Середина ноября 1986 г. – завершение строительства саркофага вокруг четвертого энергоблока.
Апрель 1987 г. – завершение годичных работ по защите водной системы.
Помимо Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС была создана аналогичная Оперативная группа Политбюро ЦК Компартии Украины. И хотя все материалы Оперативной группы ЦК КПСС по Чернобылю пока недоступны для исследователей, по документам украинского руководства можно сделать некоторые выводы.
Уже 5 мая принимаются решения об увеличении газохранилищ на территории УССР, замещении мощностей атомной отрасли тепловыми электростанциями, увеличении производства продуктов питания в непострадавших от аварии регионах Украины[37]. Оперативная группа Политбюро должна была организовать работу ученых по выработке соответствующих предложений по ликвидации аварии, дважды в день предоставлять данные по радиационной обстановке. И обратим внимание на этот пункт: «Используя средства массовой информации и пропаганды, правдиво, доходчиво и оперативно информировать трудящихся о принимаемых мерах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Своевременно и аргументировано разоблачать лживые, подстрекательские измышления буржуазной пропаганды. Учитывать возможность попадания отдельных лиц под ее влияние, давать действенный отпор тем, кто распространяет ложные слухи»[38].
Еще раз стоит подчеркнуть: с информированием населения дело обстояло очень плохо. Академик Легасов сетовал: «Я ‹…› предлагал с самого начала создать пресс-группу при Правительственной комиссии, которая бы правильно информировала население о происходящих событиях, давала бы правильные советы. Но это почему-то не было принято. После приезда в зону бедствия Рыжкова и Лигачева в Чернобыль были допущены журналисты. Их там появилась большая армия. И, наверное, хорошо, что это было разрешено, но плохо, что это не было организовано должным образом. Почему? ‹…› То, что было ими собрано, и то, что было ими напечатано, конечно, в историческом, архивном смысле имеет колоссальное значение как живой документальный материал. И он является необходимым и обязательным, но при этом из-за того, что информация каждый раз подавалась в некоем частном виде, цельной картины ежедневно, или хотя бы еженедельно, по состоянию событий страна не получала. Например, шла информация о том, что идут такие-то работы на блоке, и героически трудятся там шахтеры, но при этом отсутствовала информация о том, каков уровень радиации там, где они работают, что происходит рядом в Брестской области, как и кем это контролируется. И поэтому, наряду с очень многими точными описаниями и замечаниями, к примеру, было много и неточностей. Подробно описывались отдельные броские эпизоды, не имевшие особого значения для продвижения работ, но в то же время скромная работа дозиметристов ‹…› не описывались должным образом, так же как логика всех работ, анализ проектов. А главным образом, последовательности, динамики самих событий не было описано. Но в таких ситуациях народа много, кто-то где-то что услышал, – и рождались преувеличенные слухи, что естественно: и о количестве пораженных лучевой болезнью людей, и об уровне загрязненности, скажем, города Киева, и о масштабах пораженной территории»[39].
Информационное поражение властей, причем не только в связи с известным изначальным сокрытием информации об аварии от жителей Киева, вышедших на первомайскую демонстрацию. Плохое информирование продолжалось и после, несмотря на то, что возможности для экстренного информирования были. Не только радио и телевидение. Так, инструкции для диагностики и лечения лучевой болезни, написанные и изданные малыми тиражами еще в 1960-е годы, с помощью первого заместителя председателя КГБ Ф.Д. Бобкова этим ведомством были срочно отпечатаны в должном количестве ночью 2 мая 1986 года. Их сразу стали высылать медикам на Украину, где с подозрениями на лучевую болезнь уже были госпитализированы тысячи людей[40]. Но вот простых разъяснений произошедшего для обычных граждан СССР с такой оперативностью не давали.
20 мая в очередном протоколе Политбюро Компартии УССР констатируется, что эвакуация проведена, а население в целом обеспечено всем необходимым, учащиеся школ из 30-километровой зоны отправлены в лагеря на юг Украины, а беременные женщины и кормящие матери размещены в санаториях[41]. Также в пострадавшие районы был организован завоз сухого и консервированного молока[42], так как именно в свежем молоке содержался усвоенный скотом вместе с травой выброшенный в атмосферу из реактора радиоактивный йод, крайне опасный прежде всего для детей. Однако полноценное информирование населения о том, что свежее молоко пить категорически нельзя, судя по ряду свидетельств, было организовано недостаточно эффективно и само по себе запоздало.
30 мая Политбюро Компартии Украины принимается за выполнение постановления ЦК КПСС «О проведении дезактивационных работ в районах Украинской ССР и Белорусской ССР, подвергшихся радиоактивному загрязнению в связи с аварией на Чернобыльской АЭС», причем особое внимание уделяется состоянию здоровья детей и защите водоемов от заражения, а также обеспечению защиты от пылевых выбросов с зараженных грунтов[43]. Тут, как говорят некоторые свидетельства, даже пытались перегнуть палку с безопасностью.
В конце мая 1986 г. редактор отдела науки «Правды» В.С. Губарев, первым из журналистов вместе со своими сотрудниками оказавшийся на месте катастрофы (30 апреля), опубликовал материал под названием «Рыбалка с дозиметром»[44]. Эта рыбалка на Киевском водохранилище, затронутом 30-километровой зоной отчуждения, показала, что рыба в водоеме не заражена, вода – а значит, и Киев – в безопасности, панические слухи беспочвенны, а идея некоторых местных руководителей эвакуировать Киев (!), что неминуемо привело бы к еще большой панике, не имеет никаких оснований. Эту точку зрения перед руководством отстаивали метеоролог, составлявший для Правительственной комиссии сводки распространения радиации, академик Ю.А. Израэль, и специалист по радиационной гигиене академик Л.А. Ильин. К слову сказать, и Губарев, и Израэль, и Ильин в независимой Украине некоторое время были объявлены персонами нон грата…
30 июня 1986 г. постановлением Политбюро УССР назначается новый директор ЧАЭС Э.Н. Поздышев[45], который решительно стал наводить порядок на остальных трех энергоблоках станции.
К октябрю 1986 г. намечено обеспечение эвакуированных работников жильем в разных районах Украины[46]. Причем это не просто решение, оно сопровождалось уже детальными планами работ, были подсчитаны расходы, распределены ресурсы для строительства жилья и инфраструктуры для эвакуированных. И несмотря на ряд сбоев, эта работа была в целом выполнена в срок.
8 июля 1986 г. отмечается недостаточность дозиметрического контроля[47] и усиливаются меры для его обеспечения. Следует сказать, что дозиметристы несли огромную нагрузку в Чернобыле, без их данных работа была бы попросту невозможна.
В июле Политбюро ЦК Компартии УССР принимает решение «О выполнении постановления ЦК КПСС “О результатах расследования причин аварии на Чернобыльской АЭС и мерах по ликвидации ее последствий, обеспечения безопасности атомной энергетики”»[48]. В этом постановлении – еще до расследования – виновные в аварии определялись высшим руководством СССР так: «Авария является прежде всего следствием безответственности и халатного отношения руководителей электростанции, Министерства энергетики и электрификации СССР, Министерства среднего машиностроения СССР, Госатомэнергонадзора к вопросам ядерной безопасности, низкой требовательности к кадрам за соблюдение строжайшей дисциплины и порядка эксплуатации реакторных установок, неудовлетворительного выполнения решений партии и правительства по обеспечению высокой надежности работы атомных электростанций.
В результате расследования причин аварии установлено, что директор и главный инженер Чернобыльской АЭС допустили преступную халатность в работе, недооценку особой важности обеспечения безопасной эксплуатации электростанции»[49].
Остановимся на этой формулировке. Еще до завершения официального расследования высшие органы власти СССР сняли с себя ответственность за произошедшее, но, тем не менее, в первом абзаце в числе виновников были названы профильные министерства: среднего машиностроения – т. е. атомной промышленности – и энергетики. Однако персональная ответственность была указана только для руководителей станции.
Через год после этого постановления ЦК КПСС в Чернобыле – прямо в зоне отчуждения – состоялся судебный процесс. С 7 по 29 июля 1987 г. в пустом городе в присутствии советских и иностранных журналистов показательно судили шестерых работников станции: директора В.П. Брюханова, главного инженера Н.М. Фомина, его заместителя А.С. Дятлова, а также начальника реакторного цеха № 2 А.П. Коваленко, инспектора Госатомэнергонадзора на ЧАЭС Ю.А. Лаушкина и начальника смены станции Б.В. Рогожкина[50]. И Коваленко, и Рогожкин повторят в своих показаниях на суде почти одни и те же слова. Коваленко: «Ни в одном нашем документе, ни в одном нашем учебнике не сказано, что наши реакторы могут взрываться»; Рогожкин: «Я 34 года проработал на уран-графитовых реакторах, но ни разу, нигде не было отмечено, что они взрываются»