В тяжелейшие годы Гражданской войны Валериан Владимирович не забывал о своей первой жене, находя возможность оказывать ей материальную поддержку. Не забывал он и видеться со своим сыном Владимиром (в книге приведено их совместное фото, датируемое 1919 годом). Более того, всю свою последующую жизнь Куйбышев не только поддерживал тесные отношения со своим сыном, но и не разрывал общения с Прасковьей Стяжкиной. Судя по их переписке, она была в дружеских отношениях и с последней женой Валериана Владимировича – Ольгой Лежавой.
В.В. Куйбышев с сыном Володей и Прасковьей (Паной) Стяжкиной на отдыхе в санатории «Дюльбер» в Кореизе (Крым)
1924
[Из открытых источников]
В.В. Куйбышев с сыном Володей. Белая Дача
1923
[РГАСПИ. Ф. 79. Оп. 1. Д. 986. Л. 10]
Поддерживал ли Куйбышев дружеские отношения со своей второй гражданской женой Евгенией Соломоновной Коган, неизвестно, но какие-то контакты с нею были, хотя бы по вопросам летнего отдыха их дочери. Известно, что с дочерью Галиной у Куйбышева были очень теплые отношения, а Галя едва ли не боготворила своего отца, о чем также свидетельствует их сохранившаяся переписка.
Тесные отношения были у Куйбышева и со своими братьями и сестрами. Они регулярно собирались на даче у Валериана Владимировича. А с братом Николаем Владимировичем у Валериана были и служебные отношения (особенно в период работы Николая в Военно-морской инспекции ЦКК – РКИ), что отражено в архивных документах[762].
Из всего этого складывается весьма неоднозначная картина. Она демонстрирует нам Куйбышева – живого человека, с довольно щедрой душой, открытого для своих родных и близких, не забывающего об ответственности за тех, с кем он завязал тесные отношения, заботливого по отношению к своим детям. Не случайно дети также отвечали ему искренней привязанностью. Однако она говорит нам и о том, что Куйбышев не желал в этой ответственности быть до конца последовательным и, будучи переменчивым в своих личных пристрастиях, именно их ставил на первое место.
Из воспоминаний родных Куйбышева и из его личной переписки видно также, что свою работу он безусловно ставил выше любых личных привязанностей, хотя старался не делать этого демонстративно, всячески подчеркивая жене, детям, братьям и сестрам ценность для него отношений с ними.
Сотрудники Куйбышева также отзывались о нем самым наилучшим образом. Несомненно, он проявлял заботу, и не только о своих сотрудниках, а обо всех, с кем ему приходилось соприкасаться в своих делах. Но некоторые штрихи в их описании этой заботы заставляют склоняться к мысли, что Валериан Владимирович на высоких постах стал склонен скорее к покровительству, нежели к дружескому участию.
Секретарь распорядительных заседаний Совета Труда и Обороны СССР и руководитель военно-морской инспекции НК РКИ и ЦКК ВКП(б) Николай Владимирович Куйбышев
1931
[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 404. Л. 1]
Понимание того, какую эволюцию претерпел характер Куйбышева за годы его жизни, может многое сказать о нем как о личности.
Что осталось в нем неизменным? Веселый нрав, склонность к шумным компаниям и застольям, тяга к искусству в различных его проявлениях? Безусловно, да. Юношеская любовь к стихам и театральным постановкам не оставила его и в зрелом возрасте. Однако сам он стихи, по-видимому, писать перестал, хотя и любил читать их (и продолжал с гордостью вспоминать об известности своих стихов в революционной среде), а тяга к театру реализовалась не в личном участии в домашних постановках, а в посещении профессиональных театров и в близком знакомстве с актерами. Сохранял он и любовь к дружеским вечеринкам, хотя с течением времени стал все больше тяготеть к выпивке.
Дочь В.В. Куйбышева Галина
Конец 1930-х
[Из открытых источников]
Осталась у Валериана Владимировича и тяга к знаниям. Упорная работа с политической и научной литературой осталась его обыкновением до последних лет жизни. Он старался непременно выкраивать в своем напряженном графике время для занятий. Можно сказать, что он всю жизнь учился и помогал учиться другим.
Другая черта, сохранившаяся на всю жизнь, – оптимизм. Куйбышев заражал свое окружение оптимизмом в тюрьме и ссылке, на фронтах Гражданской войны и в годы мирного строительства. Но всегда ли этот оптимизм служил достижению благих целей? Куйбышев конца 20-х – начала 30-х годов нередко демонстрирует безудержный оптимизм там, где больше пригодился бы трезвый расчет. Не отдает ли от этой уверенности в будущих успехах, особенно по части блестящих перспектив первой пятилетки, казенным оптимизмом, заставляющим публично лгать, замазывая проблемы, недостатки и грубые провалы?
Куйбышев всю свою жизнь проявлял последовательность, собранность и упорство в достижении поставленных целей. Не всегда эти качества выручали его. В 1918 году ему так и не удалось наладить оборону Самары, и Куйбышев проявил явную растерянность перед наступлением чехословаков, бежав из города еще до начала штурма (хотя и вернулся затем обратно). Но стоит отдать ему должное – больше Куйбышев в подобную растерянность не впадал и на фронтах Гражданской войны проявил себя наилучшим образом, в том числе и по части личной храбрости. Далее он всегда упорнейшим образом искал пути решения задач, которые считал необходимыми или биться над которыми требовал его партийный долг.
Валериан Владимирович вообще был человеком долга. Общественный долг не был для него тяжелой ношей, он был органично присущ его личности, и, казалось бы, его не тяготило противоречие долга и совести. Совесть всегда требовала того, чего требовал долг. Но в полной ли мере это так? Точного ответа у нас нет – мы лишь знаем, что на нем сказывалось нервное напряжение, от которого он пытался избавиться (вплоть до запоев). В какой мере это напряжение вызывалось перегрузками на работе, а в какой – нравственными переживаниями? Вопрос остается открытым.
Все эти качества создали Куйбышеву высокий и заслуженный авторитет. Но после смерти авторитет его личности лишь частично смог защитить его родных и близких в годы Большого террора. Репрессии не затронули его первую жену Прасковью Стяжкину (она вышла на пенсию в 1940 году, скончалась в 1962, похоронена на Новодевичьем кладбище как сотрудник ЦК). Обошли стороной репрессии и сына Владимира. Не пострадала и последняя жена Ольга Лежава, хотя его тесть, А.М. Лежава, был расстрелян. Была расстреляна в 1938 году вторая жена Куйбышева, Евгения Коган. Их дочь Галина при этом от репрессий не пострадала.
Не попали под каток репрессий сестры Валериана Владимировича, а вот двум его братьям не повезло. Анатолий Владимирович, инженер электрик, получил 10 лет лагерей и умер вскоре после освобождения, в 1948 году. Другой брат, Николай Владимирович Куйбышев, видный военный деятель, с декабря 1929 года последовательно занимал должности начальника Главного управления РККА, секретаря распорядительных заседаний Совета Труда и Обороны СССР, члена коллегии Наркомата Рабоче-крестьянской инспекции СССР и руководителя Военно-морской инспекции. В феврале 1934 года избран членом Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), был руководителем группы КПК по военно-морским делам, членом Бюро Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). С июня 1937 года по январь 1938 года занимал пост командующего войсками Закавказского военного округа, затем арестован и расстрелян.
В этом отношении судьба родных и близких Куйбышева аналогична судьбе родных и близких других высших государственных и партийных деятелей, окружавших Сталина, которые сами не были подвергнуты опале: Г.К. Орджоникидзе – расстрелян его брат Павел (Папулия), племянник Георгий Гвахария, двое из его двоюродных братьев, многие другие родственники подвергались арестам; В.М. Молотов – у него была арестована жена, освобожденная лишь после смерти Сталина; Л.М. Каганович – застрелился его старший брат Михаил после предъявления ему ложных обвинений; М.И. Калинин – как и у Молотова, была арестована его жена. Но что говорить, если и с родственниками Сталина дело обстояло не лучше. Был расстрелян брат первой жены Сталина Александр Семенович (Алёша) Сванидзе, его жена и сестра. Брат второй жены Сталина, Павел Сергеевич Аллилуев (заместитель начальника Автобронетанкового управления РККА), скончался от инфаркта в 1938 году, а его жена была арестована в 1947.
В атмосфере всеобщей подозрительности, допустимости произвола при ведении следствия, использования явно надуманных обвинений никому не стоило ждать пощады. Трагедия членов высшего партийного руководства (включая и тех, кто сами стали жертвами репрессий) усугублялась тем, что они не только не протестовали против этого произвола, но в той или иной мере содействовали ему, что ударило и по их родным и близким.
Я не ставлю здесь вопрос о том, в какой именно мере ответственен за это Куйбышев. Меня интересует вопрос более глубокий, тот, с которого я начал биографию Валериана Владимировича: как случилось, что революционер, борец за правду и справедливость стал одним из столпов системы, в которой с правдой и справедливостью обращались не лучшим образом? Я уже говорил, что и вопрос этот и ответ на него очень непросты. Непросты потому, что наряду с попранием правды и справедливости в одном отношении эта система опрокинула многовековые устои другой неправды и другой несправедливости. Возникло парадоксальное сочетание официального произвола и официальной лжи с огромными действительными достижениями в области социального и культурного развития для массы рядовых граждан. Страна развивалась во многом благодаря первоначальному революционному импульсу, благодаря заложенным в нем целям и намерениям. Эти намерения в какой-то мере оставались присущи в том числе и представителям правящей верхушки, несмотря на их противопоставление основной массе народа и фактический (но лицемерно прикрываемый) отказ от многих прежних идеалов. Они продолжали бороться за счастье народа так, как оно складывалось в их представлении при взгляде на народ с высоты бюрократической пирамиды. И ради такого народного счастья они готовы были потребовать неисчислимых жертв от этого самого народа, но нередко и от самих себя.