свою лирику, в свои грезы, свои ощущения, в свои надежды, свое отчаяние»{50}.
Так думали не все, даже в символистском лагере. 17 марта 1906 года Чуковский сообщал Брюсову из Петербурга: «Был на днях у Вячеслава Иванова. Вечер изобиловал поэтами иудейского вероисповедания, воспевавшими баррикады и забастовки. Много говорили о Вас»{51}. Что именно говорили, можно представить по истории ссоры Иоанны Брюсювой с Зиновьевой-Аннибал в январе того же года. Версия Лидии Димитриевны: «Пришла Брюсова и стала говорить, что она и прочие „обыватели“ Москвы благодарны Дубасову (генерал-губернатору, подавившему Декабрьское вооруженное восстание. — В. М.) и что лучше ей слушать пристава, нежели еврея. Я ругалась, а В[ячеслав] сказал, что в своем доме не допустит больше ни одного слова, оправдывающего расстрелы (удалилась в слезах бедная злая дурочка)»{52}.
«Бедная злая дурочка» зафиксировала несколько иную картину в письме к Надежде Брюсовой: «Лидия говорила о Дубасове всякие ужасы, о зверях-солдатах, я ей что-то возражала. Ничего ужасного я не говорила, а так, обычные слова, вроде что бы стали говорить революционеры про зверей-солдат, если бы они к ним присоединились и т. д. […] Иванов […] накинулся на меня, что он не позволит, чтоб в его доме защищали убийц, так же, как и Валерий не позволяет, чтобы в его доме осуждали Толстого. Конечно, это была давно затаенная месть. Когда-то действительно Валя такие слова говорил Лидии. Но, видит Бог, я не виновата, что Валя может наговорить грубостей. […] Я не сумела говорить, слезы выступили на глазах, и я ушла. Ив[анов], проводив меня вниз, уговаривал не обижаться, но я все-таки рассердилась очень. Пришла домой. Вале ничего не сказала и боялась, он бы их заел. […] В воскресенье они (у Сологуба) сторонились меня. Тут Валя уже знал о моей ссоре. Он говорил удивительно противореволюционные вещи. Иванов только слегка защищался». Что касается «злости» в понимании Зиновьевой-Аннибал, то несколькими строками выше Иоанна Матвеевна написала: «Я почему-то спросила о Mme Блок. Лидия заявила, что она у них не бывает, что вообще она (Зиновьева-Аннибал. — В. М.) причисляет ее к категории злюк, к которой причисляет еще вас (Н. Я. Брюсову. — В. М.), Зиночку (Гиппиус. — В. М.) и меня, после этого я решила, что г-жа Блок — хороший человек»{53}. Заглазно Зиновьева-Аннибал называла Брюсова «гадиной», «гнилью купеческой» и «паскудной душонкой».
Под воздействием захвативших общество настроений Валерий Яковлевич снова стал переводить Эмиля Верхарна, стихи которого показались ему созвучными происходящим событиям. Готовые тексты он отдал в «Вопросы жизни», учитывая революционный характер журнала. К весне 1906 года переводов набралось на отдельную книгу, о которой Брюсов давно мечтал. 5 марта он впервые написал Верхарну, рассказал о себе и официально попросил разрешения на готовящееся издание. Знаменитый бельгиец незамедлительно ответил и дал требуемое разрешение. С этого началась их переписка, а затем и дружба, продолжавшаяся до самой гибели Верхарна в конце 1916 года{54}. Выпущенные «Скорпионом» в июне 1906 года «Стихи о современности» открыли давно задуманную «Библиотеку новой поэзии». Один из первых экземпляров был подарен «моему сотоварищу и сопернику по переводам Э. Верхарна Георгию Ивановичу Чулкову в знак неизменного дружества»{55}, но уже в следующем году автор и адресат стали литературными врагами.
Переводы высоко оценили Бальмонт и Блок. «Привет тебе за гордую победу, — писал „брат Константин“ 2/15 июля 1906 года из Франции. — […] В твоем воссозданьи получился сильный, красивый, грозящий, интересный поэт»{56}. «Переводы Брюсова передают и силу, и грубость, и страстность, и нежность того „свободного стиха“, создателем которого считают Верхарна. Наш поэт во многом родственен знаменитому бельгийцу», — отметил Блок во второй из своих рецензий{57}. С этим выводом солидаризовался знаток европейской литературы Федор Батюшков{58}, но решительно не согласился Волошин, сделавший строгий разбор книги: «Верхарн отразился не в плоском, а в выпуклом зеркале, и настоящее лицо его исказилось, хоть и осталось внешне похожим. Это естественное следствие столкновения двух столь непохожих темпераментов. […] Брюсову я ставлю тяжелое обвинение в том, что он при всей своей любви к Верхарну работал над стихом переводов далеко не с той великой требовательностью, с какой он работает над своими собственными стихами». Валерий Яковлевич, в свою очередь, ранее критиковал волошинские переводы из Верхарна на страницах тех же «Весов», где теперь велась их корректная, но принципиальная полемика. Несмотря на настойчивые просьбы Кречетова, редактора враждебного Брюсову журнала «Перевал», Волошин не отдал ему свою статью, чтобы она не выглядела выпадом против «Весов» и их кормчего{59}.
Манифест об усовершенствовании государственного порядка 17 октября 1905 года, дававший надежду на эволюцию самодержавной монархии в сторону конституционной, был восторженно встречен либералами. Крайне правые сочли его позорной капитуляцией; крайне левые призвали продолжать борьбу, удвоив силы. Отношение Брюсова к нему красноречиво и недвусмысленно выражено в стихотворении «Довольным»:
Довольство ваше — радость стада,
Нашедшего клочок травы.
Быть сытым — больше вам не надо,
Есть жвачка — и блаженны вы!
Прекрасен, в мощи грозной власти,
Восточный царь Ассаргадон,
И океан народной страсти,
В щепы дробящий утлый трон!
Но ненавистны полумеры…
Ноябрь 1905 года стал для Валерия Яковлевича временем особенно тяжких раздумий: что дальше? Приветствуя революционеров как «гуннов», которые сметут «всей этой жизни строй, позорно-мелочный, неправый, некрасивый» («Кинжал»), он никогда не сочувствовал их позитивной программе. Возможно, Брюсов не представлял себе со всей четкостью, что надо делать. Но он точно знал, чего делать не надо, чего надо бояться.
Тринадцатого ноября в петербургской «Новой жизни», первой легальной газете большевиков, была опубликована статья Ленина «Партийная организация и партийная литература». Валерий Яковлевич оказался среди ее первых читателей — видимо, потому что редактором газеты, к неудовольствию многих «эсдеков», числился Минский. Брюсов не просто внимательно прочитал статью, но через шесть дней написал полемический ответ «Свобода слова» и сразу же отдал его в «Весы» (1905. № 11; подпись: Аврелий). Ранее он только раз полемизировал с марксистами в печати — в краткой рецензии на «Очерки реалистического мировоззрения», среди авторов которых оказались его бывшие приятели Фриче и Шулятиков (1904. № 2). Теперь Брюсов ответил подробно, стараясь как можно лучше аргументировать свою точку зрения. Ведь речь шла о том, о чем он размышлял в эти дни, — о месте писателя в условиях победившей революции, о его возможных отношениях с новой властью и о политике этой власти в области литературы и свободы слова.
Главный тезис Ленина: только победа большевиков принесет писателю свободу от «буржуазного издателя» и «буржуазной публики», «от денежного мешка, от подкупа, от содержания»{60}. Однако рядом утверждалось, что «для социалистического пролетариата литературное дело не может быть орудием наживы лиц или групп, оно не может быть вообще индивидуальным делом». «Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, — постулировал автор. — […] Литераторы должны войти непременно в партийные организации. […] За всей этой работой должен следить организованный социалистический пролетариат, всю ее контролировать». Брюсов правильно понял Ленина, несмотря на его оговорки: «Мы далеки от мысли проповедовать какую-нибудь единообразную систему или решение задачи несколькими постановлениями».
Трудно сказать, что именно автор «Свободы слова» к тому времени знал об авторе «Партийной литературы», но прочитанное он воспринял всерьез — чуть ли не единственный из «декадентов». «Вот по крайней мере откровенные признания! Г. Ленину нельзя отказать в смелости: он идет до крайних выводов из своей мысли; но меньше всего в его словах истинной любви к свободе». Большевики считали себя не только самой революционной частью оппозиционного движения, но и наиболее преданной идеалу свободы. Брюсов замахнулся на святая святых, показав, чем обернется их победа: «Многим ли отличается новый цензурный устав, вводимый в социал-демократической партии, от старого, царившего у нас до последнего времени?»
По-новому оценил он и отношения между социал-демократами и анархистами. Если в «Торжестве социализма» Брюсов утверждал, что «только „вопросы тактики“ не позволяют социалистам признать в анархистах своих верных братьев», то теперь заявил: «Совершенно понятно, почему г. Ленину хочется опозорить анархизм, смешав его в одно с буржуазностью. У социал-демократической доктрины нет более опасного врага, как те, кто восстают против столь любезной ей идеи „архе“. Вот почему мы, искатели абсолютной свободы, считаемся у социал-демократов такими же врагами, как буржуазия». Понятно и то, почему Ленин назвал Валерия Яковлевича «поэтом-анархистом». На «Свободу слова» он не ответил и, видимо, даже не читал ее. Брюсов тоже вряд ли узнал о ленинской оценке своих стихов: содержащая ее статья «Услышишь суд глупца…» вышла брошюрой в небольшом партийном издательстве «Новая дума».