{12}. Внутреннее убранство описал Борис Садовской: «Две высокие комнаты в стиле „модерн“; синие обои, пол паркетный, огромные окна. В первой комнате направо от входа — телефон, слева — вешалка и полка для книг; за полкой — незаметная дверца в каморку Василия (Курникова, служащего конторы. — В. М.); стол перед окном. В простенке — большой портрет Ницше. […] Тут же портрет-триптих З. Н. Гиппиус в белом со шлейфом платье. Направо дверь в кабинет редактора. Письменный стол завален бумагами и книгами. Типографские счета, пачки корректур, письма Рене Гиля и Реми де Гурмона, роскошно переплетенные экземпляры „Весов“, рукописи, конверты. В глубине комнаты, справа от входа, стол с книгами, присланными для отзыва; на краю стола, свесив ноги, сидит гипсовая нимфа; всюду статуэтки, безделушки, изящные вещицы. Над шифоньеркой между столами портреты Метерлинка, Пшибышевского с женой, Достоевского, Верлена, Верхарна, много рисунков. На стенах картины Борисова-Мусатова, Феофилактова, Сапунова. У задней стены турецкий большой диван. Здесь собирались мы по вторникам для дружеских бесед. Ни вина, ни чаю не полагалось; не было ни шуток, ни смеха; юмор целиком уходил в статьи. Но как весело было ходить сюда! Как мы любили нашу редакцию!»{13}.
«Мальчишеством, в сущности, и был проникнут этот для многих серьезный и грозный журнал, — продолжал Садовской. — Мы беззаботно резвились на его страницах. Строгость Брюсова тоже была напускной: мальчик, изображающий редактора. Но мы его боялись и чтили». «Он не держался „редактором“, — утверждал Белый, — не штамповал, не приказывал, — лишь добивался советом того или этого: он оберегал со-бойцов, чтобы в личной, порой упорной беседе добиться от нас — того, этого: мягкими просьбами»{14}.
Брюсов определял стратегию и тактику «Весов» и ведал разделением труда. Главными теоретиками стали Белый и Иванов, получившие полную свободу. Порой Валерий Яковлевич спорил с ними, демонстрируя открытость журнала для добросовестной полемики: пример — его статья «В защиту от одной похвалы» (1905. № 5), возражавшая на статью Белого «Апокалипсис в русской поэзии» (1905. № 4), и новый ответ Белого «В защиту от одного нарекания» (1905. № 6). В этих статьях Брюсов и Белый обращались друг к другу по имени и на «ты», чего никогда не делали в жизни. Сам Валерий Яковлевич как теоретик выступал редко, но метко, открыв два первых года издания статьями «Ключи тайн» (1904. № 1){15} и «Священная жертва» (1905. № 1), которые воспринимались как программа журнала: в них отстаивалась идея свободы творчества от ограничений нетворческого характера, будь то политических (против «общественников») или религиозных (против «идеалистов»). Бальмонт присылал в основном эссе: редактор не стеснял «брата Константина», зная привлекательность его имени для читателей. Однако не менее, чем теоретики, журналу были нужны рецензенты и обозреватели.
Лучшим рецензентом «Весов» был сам Брюсов, хотя, конечно, не все его отзывы были одинаково высокого уровня. Кроме книг русских и французских поэтов и критиков, он разбирал сочинения Кардека и дю Преля о спиритизме, «Историю японской литературы» В. Астона, «Морской сибирский путь на Дальний Восток» Л. Брейтфуса и «Латынь и проблема международного языка» Ш. Андре. Особо надо отметить его выступления по вопросам поэтического перевода. Нечасто, но качественно писал Иванов. Белый выступал активно, но нерегулярно, загораясь интересом к той или иной проблематике. Работой ученых-филологов Брюсов остался недоволен: «Надо выбрать одно: или интересные рецензии, или рецензии о интересных книгах. Я окончательно решил выбрать первое и раскаиваюсь, что давал в „Весах“ место разным пустословиям В. Саводника (В. С.), В. Каллаша (В. К.) и других ради только того, что о таких-то изданиях надо было иметь отзыв. Рецензия сама по себе должна представлять ценность и интерес — только тогда ей место в „Весах“»{16}. Он не поместил хвалебный — и малопонятный для непосвященных — отзыв Блока о «Urbi et orbi», объяснив это соображениями тактики: «и так „Русь“ все попрекает нас, что мы друг друга славим»{17}.
Продуктивным оказалось привлечение в журнал начинающих литераторов, которым редактор заказывал рецензии и подсказывал желаемые по соображениям тактики оценки. Первое время главным объектом атак были реалисты-«знаньевцы», которых «Весы» третировали за «бездарность» и «бескультурье» (идея привлечь в журнал Леонида Андреева была сразу же похоронена). «Принимая в расчет, что „Сборники Знания“ расходятся в громадном количестве экземпляров, — писал Брюсов в рецензии на четвертую и пятую книги этого издания (1905. № 4), — надо признать, что они развращают и принижают литературный вкус читателей. Все любящие русскую литературу и русскую речь должны бы бороться с влиянием этих Сборников». Садовской вспоминал: «Брюсов взял со стола брошюру Боцяновского о Вересаеве. „Вы, вероятно, не особенно любите Вересаева. Боцяновский же пишет прямо идиотские вещи. Так вы их…“ Я с восторгом подхватил мысль Брюсова. […] Перспектива „пробрать“ Боцяновского показалась мне заманчивой»{18}. Рецензия в печати не появилась (не хватило места в майской книжке 1904 года, потом пропала злободневность), но ее автор вскоре превратился в боевого полемиста, прозванного «цепной собакой» «Весов».
Валерий Яковлевич привлек в журнал молодого Корнея Чуковского, не смущаясь его репутацией «одесского репортера»: «Брюсов выволок меня из газетной трясины, затягивавшей меня с каждым днем все сильнее, приобщил меня к большой литературе и руководил мною в первые годы работы. При этом он ни разу не становился в позу учителя. Вся сила и прелесть его педагогики заключалась именно в том, что эта педагогика была незаметна»{19}. Их первая встреча произошла в Петербурге в середине января 1906 года, в редакции журнала «Сигналы», который редактировал Чуковский. В письме к жене он описал «черного высокого господина. Стыдливого такого. Очень простого и все будто задумавшегося. — „Я, Корней Иваныч, к вам“. — Я думаю, что это какой-нибудь художник, прошу его подождать, а сам выхожу в другую комнату. […] Александр Ад[ольфович] мне говорит: отчего же вы Брюсова оставляете одного? — Какого Брюсова? — „А в той комнате“. Бегу, оказывается, что это настоящий Валерий Брюсов. Пришел просить моего постоянного сотрудничества в „Весах“. Сразу заговорил о литературе, о Свинберне, о Россетти, о Уитмане. […] Я просто в него влюбился. Знаю, что он не так хорош, что простота у него деланная, — но все же мне приятно сохранять такой оазис — среди пошлых и скучных встреч последнего времени»{20}.
Нескольких перспективных авторов Брюсов упустил: не проявил интереса к предложениям Блока, у которого сам просил рецензий; не настоял на участии в «Весах» и «Скорпионе» Алексея Ремизова, творчество которого не нравилось Полякову. Ремизов привлек его внимание как человек из крайнего революционного лагеря и посланник от вологодских ссыльных, дебютировавших или собиравшихся дебютировать в литературе (Николай Бердяев, Павел Щеголев, Борис Савинков, Иван Каляев). Правда, впечатление от первой встречи 1 ноября 1902 года в Москве оказалось не лучшим: «Немного растерянный маньяк, если не сыщик» {21}. В результате Блок и Ремизов стали постоянными авторами «Нового пути» и изданий Соколова. Всего по разу выступили в «Весах» Георгий Чулков и Владислав Ходасевич.
Гордостью «Весов» стали международные связи, каких тогда не было ни у одного русского журнала. Их установление потребовало больших усилий: несмотря на славу Толстого и Достоевского, Россия воспринималась Европой как культурная периферия, к тому же не участвовавшая в конвенциях об авторских правах, а о существовании там модернизма вообще мало кто знал. Надежд на то, что именитые литераторы согласятся специально писать для еще не выходящего русского журнала, почти не было, поэтому приходилось рассчитывать или на личные связи, или на второй-третий сорт. Меньше всего проблем было с Англией: именитый оксфордский профессор Уильям Морфилл, редактор «The Athenaeum», лично знал Бальмонта и заочно Брюсова как обозревателей своего журнала и согласился стать корреспондентом «Весов».
О Германии писали русские немцы Максимилиан Шик и Артур Лютер. Шик в детстве жил в Москве и окончил гимназию в Лейпциге; вернувшись в конце 1901 года в Первопрестольную для получения русского аттестата зрелости, он увлекся «новым искусством», исправно посещал театральные премьеры, лекции и диспуты, а в конце 1902 года познакомился с Брюсовым, став его частым собеседником. В 1903 году Шик уехал в Берлин и поступил в университет, но регулярно сообщал в Москву литературные и художественные новости, а годом позже стал официальным корреспондентом «Весов», писавшим обзоры, рецензии и хронику. Не довольствуясь ролью хроникера, он хотел стать мостом между двумя культурами и уже летом 1903 года задумал книгу «О современной русской поэзии» для немецкого читателя, оставшуюся ненаписанной{22}; в 1907 году Шик вернулся в Москву, где прожил до конца жизни. Уроженец Орла Артур Лютер был однокурсником Брюсова по университету, преподавал немецкий язык в учебных заведениях Москвы и писал для русской и германской периодики: ему принадлежит первая серьезная статья о Брюсове на немецком языке, опубликованная в журнале «Das litterarische Echo», который послужил одним из образцов для «Весов»