«Мне кажется лицемерие этой фразы совершенно очевидно. Да будет всем известно, и особенно товарищам правым и сторонникам Эйсмонта, что вторая пятилетка – это не отступление, а величайшее наступление. Вторая пятилетка, основные черты которой утверждены в ЦК, является настолько большим проявлением генеральной линии партии, курса на индустриализацию, коллективизацию и т. д., что все предыдущее бледнеет перед ней. А вот господин Эйсмонт изображает вторую пятилетку как отступление ЦК на позицию Эйсмонта. Это, мне кажется, должно быть отмечено и эта клевета на Центральный Комитет должна быть решительно отметена»[691].
Приписав Эйсмонту рассуждения об отступлении (хотя он даже и слова такого не употреблял), Куйбышев обвинил его в клевете. Хотя сам Валериан Владимирович прекрасно знал, что весь 1931 и 1932 год в вопросе о второй пятилетке он сам, с одобрения Политбюро, только и делал, что последовательно отступал с первоначальных шапкозакидательских позиций. Видимо, именно осознание факта этого отступления и заставило его с таким пылом от него открещиваться.
А что же с планом на вторую пятилетку? Ведь согласно решениям Политбюро, он должен был быть готов к началу 1933 года? Однако составить реальный план к этому сроку так и не удалось. Эпопея его разработки и утверждения растянулась еще на год.
Глава 15Подготовка второй пятилетки
К началу 1933 года подошло время подводить итоги выполнения первого пятилетнего плана (об этих итогах было уже рассказано в главе 13), и утверждать план на 1933 год – первый год второй пятилетки. Политбюро 28 декабря 1932 года принимает решение:
«Поручить комиссии в составе т.т. Молотова, Сталина и Куйбышева представить на голосование членов Политбюро не позднее 2‐го января проект резолюции по итогам пятилетки и народно-хозяйственному плану на 1933 год»[692].
Этот проект был вынесен первым пунктом повестки дня на обсуждение участников объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 7–12 января 1933 года.
И принятая резолюция пленума, и выступления его участников дают – и вполне заслуженно – высокую оценку итогам первой пятилетки. Резолюция не смогла обойти невыполнение заданий пятилетнего плана по целому ряду показателей, однако эти промахи заслонялись несомненными успехами по множеству других направлений. Разумеется, о тех безумных планах, которые были озвучены Сталиным на XVI съезде ВКП(б) и которые превышали первоначальные проектировки пятилетки подчас в 2–2,5 раза и более, и резолюция, и участники пленума хранили полное молчание.
Выступления участников пленума с оценкой результатов пятилетки производили двойственное впечатление. Одни, отдавая дань достижениям первой пятилетки, останавливались затем на реальных нерешенных вопросах. Так, заместитель Куйбышева Г.И. Ломов остановился на проблемах топлива, показав, какова цена выполнения пятилетнего плана по добыче нефти – массовый переход к фонтанной добыче нефти из верхних пластов дал на короткое время значительный прирост, а затем добыча стабилизировалась практически на одном уровне. «При этих условиях невозможно сверстать без дефицита баланс в области нефтетоплива»[693], – вынужден был констатировать Ломов, рассказав далее, какой именно дефицит ожидает народное хозяйство по различным видам топлива. А причиной торможения нефтедобычи было невыполнение программы по бурению новых скважин, вызванное, в свою очередь, сокращением поставок оборудования для нефтяной промышленности[694]. Еще тяжелее была ситуация в угольной промышленности, на которой тогда лежала основная доля нагрузки топливного баланса СССР. Значительная часть новых шахт не давала проектной мощности из-за недостатка необходимого оборудования, а довольно значительные поставки средств механизации добычи не давали конечного эффекта, так как механизированы были не все стадии технологического процесса. В результате «фактически производительность труда в каменноугольной промышленности, несмотря на гигантские вложения, несмотря на механизацию, осталась на уровне 1913 г., на уровне недопустимо низком»[695].
В ином тоне было выдержано выступление наркома легкой промышленности СССР И.В. Любимова. Для начала он поспешил отмежеваться от точки зрения, что невыполнение пятилетки по легкой промышленности есть следствие неправильной экономической политики, выразившейся в недостаточном выделении капиталовложений для нее: «Когда мы говорим о легкой промышленности, о той линии, которую проводили партия и правительство в отношении легкой промышленности, было бы ошибочно говорить, что вот как будто недостаточно было вложено средств в легкую промышленность, как будто недостаточно на нее обращалось внимания, и этим самым получилась некоторая отсталость в ее развитии»[696]. Далее, после однократного упоминания о невыполнении пятилетнего плана по легкой промышленности, он стал рисовать картину исключительно успехов в этой области. Но и в этой благостной картине проскальзывали моменты, которые знающему человеку могли сказать многое о реальном дефиците товаров народного потребления. Реальное сокращение производства тканей в первую пятилетку во многом объяснялось следующими фактами: «В 1927/28 г. мы затратили, например, валюты на ввоз хлопка, шерсти и кожи на 250 млн. рублей, в 1928/29 г. уже на 230 млн., в 1929/30 г. – 127 млн. руб., в 1930/31 г. – 60 млн. руб. и в 1932 г. лишь несколько миллионов»[697]. А о замене натурального сырья суррогатами Любимов говорил чуть ли не с гордостью: «Мы имеем сейчас возможность в некоторых областях, где чувствуем недостаток сырья, применять материалы суррогатной промышленности, которая из года в год растет. <…> В области шерстяной промышленности у нас до 45 % будут применяться суррогаты и искусственная шерсть» [698].
Ряд других выступлений вообще строился на отрицании или замалчивании очевидных фактов голода, а снижение хлебозаготовок объяснялось исключительно кулацким саботажем. Таковы были выступления И.В. Сталина, С.В. Косиора, Б.П. Шеболдаева и Ф.И. Голощекина[699].
Резолюция пленума по итогам пятилетки, составленная при участии Куйбышева, в полной мере следовала этой тональности. В ней не только замалчивался факт снижения реальных доходов населения в годы первой пятилетки, но содержалась прямая ложь на этот счет: утверждения о росте жизненного уровня и улучшении материального положения трудящихся[700]. В резолюции замалчивалась проблема голода, ставшего к началу 1933 года несомненным фактом, хорошо известным партийному руководству хотя бы по сводкам ОГПУ. Напротив, говорилось о подъеме сельского хозяйства[701] (правда, произнесенные в 1930 году слова Сталина о том, что мы уже в основном разрешили зерновую проблему, привести не решились).
Куйбышев тем временем продолжал работу над планом второй пятилетки, но сроки его готовности сдвигались. Теперь его надо было представить на утверждение Политбюро уже не в январе, а в апреле 1933 года[702]. Что же касается итогов первой пятилетки, то партийное руководство показало явную боязнь неудобных цифр, характеризующих реальные проблемы экономики СССР. На заседании Политбюро 1 февраля 1933 года по докладу Куйбышева было принято решение: «Воспретить всем ведомствам, республикам и областям до опубликования официального издания Госплана СССР об итогах выполнения первой пятилетки издание каких-либо других итоговых работ как сводных, так и отраслевых и районных с тем, что и после официального издания итогов пятилетки все работы по итогам могут издаваться лишь с разрешения Госплана»[703].
При всех попытках партийной верхушки замазывать недостатки и рисовать приукрашенную картину положения в экономике, действительная ситуация была руководителям хорошо известна и требовала действий. Допустить еще один неурожайный год и еще более усугубить и без того катастрофический голод было невозможно, хотя бы из чувства самосохранения. Поэтому Политбюро строго контролирует ход весеннего сева 1933 года и принимает меры, чтобы не допустить его срыва, как это произошло в 1931 и в еще большей мере в 1932 году. В связи с этим Куйбышев получает чрезвычайные полномочия:
«В связи с неблагополучным положением с доставкой горючего для сельскохозяйственных работ, уполномочить т. Куйбышева повседневно следить за ходом отгрузки и доставки горючего на места и принимать все оперативные меры. Решения т. Куйбышева считать безапелляционными и обязательными для всех ведомств, учреждений и организаций»[704].
Проблема голода между тем становится все острее, и Политбюро начинает принимать экстренные меры. Ранее уже было решено несколько сократить объемы экспорта зерна. Теперь же решение более радикальное – прекратить экспорт вовсе:
«Решение – особая папка.
1. Утвердить апрельский и квартальный экспортно-импортный и валютный планы, план сдачи на Торгсин и проект постановления, представленные валютной комиссией (см. приложение № 1‐ОП), со следующими поправками:
а) прекратить экспорт зерновых культур урожая 1932 г., начиная с 1.IV. с. г.»[705].
Куйбышев в это время, разрываясь сразу между несколькими обязанностями, особенно сложными ввиду проблем с состоянием сельского хозяйства и снабжения населения, затягивает решение вопросов подготовки второго пятилетнего плана, не успевая представить его в апреле. Поэтому Политбюро принимает решение: «Ввиду необходимости сосредоточения работы т. Куйбышева на плановой работе, освободить его от обязанностей председателя Комитета по заготовкам сельскохозяйственных продуктов при СНК СССР и от обязанностей председателя Комитета по Топливу при СТО»