбежное нервное напряжение, вызванное попытками совместить требуемое и возможное, Куйбышев не менял привычного образа жизни. У него на даче собирались родные и близкие, частенько захаживали гости, да и сам Куйбышев нередко бывал в гостях – например, в гостях у редактора «Известий» Ивана Михайловича Гронского, где собирались художники, писатели и артисты и где любили бывать и партийные работники самого высокого ранга.
Среди всей этой публики Валериан Владимирович довольно близко общался с художником Василием Семеновичем Сварогом (Корочкиным). Сварог был довольно известным художником, начавшим свою карьеру еще до революции. Его работы ценил Илья Репин. Сварог нередко гостил у Куйбышева на даче, а Куйбышев бывал на даче у Сварога. Доводилось им и отдыхать вместе в Крыму. Куйбышев и Сварог частенько играли в шахматы, причем осторожный и расчетливый Куйбышев обычно выигрывал у темпераментного Сварога. В 1932 году Василий Семенович написал портрет Куйбышева, задумавшегося над шахматной доской. К слову сказать, Куйбышев играл в шахматы и со своей женой Ольгой Андреевной, что запечатлено на одной из их фотографий.
Что же касается портрета, то, видимо, он Куйбышеву так понравился, что Валериан Владимирович 3 июня 1932 года подтвердил письменно: «Против издания моего портрета, сделанного художником т. Сварогом, а также и против экспозиции его в музее я не возражаю»[662].
В марте 1932 года был утвержден график подготовки второго пятилетнего плана. Сроки были установлены следующие:
«2. Госплан Союза ССР передает схемы и методологические указания по составлению второго пятилетнего плана союзным наркоматам, республикам и важнейшим областям (с привлечением республик) к 1‐му апреля 1932 года.
Записка В.В. Куйбышева с разрешением на издание и экспозицию его портрета
3 июня 1932
[РГАСПИ. Ф. 79. Оп. 1. Д. 930. Л. 1]
3. Союзные наркоматы представляют предварительный вариант контрольных цифр второго пятилетнего плана Госплану СССР по ограниченному кругу показателей не позже 10 июля, а республики – 20 июля 1932 года.
Госплан Союза ССР, на основе этих материалов, работ конференций и совещаний, созываемых для разработки отдельных проблем второй пятилетки и проработки второго пятилетнего плана аппаратом Госплана СССР представляет сводные контрольные цифры пятилетнего плана Совнаркому Союза ССР не позже 20 августа 1932 года.
4. На основе рассмотренных СНК К. Ц., Госплан передает к 1‐му сентября уточненные директивы и лимиты по составлению К. Ц. на 1933 г. и второго пятилетнего плана союзным наркоматам, республикам и важнейшим областям, которые представляют свои К. Ц. на 1933 г. – наркоматы – 20 октября и республики – 1 ноября 1932 г., а проектировки народно-хозяйственного плана на второе пятилетие соответственно 15 и 25 ноября 1932 г.
В.С. Сварог (Корочкин)
1932
[Из открытых источников]
В.В. Куйбышев за шахматами
1932
Художник В.С. Сварог
[Из открытых источников]
На Красной площади в день празднования Первого мая. Слева направо: М.М. Каганович, В.В. Куйбышев, Е.М. Ярославский
Москва, 1 мая 1932
[РГАКФФД. А-590-а]
5. Госплан СССР представляет на утверждение Совнаркома СССР народно-хозяйственный план на 1933 г. к 1‐му декабря 1932 г., а народно-хозяйственный план второго пятилетия – не позднее 1 января 1933 года»[663].
Однако, как мы увидим ниже, эти сроки выдержать не удалось. И дело было не только в нерасторопности аппарата Госплана, на что его председатель сетовал в открытых публикациях.
Тем временем в экономике страны стали назревать трудности чрезвычайного характера. Засуха 1931 и 1932 годов вместе с проливными дождями во время уборочной кампании нанесла сельскому хозяйству значительный урон. Куйбышеву в своей новой должности также предстояло разбираться с зерновой проблемой, поскольку как заместитель председателя СТО СССР он возглавил Комитет заготовок и Комитет резервов при СТО, а затем Наркомснаб СССР, что ставило его в положение руководителя, отвечавшего за снабжение страны.
Валериан Владимирович Куйбышев
Москва, 1932
[РГАКФФД. В-1202]
В это время с продовольственными проблемами столкнулись даже относительно привилегированные слои советского общества – сотрудники ОГПУ и милиции. Об этом свидетельствует записка председателя ОГПУ Г.Г. Ягоды на имя Куйбышева:
«09.04.1932
Секретно
Весьма срочно
<…>
ОГПУ имеет с мест много материалов, рисующих крайне тяжелое положение работников рабоче-крестьянской милиции этих районов, ввиду крайне нерегулярного и неполного получения ими продовольствия, вплоть до случаев совершенного снятия с пайка. Создавшееся положение, крайне неблагоприятно отражаясь на политико-моральном состоянии названных работников, в корне подрывает возложенную правительством на ОГПУ задачу по военизации личного состава и укреплению аппаратов рабоче-крестьянской милиции.
В аналогичном тяжелом положении и зависимости от состояния местных ресурсов находится продовольственное снабжение членов семей оперативных сотрудников ОГПУ (105 тыс. чел.), подлежащих, согласно приказу Наркомснаба СССР от 16 декабря 1931 г. № 09/1783, централизованному снабжению повсеместно по списку № 1, т. к. этот приказ до сего времени Наркомснабом СССР в жизнь не проводится, в силу чего обеспечение и семей сотрудников ОГПУ осуществляется на местах с перебоями и далеко не в полной мере.
Не включение в централизованный план снабжения фуражом конского состава органов ОГПУ (14 тыс. лошадей) и рабоче-крестьянской милиции (34 тыс. лошадей) привело в ряде мест к выводу из строя лошадей, фактически обеспечивающих оперативную работу, особенно сильно отражаясь на работе фельдъегерской связи ОГПУ.
Как выход из положения ОГПУ считает необходимым со II кв. перевод повсеместно на централизованное снабжение продовольствием работников рабоче-крестьянской милиции, членов семей сотрудников ОГПУ и конского состава органов ОГПУ и рабоче-крестьянской милиции» [664].
А положение с урожаем в 1932 году складывалось тревожное. Неурожай предыдущего, 1931 года, вызвал жесткое административное давление властей как на колхозников, так и на единоличников, с тем чтобы обеспечить необходимый объем хлебозаготовок, который оказался в итоге больше, чем в рекордно урожайном 1930 году. При этом планирование хлебозаготовок сопровождалось невообразимой бюрократической неразберихой. Нередко колхозы, сдавшие зерна с гектара чуть не вдвое больше, чем другие, оказывались не выполнившими план, а сдавшие вдвое меньше – многократно перевыполнившими. Для выполнения плана подчас выгребалось едва ли не все зерно, что оставляло крестьян и без продовольственного, и без фуражного фонда. В колхозах начался массовый падеж рабочего скота от бескормицы. Количество рабочих лошадей в 1932 году по сравнению с 1930 годом сократилось на 4,7 млн голов. Начался массовый уход крестьян из колхозов, превысивший к осени 1932 года 1 млн хозяйств.